Читать книгу Квартиранты - Эдуард Козачек - Страница 39

– Я что, не помешала?

Едва услышав голос, Верочка нервно вскочила. Но тут же со вздохом присела, узнав Элизабет.

В кресле спиной к двери сидел мужчина, сложив пальцы перед лицом. Когда Лиза вошла, он не повернулся.

Она обвела внимательным взглядом комнату, всматриваясь в детали и разочарованно вздохнула.

– И даже про лифчик на торшере наплели… вот уж точно – язык как помело!

Элизабет прошла к своему столу и бросила какие-то папки на угол.

– Только не говорите, что все время просто болтали.

Элизабет зацокала каблучками по потрескавшемуся кафелю. Верочка только пожала плечами виновато и макнула алые губы в свой зеленый чай.

– Сережа, очнись! – нараспев сказала Элизабет.

Порхая от стола, она сделала несколько воздушных танцевальных па. Халатик закружился не хуже платья.

– Сережа! Ты за ней ухаживаешь, а она тебя динамит…

Мужчина поднялся из кресла, натянулась на широких плечах ткань рубашки. Неторопливо он поставил чашку на столик перед собой. Элизабет замедлила танец, меняясь в лице.

– Сережа? – неуверенно спросила она. – Ты теперь носишь рубашки?

Верочка на кушетке только отрицательно покачала головой.

– Знал я одного Сережу. Когда-то знатно почесал об него кулаки.

Мужчина повернулся и Элизабет замерла окончательно.

– Ну здравствуй, Елизавета. – сказал Николай с расстановкой.

Под ее острым каблуком с едва слышимым хрустом разошлась щель в кафеле.

* * *

Подражание – это нормально. Подражание – это природно. Подражание – это по крайней мере неизбежно. Даже если не вдаваться в тонкости и высокие материи, подражание – это одна из основ эволюции особи. Пока это не доходит до карго-культа по крайней мере.

Подражать можно отцу или старшей сестре, Сильвестру Сталлоне или случайной девушке с подиума на показе мод. Можно имитировать голос, походку, имидж. Брать какие-то отдельные элементы стиля или копировать подчистую, не заботясь о собственной индивидуальности. Можно постричься «в стиле», одеться «а-ля» и прочими действиями всячески нарушать заповедь про сотворение кумира. Как бы там ни было, вполне естественно стремление повторить что-то хорошее и приятное.

Хорошая и приятная была внешность у Елизаветы Соломкиной. И многие старались ее повторить ну пусть хотя бы частями. Верочка Кулик старалась лучше всех. Кстати сказать она первая в классе пошла на решительные шаги и покрасила волосы в цвет волос своего кумира.

Ковбой как-то пытался повторить ее подвиг и выбелил волосы, чтобы быть похожим на Халка Хогана. Но на выходе получился Scooter и масса тумаков от отца и идейных металлистов из 10-го «Б».

А вот Женя допустим читал и цитировал много книг. Его идеалы были никому не знакомы и скучны без дополнительных объяснений. Он редко делился мыслями по этому поводу. Когда-никогда можно было услышать от него «Я буду действовать, как Мак Сим» или «Язон бы на моем месте это так просто не оставил». В какие моменты Женя подражал очередному герою, а в какие проявлял свой собственный характер было не понять. И его похоже вполне устраивало то, что граница между этими двумя сущностями размывается.

Николаю нравился Джим Керри, а точнее его сценический имидж. С копированием Джима было очень туго. Кроме того это отнимало массу времени и было решено ограничиться торчащими вверх волосами, как у героя «Эйс Вентура».

Слим подражал сразу всем и вся. Начиная от отца Ника и заканчивая заимствованием фразочек Ковбоя. После каждого крутого фильма у Слима менялась походка. Чтобы по-деловому причавкивать в разговоре, как Ковбой, Слим даже купил блок мятной жвачки на деньги с завтраков. В итоге этот блок они съели вчетвером. И некоторое время после этого Ник на мятную жвачку даже смотреть не мог.

Как и многое пришедшее из юношества, некоторые подражания перешли на качественно новый уровень, другие исчезли совсем. Верочка в этом случае была исключением.

Ей нравилась Лиза. Очень. Больше, чем Ковбою, который не называл ее никак иначе, как Элизабет. Больше, чем Нику, который весь одиннадцатый класс буквально мечтал о ней. Наверное даже больше, чем Лиза нравилась сама себе.

Верочка копировала ее во всем. И сама Лиза была не против, воспринимала это как игру. Они дружили. Порой их легко можно было принять за близнецов и многие были искренне в этом уверены. Имидж портил только рост Верочки и каблуки его не компенсировали. Казалось они всюду ходили вместе. Если где-то была одна, то поблизости должна была быть и другая.

Когда в жизни Лизы появились и прочно заняли свою нишу отношения с парнями, игре в сестер не осталось места. Она остыла к этой идее. В отличие от Верочки. А когда дядя Арсен отдал любимую племянницу в медицинский, Верочка поступила в тот же вуз. Хотя это ничего уже не изменило.

– Я не ожидал, что все так далеко зайдет.

– Никто не ожидал.

За окном была ночь. В кабинете они были одни. Ник смотрел перед собой. Она мяла в руках край халата и смотрела отрешенно в окно. На столике между ними стояла открытая бутылка скотча и две щербатые чайные чашки. Верочка к своей даже не притронулась.

– Я… – она отвернулась и было видно, что она силится сказать что-то важное. – Я даже не до конца… не до конца уверена, что я – это я. Вот до чего дошло. – усмехнулась она. – Приходится спрашивать себя и переспрашивать, а точно ли Я этого хочу? Точно ли Я?

До рассвета было еще далеко и они говорили оторванными длинными репликами, долго обдумывая ответы. Во рту был вкус прелых опилок от дешевого пакетированного чая. Сквозняки носили запах лекарств. Дверь на пост в коридоре была открыта. Иногда снаружи проносилось шарканье тапочек, стук. Потом все стихало. И вновь они одни сидели в кабинете. Ник – в кресле Элизабет. Верочка – на кушетке у стены.

– Я столько времени вложила в эту жизнь. Столько сил… Жалко. Просто жалко все потерять.

Они не включали свет. От фонаря снаружи падал просеянный через ветви луч, играл с ее локонами, скользил по щеке. Краешек ее халата покачивался на сквозняке. Ник остался и она не спрашивала, нужно ли ему куда-то.

– Иногда я покупаю колготки, сумочку там, помаду например. Долго выбираю, сверяю цвета, стараюсь быть оригинальной. – она вздохнула жадно, словно было нечем дышать. – Прихожу сюда. Она сдает мне смену и я украдкой вижу точно такой же шкалик на ее столе. Точно такой же. Идентичный. Это просто… просто… я не знаю.

Ник молчал. Уперев подбородок в кулак, он смотрел на нее – маленькую и сокрушенную. Она разрушала сама себя так долго. Если убрать из ее жизни подражание, она бы осыпалась на пол, как плоть из которой вынули скелет.

– Иногда мне снится сон. – сказала она и вздрогнула так сильно, как будто стояла по колено босая в снегу. – Я иду на детскую площадку забрать своего сына, но он не узнает меня. Кричит и плачет. Бежит от меня. Называет меня не моим именем. – она дрожа, вдохнула. – Я каждое утро смотрю в зеркало. И вижу там не свое лицо.

Она коснулась щеки кончиками пальцев, как если бы пыталась удостовериться, что лицо на месте.

– Это страшное откровение, Коля. Страшно признавать, страшно даже думать об этом.

Она повернулась. Ее глаза блестели. Блестели потеки на округлых щеках.

– Меня нет, Коля. Меня здесь нет. – губы ее непроизвольно искривились, задрожал подбородок. – Я только копия, Коля. Я чертова копия. – она всхлипнула и последними разборчивыми ее словами были. – Это была я, Коленька. Прости. В тот вечер ты был на свидании с репликой.