Читать книгу Вилли по прозвищу Мессершмитт - Денис Елишев - Страница 3

Вилли – это дельфин. Черноморский дельфин афалина. Прозвище свое он получил от заведующего матросской столовой, Иваныча. По своему хобби, Иваныч заядлый рыбак и мы часто встречались с ним в самых разных местах Донузлава.

Я со своими приборами и пробирками, и он с неизменными двумя спиннингами.

Именно он первый и обратил внимание на его не совсем обычную, продолговатую фигуру и прямо таки реактивную скорость.

Вилли действительно, просто летал под водой, впрочем, и над водой тоже. Наблюдая за ним в море, на фоне его довольно шустрых сородичей иногда казалось, что они просто застыли в воде.

В тот день дельфин увязался за мной и вместо того, чтобы как обычно после небольшой кормежки, игры с мячом и ритуала почесывания животика под названием «чух – чух» податься к стаду, он, чем-то сильно взбудораженный, носился вокруг меня на всем пути от приборной стойки в глубине озера до причала лаборатории.

Вот тогда-то Иваныч, немолодой уже поседевший усатый ворчун, поняв, что рыбалка на сегодня окончена, а какая же может быть рыбалка, если рядом плещется летающий ужас всех черноморских рыб и рыбешек, произнес ставшую впоследствии знаменитой фразу:

«Это кто тут у нас носится, как Мессершмитт?»

Вот так дельфин получил от Иваныча прозвище, а от меня свое имя:

Вилли.

Познакомились мы с Вилли при довольно странных обстоятельствах, которые впрочем, могли закончиться и вполне трагически.

С афалинами, особенно молодыми это бывает. Не часто, но бывает. Донные тралы, которыми безбожно бороздят дно Черного моря, иногда имеют обыкновение цепляться за вдруг обнажающиеся на морском дне скалы или «рэки» – затопленные останки кораблей.

Они рвутся, и естественно, никто этих обрывков со дна не достает.

И вот тогда эти останки сетей с рыбой становятся естественной приманкой для дельфина. И ловушкой. Особенно для молодого и неопытного. Стадо дельфинов, как правило, во главе с пожилыми, опытными вожаками всегда обойдет это подводное чудище подальше стороной.

А вот молодой одиночка, привлекаемый возможностью перекусить как в ресторане, по легкому, всегда попытается перехитрить судьбу.

Есть у меня один грех.

До сих пор люблю понырять с подводным ружьем. И испытываю при этом стыд невероятный, но ничего с собой поделать не могу.

В тот день я решил поваляться часик на своих излюбленных местах, возле огромных каменных завалов в Проливе. Впрочем, это одно из любимых мест охоты всех местных подводных охотников.

В Проливе частенько появляются дельфины. Летом практически каждый день, и на них никто не обращает особого внимания. Да и они близко к берегу в этих местах не подходят. Слишком людно.

Но не успел я войти в воду и устроится на «свале» – то есть на краю пологого каменного плато, обрывающегося под водой на глубину от одного – двух на семь – восемь метров, как вдруг, возле меня, прямо напротив появилась огромная самка афалины и расположившись что называется нос – в – нос, стала покачиваться на плавниках и помахивая головой похрюкивать: тру – тру – тру.

Сказать, что это необычное поведение для дикого дельфина – это ничего не сказать.

Мне приходилось встречаться с ними и в Донузлаве, и в Проливе, и в море. Как правило, все эти встречи проходят по одному и тому же сценарию. Стадо, или самые любопытные особи подплывают сзади, из глубины и рассматривают тебя на предмет, а нельзя ли тобой отобедать. Придя к выводу, что возиться придется долго, а вкусовые качества не очевидны, они моментально теряют всякий интерес и стремительно исчезают по своим делам.

При этом вся рыба, какая только есть в округе, в ужасе забивается под расщелины и камни и собственно о какой охоте может идти речь.

Я оставляю ружье под валуном и выхожу на берег. Вряд ли это надолго, рассуждаю я. Сейчас она уплывет, а я заодно и погреюсь.

И правда, не проходит и пяти минут, как афалина уходит. Ну, во всяком случае, я больше не вижу ее плавника. Надеваю ласты, маску и возвращаюсь на место.

Она тут же опять появляется передо мной. И опять это покачивание и тревожное: тру – тру – тру.

Мне становится интересно. От греха подальше прячу под валун арбалет и плыву поближе к ней.

Подплыть, с целью пообщаться с дельфином нельзя. Это знают все опытные ныряльщики в море. Только поднырнуть. К плывущему по поверхности моря человеку они иногда могут подплыть, но только сами. При попытке приблизиться к ним они тут же исчезают навсегда.

Но если Вы свой, то есть на глубине, тогда другое дело. Правда, если Вы при этом без акваланга.

Свистящий регулятор, шипящие облака пузырей, все это не то чтобы отпугивает их. А, пожалуй, как-то отталкивает. Но если Вы на глубине, подвижный и безмолвный – тогда шанс есть.

Дельфин хозяин в море. У него нет там врагов. Ни одного. Кроме человека. И Ваша задача стать непохожим на человека. Именно поэтому: на глубине, подвижный и безмолвный. И он подойдет.

Подойдет обязательно. Просто из любопытства.

Зная это, я ныряю сразу на дно «свала» и поднимаюсь к дельфину плавно из глубины.

Она видит это все прекрасно и устремляется по фарватеру в море. При этом держится от меня на почтительном расстоянии. Но, не уходя, и не приближаясь.

Так мы ныряем с ней и движемся прямо на юг – в открытое море. Глубина плавно нарастает вместе с расстоянием от берега. Вот уже дно начинает просматриваться не очень то и хорошо, а в этих местах это значит, что глубина уже чуть больше 10 ти метров. Так, пожалуй, и есть – до берега уже около километра.

Но какая-то цель у нашего этого путешествия все-таки есть, и похоже, что мы уже на месте.

Прямо подо мной я вижу огромную, уродливую, сбившуюся в черный ком и едва колышущуюся на дне массу из спутанной лески, канатов и водорослей. И на краю этого отвратительного чудища что-то ритмично подрагивающее. Как сердце.

Точно. Это дельфин. Молодой дельфин афалина неосторожно зарылся в кучу обрывков сетей донного трала, который, похоже, обмотался вокруг его туловища петлей под правым грудным плавником.

Примерно прикидывая, сколько он уже может здесь вот так находиться, я понимаю, что времени на то, чтобы вернуться на берег за помощью у меня уже просто нет.

Ситуация критическая.

Похоже, он все—таки, может подниматься на поверхность вместе с сетью, натягивая тросы, благодаря чему еще и не утонул. Но, судя по туману крови в воде и ране у него под грудным плавником, делать это ему все тяжелее и тяжелее. Обессилевший, он просто экономит силы, отлеживаясь на дне перед очередным мучительным рывком наверх, к воздуху.

Мысленно я в который раз благодарю Михалыча, за науку, буквально вбитую в наши с Олегом непослушные головы: в море без ножа делать нечего. Он и понадобиться может один раз в жизни. Но именно это может эту самую жизнь и спасти.

Видимо, это тот самый случай.

Попробую его не напугать. Испугается – и у него начнет бешено биться сердце, сжигая и без того скудные запасы кислорода. Начнет рваться, затягивая петлю, и окончательно себя покалечит.

Ну, что же. Делаю гипервентиляцию легких, выравниваю сердечный ритм и ныряю на небольшом удалении от дельфина. Пытаюсь просто к нему приблизиться и посмотреть на реакцию.

Несчастное, измученное животное, по—моему, уже отчаялось и просто равнодушно смотрит на меня.

Пожалуй, сейчас это, даже лучше всего. Сейчас мне именно это и нужно. Пытаюсь разобраться, что же нужно сделать. Хорошо вижу пластиковую, витую тросовую петлю, в которую угодил его правый грудной плавник. На боку под плавником от троса у него уже довольно глубокая рана, из которой понемногу туманом в воде рассеивается кровь. Похоже, все дело в этом.

Но мне тоже уже пора всплывать. Я все же не дельфин. Хотя и приличный ныряльщик. Аккуратно всплываю. Нужно отдышаться. Как ни тянет тут же уйти опять на глубину, понимаю, что нужно успокоить сердечный ритм, восстановить состав крови. Нужен покой и кислород. Хотя бы пару минут. Тогда можно опять на пару минут под воду. Распластавшись, лежу на поверхности прямо над сетью. Взрослая афалина крутится рядом, но не подходит.

Ну, что. Пора. Вентилирую легкие, и вниз. Продуваюсь раз, второй. Ложусь на дно. Достаю нож. Обрезать трос прямо на дельфине я не решаюсь. Все-таки он может начать вести себя неадекватно и поранить себя. Да и меня запутать. Кстати, эта мысль приходит ко мне только сейчас. Пытаюсь найти в куче спутанных веревок на дне именно ту. В это время дельфин начинает задыхаться. Ему нужно наверх. Времени на раздумья больше нет.

Начинаю резать несколько витков сразу, какой-то из них все равно наверняка тот самый, самый нужный. В это время дельфин пытается всплыть на поверхность, и на дне начинается кромешный ад. Ничего не видно. Кровь, пыль, песок. Все приходит в движение. Но мне явно удалось главное – трос немного освободился из спутанного узла и его конец, тянущийся к дельфину, теперь свободно болтается и его видно.

Это явно дало ему еще немного места для маневра, и он чувствует облегчение и некоторую свободу, но это же играет с нами злую шутку. У него, откуда-то берутся силы, и он пытается просто порвать трос, не обращая внимания на ужасную боль, которую очевидно испытывает от петли, впивающейся ему глубоко в кожу. Беснующийся, натянутый уже как струна канат выбивает у меня из рук нож.

Только этого еще не хватало. Учащающийся пульс напоминает – пора наверх.

Дельфин тоже, слава Нептуну, успокаивается. Донная пыль еще не осела и с высоты 10 метров я вижу только его неясный силуэт рядом с сетью. Правда, теперь уже на некотором удалении. Вот это очень хорошо. Это просто здорово. Но больше всего меня беспокоит нож.

Эти подводные охотничьи ножи с черными рукоятками. Возьми себе нормальный дайверский нож с яркой люминесцентной ручкой. Ну не зря же умные люди придумали.

Но что теперь об этом. Ситуация похоже хуже некуда. Ножа нет. Очевидно он все-таки под кучей сети, которую приподнял в своем рывке дельфин и немного перетащил ее на новое место. Пытаться сейчас его там отрыть – это самоубийство в чистом виде.

Чем же перерезать, этот чертов канат? Да. Это тебе не в огороде, и не в парке. Кусочка стеклышка острого не найдешь.

Впрочем, постой. Почему не найдешь? Как раз и найдешь. План созревает моментально.

Вентилируюсь. Ныряю. Продуваюсь. Ухожу на дно. Потихоньку приближаюсь к канату, уходящему к дельфину. Теперь главное крепко удержать канат в руках и не выпустить. Потому что то, что я собираюсь сделать, второго шанса найти его не даст. Слава Богу, на дне, в песке, полно камней и один представляется мне вполне подходящим. Крупный, и с узким краем. Я снимаю с лица маску и разбиваю ее стекло об камень. Оставшийся на силиконовой рамке маски кусок стекла – как раз то, что мне нужно. Канат приходится немного натянуть. Но режется он хорошо. И тут происходит то, что и должно. Петля начинает ослабевать. Мой дельфин почувствовал свободу, и очевидно собрав свои какие-то последние силы устремляется наверх. Последнюю, еще не разрезанную жилку каната он просто рвет. Мы все разлетаемся в разные стороны. Дельфин наверх, лопнувший как струна канат падает на дно, маска вылетает у меня из рук и я со страху, со всех ласт тоже пытаюсь как можно дальше отскочить от этой смертоносной кучи, и тут же всплываю наверх. Слава Богу. Я наверху. Дельфин тоже. Все нормально. Два плавника на поверхности. Один большой и второй поменьше. Но дельфиненку досталось. Все его движения, какие-то уставшие и очень вялые. Но то, что я вижу, вроде бы говорит о том, что с ним все должно быть хорошо. Он шевелит обоими грудными плавниками и хвостом, рана на боку похоже не такая и глубокая. И тут только я замечаю, что вокруг меня в воде тоже кровь, и кровь эта, похоже, моя.

Так и есть. На пальце левой руки у меня небольшой порез. Ну, это ладно. Это до свадьбы заживет.

Маска с разбитым стеклом меня, в общем, не интересует, но оставлять на дне всякий не нужный хлам как-то совесть не позволяет, и я все-таки ныряю за ней. До сих пор не знаю почему, но от радости я прямо на дне двумя камнями отстукиваю такт из знаменитой песенки «Happy Birthday to You»:

– поздравляю тебя,

– поздравляю любя,

– там там там – там там там там

– там там там – там там там

Выныриваю и осматриваюсь. Они уходят. Вместе. Прощаюсь с ними и направляюсь к берегу. На сегодня приключений с меня, пожалуй, уже хватит.

Конечно, я не забыл этой истории. Но никогда не думал, что она может иметь хоть какое-то продолжение. Но как говорится, никогда не говори никогда.

Жизнь практически любого живого существа в Донузлаве, это как жизнь ребенка. Она не плохая, и не хорошая. Она трудная. Она, как и жизнь каждого человека, довольно точно разделяется на периоды и уровни.

Как и в раннем детстве, все в ней с самого начала, у берега, залито ярким солнечным светом. И теплом. И заботой родителей. И корма здесь – вдосталь. И вся, вся такая чудесная жизнь еще впереди. Но нужно быть осторожным. Хотя крупный хищник на мелководье и редкий гость, но здесь хватает и мелких. И прибрежные заросшие водорослями камни – отличное убежище. Они хорошо прогреваются за долгий, летний, солнечный день и тепла от них хватает на всю недолгую летнюю ночь. Именно поэтому, повзрослев и понеся потери, поняв, что жизнь – это борьба, они возвращаются сюда, чтобы дать жизнь именно там, где они чувствовали себя в абсолютной безопасности. И может быть, поэтому только здесь и были абсолютно счастливы?

Для них мы придумали слово инстинкт. Для себя – ностальгия.

Но как бы ни были обильны кормом и безопасны родные, изученные до последней трещинки прибрежные камни, его все равно для всех нас, повзрослевших и возмужавших, уже не хватает – и мы отправляемся в путь.

Вначале вдоль родных берегов. Надеясь на то, что в соседнем таком же теплом, уютном и очень похожем на дом заливе есть необжитые и незанятые места. Но чаще всего это не так. И это есть первый суровый урок в жизни.

И они отправляются дальше. И глубже. Точно также как и мы. Ниже – вода уже холоднее. И света там меньше. И нет уже рядом мамы и папы. Часто даже братьев и сестер. Потому что все они – старше и младше. И уходят по этой дороге раньше или позже чем мы. Рядом только ровесники. И поэтому часто они – соратники.

Корма здесь меньше. Но и у нас потери. Поэтому снова баланс. Это закон и нашего мира.

Чем старше они становятся, тем больше им нужно места. Как и для нас. И они уходят еще глубже. Здесь совсем уже редко бывает солнечно. Здесь уже идет настоящая борьба на выживание. И хищники здесь – это Вам не прибрежные окуньки. Это зрелые и опытные охотники, которые умеют выбирать и жертву, и маскировку, и место для засады. Они всегда съедят самого слабого. Или самого смелого. Первым.

Выжившие станут сильными. Но – не храбрыми. Скорее – осторожными. А может быть, просто мудрыми?

И наступает их золотая пора. Это пора любви. Они уже достигли того возраста и веса, когда их остерегаются даже матерые хищники. Особенно когда они вместе. То есть заодно. Они красивые, мощные и быстрые. Их движения уверенны, желания понятны и безукоризненны. Они свободно взлетают, в великолепном по красоте прыжке, над зеркальной поверхностью воды и для них нет недостижимых в стремительном нырке глубин.

Но время летит быстро.

И с наступлением осени – единственное надежное прибежище от холодов – это предельные глубины. Часто, они, как и мы, снова оказываются здесь вместе. Каждый – со своей собственной историей. Теперь их совсем уже мало. И, несмотря на то, что здесь обитают самые крупные особи, корма им нужно совсем уже немного, и они точно знают, что самое главное в жизни – это научиться ждать. Мало что здесь уже вызывает и радость, и огорчение. Потому что они слишком хорошо знают, что произойдет дальше. Вода в озере редко бывает прозрачной. И чем выше – тем быстрее она прогревается, насыщается светом и жизнью. И мутнеет. И только у самого дна, где уже едва различимые солнечные лучи все же отражаются от песка и подсвечивают эту холодную – но потому абсолютно прозрачную воду, Вам открывается потрясающая по красоте картина финальной стадии жизни подводного мира. Здесь уже нет никаких иллюзий. И больше не будет попыток, что-либо повторить и исправить.

Только здесь Вы отчетливо начинаете понимать, что было в Вашей жизни главным и важным, а что поверхностным и пустым.