Читать книгу Архетипическая психология - Джеймс Хиллман - Страница 14

Архетипическая психология использует традиционную методику классического анализа, разработанную еще Фрейдом и Юнгом: 1) регулярные встречи; 2) с одним пациентом; 3) с глазу на глаз; 4) в кабинете психотерапевта; 5) за определенное вознаграждение. (Работа с группами, парами и детьми, как правило, не проводится; мало внимания уделяется диагностическим и типологическим категориям и психологическому тестированию.) Классический анализ (Hillman, 1975c, p. 101) определяется как «курс лечения в атмосфере симпатии и доверия между двумя лицами за определенное вознаграждение, причем лечение может рассматриваться как образовательное или терапевтическое в нескольких значениях и проводиться в основном путем совместного интерпретативного исследования привычного поведения и ряда психических событий, которые по традиции называют фантазиями, чувствами, воспоминаниями, сновидениями и мыслями; при таком исследовании используется набор последовательных методов, понятий и убеждений, созданных главным образом Фрейдом и Юнгом; основное внимание уделяется неожиданным аффективно заряженным моментам; исследование ставит своей целью улучшение состояния объекта психоанализа (которое определяется субъективно и/или объективно) и последующее завершение лечения».

Если анализ «заканчивается», тогда он определяется линейным временем. Кейси (Casey, 1979, р. 157) дает этому предположению следующее объяснение: «…время души не следует рассматривать как непрерывное… оно дискретно, но не в смысле наличия разрывов или промежутков, а в смысле наличия множества аватар (avatars),[17] различных видов и форм. Полицентричность психического требует, как минимум, всего этого, а именно присутствия полиформного времени…» Тот факт, что начиная уже с первых лет работы Фрейда и Юнга продолжительность психоаналитических сеансов увеличивается, следует расценивать как одно из проявлений временного характера души: «В конечном счете в дополнительном времени нуждается сама душа, и на это у нее есть свои причины, поскольку для раскрытия собственного имагинального времени душа нуждается в дополнительном мировом времени» (ibid., р. 156).

В основе практики лежит юнговское представление о психическом как имманентно целенаправленном: все психические события имеют телос (telos – цель). Архетипическая психология, однако, сам этот телос не формулирует. Психические события определяет целенаправленность, но ее не следует рассматривать отдельно от образов, неотъемлемым свойством которых она является. Таким образом, архетипическая психология воздерживается от определения целей для психотерапии (индивидуации или целостности) и формулировок таких явлений, как симптомы и сновидения (компенсации, предупреждения, профетические указания). В исходной юнговской контраверзе перспективное – редуктивное цель остается перспективой, открывающейся по отношению к событиям. Позитивные формулировки телоса анализа лишь приводят к телеологии и придают целям догматический характер. Архетипическая психология способствует развитию чувства цели как терапевтического в себе, поскольку это развитие повышает интерес пациента к психическим явлениям, включающим и наиболее неприятные симптомы как преднамеренные. Но психотерапевт не придает этим интенциям узкого значения, и поэтому терапия придерживается фрейдовской позиции сдержанности и невмешательства. Психотерапия осуществляется путем отрицания (via negativa) и стремится дебуквализировать все формулировки цели, в силу чего анализ сводится к «слипанию» с реальными образами.

Необходимость определить специфику и атмосферу работ по архетипической психологии, а также выявить причины ее отхода от классического анализа продиктована двумя соображениями: отсутствием программы обучения (не дидактической) и дефицитом работ, в которых излагается теория психотерапевтической практики. (Следует особо выделить работы следующих авторов: Guggenbuhl-Craig, 1970, 1971, 1972, 1979; Berry, 1978a, 1981; Hillman и Berry, 1977; Grinnell, 1973; Frey, Bosnak et al., 1978; Giegerich, 1977; Hillman, 1975a, 1972a, 1964, 1977b, c, 1975c, 1974a; Hartman, 1980; Newman, 1980; Watkins, 1981).

Отклонения от классического анализа проявляются не столько в форме терапии, сколько в ее направленности. Архетипическая психология рассматривает психотерапию, впрочем, и психопатологию как разыгрывание фантазии. Вместо назначения и применения той или иной предписывающей формы лечения патологии она подвергает самопроверке терапевтическую фантазию (чтобы психотерапия не закрепляла определенную – literal – патологию, порождающую психотерапию и порождаемую, в свою очередь, одним из видов конкретной психотерапии). Архетипическая психология стремится напомнить психотерапии о ее собственных представлениях о себе (Giegerich, 1977) и освободить ее бессознательное от вытеснения.

В своей работе «История болезни как художественный вымысел» (1975c) Хиллман рассматривает модель истории болезни, которая использовалась Фрейдом и последующими аналитиками, в качестве стиля изложения. Таким образом, проблема историй болезни и сформулированных в них проблем становится предметом образного повествования, причем изложение клинического материала становится основой литературного жанра. Жанры или виды художественного повествования – эпический, детективный, юмористический, социально-реалистический, плутовской – можно использовать для понимания структуры рассказов, передаваемых в процессе психотерапии. Поскольку «способ изложения соответствующей истории является способом формирования нашей психотерапии» (Berry, 1974, p. 69), вся методика психотерапевтической работы должна быть пересмотрена с учетом поэтической основы сознательной психики. По существу психотерапевтическая работа направлена на то, чтобы осознать фикции, в которые погружен пациент, и переписать или сочинить за него на основе сотрудничества историю, пересказав ее более глубоко и достоверно. При таком пересказе, в котором моделью становится искусство изображения, личные неудачи и страдания пациента имеют столь же существенное значение для истории, как и для искусства.

«Теория личных конструктов» (1955) Джорджа Келли (1905–1966) составляет один из источников толкования текста (с ней можно сравнить психотерапевтическое исследование образов и деталей рассказа). Опыт никогда не бывает незавершенным или бессмысленным; он всегда формируется на основе образов, обнаруживаемых в рассказах пациентов. Фантазия, в которую погружена проблема, сообщает нам о способе построения и преобразования (реконструкции) проблемы больше, чем любая попытка проанализировать данную проблему в ее собственном контексте.

На Первом международном семинаре по архетипической психологии (январь 1977 г.) Хиллман и Берри прочитали доклад, в котором они заявили следующее: «Нашу терапию можно назвать образоцентрической. Поэтому сновидение как образ или группа образов приобретает парадигматический характер; мы как бы погружаем всю психотерапевтическую процедуру в контекст сновидения (метод и примеры работы со сновидением рассматриваются в работах Берри (Berry, 1974, 1978а) и Хиллмана (Hillman, 1977b, 1978a, 1979a). Но это не означает, что сновидения как таковые занимают центральное место в психотерапии. Напротив, все события рассматриваются с точки зрения сновидения так, как если бы они были образами, метафорами. Не сновидение пребывает в пациенте и составляет предмет его деятельности, а пациент пребывает в сновидении и совершает действия с помощью фикции сновидения или составляет предмет деятельности этой фикции. Вышеупомянутые исследования посвящены работе со сновидениями. В них представлены способы формирования образов и рассмотрения событий как метафор на основе различных манипуляций, в числе которых: грамматическая инверсия, устранение знаков препинания, повторение, юмор, амплификация. Работа со сновидениями или реальными событиями как сновидениями ставит своей целью придать рефлективный характер декларативной, лишенной раздумий беседе и устранить ощущение соотнесенности слов с объективными моментами. Так речь становится образной, самосоотнесенной и способной описать психическое состояние как свое выражение (Berry, 1982).

Описываемые образы сновидений, реальных ситуаций и бодрствующего воображения фантазии подробно рассматривались в ряде работ (Watkins, 1976; Garufi, 1977; Humbert, 1971; Berry, 1978a, b; Hillman, 1977а, с). В этих исследованиях получает дальнейшие развитие юнговская методика «активного воображения» (Hull, 1971).

В сфере психотерапии активное воображение порой оказывается методом выбора. Фигуры воображения составляют предмет непосредственного восприятия и взаимодействия. С ними беседуют, совершают действия, им придают пластическое выражение. Они не рассматриваются лишь как внутренние проекции и компоненты личности. К ним относятся с таким же уважением и почтением, как и к независимым существам. В качестве предмета воображения они воспринимаются серьезно, хотя и не буквально. Как и в случае неоплатонических даймонов (daimones) и ангелов в понимании Корбина, их «промежуточная» реальность не имеет ни физической, ни метафизической природы. И тем не менее они «так же реальны, как реальны вы сами в качестве психической сущности» (Jung, CW 14, par. 753). Развитие силы подлинного воображения (vera imaginatio Парацельса; himma[18] у Корбина) и способности жить в обществе духов, призраков, предков, наставников – населения метаксы (metaxy) – также входит в задачу архетипической психологии (Hillman, 1977с, 1979с).

В последнее время образоцентрическая психотерапия проникает в мир объектов чувственного восприятия и привычных форм: здания, бюрократические системы, бытовой язык, транспорт, городская среда, пища, образование. Ее проект или программа ставит перед собой честолюбивую задачу – выздоровление души мира (anima mundi) на основе рассмотрения мирового облика с эстетической точки зрения. Проект предусматривает вынесение психотерапии за рамки частной беседы двух лиц и берет на себя более масштабную задачу – сформировать новый образ общества, в котором живет пациент (Ogilvy, 1977). Такое представление о психотерапии стремится воплотить в реальную жизнь поэтическую основу сознательной психики как имагинативную, эстетическую ответную реакцию. В тех случаях, когда окружающая среда рассматривается как образная, каждый человек реагирует на нее психологически, распространяя тем самым понятие «психологического» на эстетическое, а само понятие психотерапии, ограниченной временем приема в кабинете врача, – на непрерывную деятельность воображения дома, на улице, во время приема пищи и просмотра телевизионных передач.

Чувство

Для освобождения психотерапии от жестких рамок медицинского подхода в первую очередь необходимо подвергнуть ревизии и переоценке тождество психика – чувство, т. е. индентификацию индивида с эмоцией, которая характеризует все направления психотерапии начиная с того времени, когда Фрейд приступил к работе с конверсионной истерией, эмоциональной абреакцией и переносом. Короче говоря, психотерапия рассматривала личные чувства, сводя к ним образы пациента. В двух своих работах, посвященных чувству и эмоции, Хиллман (Hillman, 1960, 1971) приступил к феноменологическому и дифференцированному анализу понятий и теорий чувств и эмоций как одному из подходов к освобождению психотерапии, да и самой психологии от неизбежной ограниченности персонализма, вызванной идентификацией души с чувством. Основной довод, выдвигаемый против персональной, исповедальной формы психотерапии (Hillman, 1979c) – наряду с сохранением картезианского разделения между одухотворенным субъектом и безжизненным объектом – состоит в том, что подобная психотерапия способствует формированию иллюзорного чувства права собственности на эмоцию (Allport, 1955). Эмоции усиливают чувство одиночества и моноцентрически сужают сознание, оказывая тем самым поддержку монотеистической тенденции Эго присваивать материал сознания и идентифицироваться с ним в переживании. Эмоции подкрепляют эго-психологию. Более того, в тех случаях, когда эмоция и чувство рассматриваются как первичные, образам неизбежно отводится второстепенная роль. Они предстают как производные характеристики чувств.

Архетипическая психология полностью изменяет соотношение между чувством и образом: чувства рассматриваются как «божественные потоки» (по выражению Уильяма Блейка), которые сопровождают и определяют образы, насыщая их энергией. Их существование не ограничивается пределами личности. Они сопричастны воображаемой реальности, реальности образа, и помогают представить образ в чувстве как конкретную ценность. Чувства придают изощренный характер образу и поэтому характеризуются такой же сложностью, как и образ, в котором они содержатся. Образы не представляют чувства, поскольку составляют их неотъемлемое свойство. Берри (Berry, р. 63) пишет: «Образ сновидения составляет или имеет свойство эмоции… Они (эмоции) составляют неотъемлемую принадлежность образа и поэтому вообще не могут проявляться в явном виде. Мы не можем рассматривать образы сновидений, поэзии или живописи без учета переживания эмоциональных свойств, представленных самими образами». Отсюда следует, что любое событие, представленное в форме образа, наделяется жизнью, эмоциями и ценностью.

Задача психотерапии состоит в том, чтобы вернуть личные чувства (тревогу, желание, замешательство, скуку, страдание) конкретным образам, в которых они содержатся. Психотерапия стремится придать индивидуальный характер физиономическому выражению каждой эмоции: тело желания, лицо страха, ситуация отчаяния. Чувства воображаются в деталях. Это направление сходно с имажинистской теорией поэзии (Hillman, 1924), в которой любая недифференцированная с помощью конкретного образа эмоция рассматривается как неразвитая, простая и бессловесная, оставаясь сентиментально-личной и в то же время коллективно-неиндивидуализированной.