Читать книгу Тихий дом - Эльвира Абдулова - Страница 6

Сейчас Клара немного осела, а в юности была чуть повыше, с густой и тяжелой рыжей копной и рано появившейся грудью. Она росла как-то непропорционально ее хрупкости, но один плюс в этом определенно был. Вы, конечно, подумали о внимании мальчишек? Нет, эти радости дошли до нее гораздо позже. На нелюбимом уроке физкультуры, когда нужно было отжиматься и коснуться грудью пола, у нее это выходило гораздо легче, чем у других. Вот такими были ее плюсы.

Клара, ребенок войны, плохо помнила годы лишений и возвращение контуженного отца домой. Он вернулся, когда ей было пять, а Милке и того меньше – три года. Все тогда жили одинаково, и они не считали это за трудности – обычное послевоенное детство. Бегали во дворе, горбушку хлеба, посыпанную сахаром, воспринимали как деликатес, пробирались в чужие сады за фруктами, играли всем двором в прятки, а мальчишки гоняли в футбол. Благодаря папе, они носили русскую фамилию и никогда никаких сложностей с национальностью мамы не знали.

Однажды, уже в средней школе, она услышала в свой адрес «а, вот эта рыжая евреечка!» Сказано это было с теплотой и без всякого неприятия. Она на миг остановилась. О себе она никогда так не думала, себя как еврейку не идентифицировала. Все ее одноклассники были детьми из разных семей, удивительным сплетением разных национальностей. Никто не разделял соседей по национальному признаку. Люди были хорошие и плохие – и не больше. Клара впервые задумалась о том, кто она и какого рода-племени. Она даже не обиделась, просто стала смотреть в зеркало чуть более тщательно и с интересом, стремясь разглядеть в себе мамины черты, схожесть с ушедшей бабушкой, чья фотография висела на стене рядом с дедушкиной.

В школе к ней обращались по имени, а с прозвищем она свыклась позже. Все ее друзья звали ее почти так же: Рыжая, Рыжуха, Рыжуля. И в этом ничего оскорбительного она не усматривала. Своими волосами она всегда гордилась, а когда в художественном кружке узнала про картины Ботичелли, стала даже гордиться еще больше своей схожестью со знаменитой «Весной». В ее детстве от обнаженных фигур, даже на картинах великих мастеров, стыдливо отводили глаза, так что она видела на полотнах великого итальянца только стекающиеся волной рыжие волосы, главное богатство героини, и триумфальное шествие весны.

В начальной школе учительница Тамара Тимофеевна однажды, стоя у доски с указкой в руке, рассказывала о том, что они живут в огромной богатой стране, где рука об руку трудятся люди разных национальностей. Дело было накануне майских праздников и на большом плакате шли рядом на демонстрации трудящиеся в национальных костюмах. Тамара Тимофеевна, водя по плакату указкой, объясняла: «Вот идет украинский парень, рядом – девушка-узбечка, грузин в папахе, молдаванин, русский, а еще в нашей стране живут татары, таджики, белорусы, евреи и многие другие. Мы этим гордимся, потому что в разнообразии и единстве и есть наша сила».

Клара тогда даже не моргнула. Грузинский мальчик Давид покраснел, а девочка по фамилии Демьяненко стукнула соседа по голове книгой в ответ на его глупую реплику. Клара даже не подумала, что речь идет о ее маме, и ей нужно тоже как-то реагировать: гордиться, стыдиться, краснеть. Она, конечно, спрашивала, почему ее дома зовут иногда Хаей, Хаечкой или Хаюсей, а мама также спокойно ей объяснила, что на языке ее бабушки это и есть Клара. Девочка осталась объяснением довольна и просила маму только не называть ее так на улице, при подружках. Просто не хотелось объяснять эту историю всем и каждому. Знала, что мальчишки могут склонять ее домашнее имя по-своему, на свой грязный лад. Так и уговорились: Клара, Хая, Хаюся, Рыжая, Рыжуля. Один из двоюродных братьев звал ее «девочка-осень». «Весна» Ботичелли ей нравилась, конечно, больше, но и «осень» звучала совсем даже неплохо.

Что-то Клара от родителей, наверное, слышала, но в их доме политику никто и никогда открыто не обсуждал. Однажды – Клара это запомнила не потому, что сказала что-то неприличное, а из-за несвойственной маме резкости – она во время подготовки к отчетному концерту в Доме Культуры вдруг сказала, указав на портреты членов Политбюро: «Ой, и здесь их повесили! Зачем так много?» Мама, женщина мягкая и кроткая, резко дернула Клару за косу, которую сама же только что заплетала. Клара поняла, что это значит «молчи, не говори лишнего», но было так больно, что у нее едва не брызнули слезы.

В старших классах она поняла, что бывает иначе. Их с Милкой подружка, живущая по соседству, как-то рассказала, что очень любит бывать у своей тети в гостях, особенно оставаться с ночевкой. Дом был творческий, супруги работали в газете, играли на гитаре, по вечерам собирали гостей. Если тетя оставалась довольной получившейся статьей, то утром устраивала не просто завтрак, а настоящее пиршество: пекла свои знаменитые оладьи с яблоками, доставала сметану, припрятанный для особого случая джем, заваривала чай и созывала всех к столу. Так вот, Зина говорила, что самое ее любимое воскресное утро и субботний вечер состоял из запахов, доносящихся из кухни, скворчащего масла и звуков радио. Глушилки мешали все расслышать так, как того хотелось, но дядя очень старался, настраивая радиоприемник. Что такое «глушилки», сестры не знали – Зина в свою очередь удивилась их наивности. Она и сама-то понимала плохо, но в целом имела представление о том, что пытаются расслышать ее родственники.

Такой вариант в родительском доме Клары бы не прошел. Папа был убежден, что они живут в самой лучшей стране мира, верил в торжество коммунизма, состоял в партии и, когда в семидесятых кто-то из маминой родни уволился с работы и засобирался за кордон, отец твердо и четко выразил по этому поводу свою позицию: «Это предательство! Уезжать из самой лучшей страны в капиталистическое государство, где бесчинствует военщина, – это не входит ни в какие рамки! Я с ними общаться не собираюсь и тебе запрещаю! Чтобы их ноги не было в моем доме!»

Клара тоже этого не понимала. Как можно решиться и бросить все?!? Слышала только мамины слова о том, что такой отъезд – это маленькая смерть. Папину резкость в семье всегда объясняли контузией – такой ответ мог разъяснить многое. Девочки его любили, но и боялись, ко всем вопросам поначалу подходили к маме. Она готовила почву и уговаривала отца. Такая модель семьи Кларе не нравилась, у нее перед глазами образовался другой пример. Тогда, в свои десять-пятнадцать лет, глядя на пару, которой она восхищалась, она решила, что у нее будет так же. Те, кто знал Клару не с раннего детства и не имел представление о ее родителях и семье, спрашивал, получилось ли у нее. Смогла ли она создать семью по образу и подобию той, которой восхищалась? Нет, отвечала Клара, не вышло. Ничего не получилось. Но в каждом из своих браков она была счастлива. Пусть и недолго.

В тревожное для каждого родителя время Клару бросало и метало из стороны в сторону. То она мечтала о сцене, то грезила медициной, то стремилась в торговлю. Снабжая нарисованными деньгами всех соседских детишек, еще в детстве она устраивала магазин, в котором в ход шли все заготовки, начиная от коллекции открыток и фантиков и заканчивая принесенными из дома конфетами и печенюшками. Вместе с Милкой она лечила игрушки, выписывала им корявым почерком рецепты, а в Доме Культуры уже лет с десяти танцевала на сцене, мечтая посвятить свою жизнь искусству.

Пока мама, как и многие другие женщины того времени, думала лишь о том, как накормить семью и утешала себя тем, что скоро трудности закончатся и можно будет без всяких продуктовых карточек купить все необходимое, Клара видела в тоннеле яркий дневной свет. В детстве все воспринимается гораздо легче. После войны крошечный просвет после тревожной и унылой череды дней расширился, все жены только и молились о возвращении своих мужей домой и сосредоточились на ожидании. Кларин отец вернулся после контузии домой и сразу же устроился на работу. Руки у него были золотые, мужчины после войны ценились на вес золота, они восстанавливали пришедшее в упадок хозяйство, строили, красили, мастерили. Тогда же обнаружилось, что красивый и статный отец заглядывается на других женщин, а, может быть, и они на него, но Клара, и уж тем более Мила, были слишком юными и беспечными, чтобы обращать внимание на чью-то другую жизнь, кроме своей собственной.

В Доме Культуры Клара нашла первый объект для своего девичьего внимания. И это был совсем не красивый вихрастый мальчишка, как можно было бы подумать. Фаина Михайловна или просто Фаечка, как называла ее всю жизнь Клара, вела у них танцевально-театральный кружок и давала всем желающим уроки музыки. Женщина она была необыкновенная! Таких Клара еще никогда не видела: маленькая, чуть выше одиннадцатилетней девочки, аппетитная, как сдобная булочка, с черными проницательными глазами и короткой стрижкой, но сколько в ней было женственности, игры, юмора! Каким она обладала вкусом! Ее одежда казалась девочкам замечательной, хотя все было перешито и переделано много раз. Фаина Михайловна впоследствии часто рассказывала, как перекрашивала платья, перелицовывала шубки, украшала старые туфли брошками, заклеивала трещины, перешивала шляпы. К счастью, у нее имелась подходящая подруга, то ли костюмер, то ли художник по костюмам, и какая-нибудь стеклянная брошь или шелковая лента всегда находилась в ее коллекции.

Фаина Михайловна строила образ из подручного материала, так же она переделывала девочкам костюмы для очередного выступления, и в темные и тяжелые дни ее оптимизм, музыкальность, чувство юмора и желание жить заражали всех вокруг. Девочки летели после школы в Дом Культуры на всех парах, едва успев бросить портфель дома и перекусить на ходу. Очень уж хотелось праздника, музыки и красоты!

Иногда помогать приходила Кларина мама. Муж категорически запретил ей работать – «занимайся девочками!» – да и образования у нее особого не было. До замужества и в годы войны Анна немного работала в детском саду, опять-таки за своими же детьми и присматривала, но, когда вернулся муж, она подчинилась. По словам Фаины Михайловны, лишние руки, способные держать иголку с ниткой, никогда не помешают, и Анна приходила перед выступлениями причесать девочек, подогнать костюмы, залатать дырки, но с Фаиной Михайловной они не сближались, слишком уж они были разными. Честно говоря, Клара не любила, когда мама приходила в Дом Культуры. Ей казалось, что даже своим молчанием она эту затею не одобряет, а на Фаину Михайловну смотрит с осуждением. Мама на самом деле считала это баловством, временным занятием. В том, что касается будущего Клары, они с папой рассуждали одинаково, мыслили в унисон, и танцы вместе с театральным кружком одобряли лишь в качестве детского увлечения.

Фаина Михайловна являлась для Клары необыкновенной еще и потому, что каждый вечер, и в снег, и в дождь, и в летние погожие деньки за ней приходил муж. Фаина Михайлова едва доходила ему до плеч, и это еще на высоких каблуках! Смотрела она на него снизу вверх, а он нежно наклонялся и умилялся тому, какая талантливая, умная, необыкновенная у него жена. Перед выступлениями и особенно перед постановкой спектаклей муж Фаины Михайловны тоже включался в работу: мастерил скромные декорации, переносил столы, расставлял стулья, старался быть полезным. Они обращались друг к другу ласково, говорили тихо, не прерывая, и было видно, как они любят друг друга, хотя в их-то преклонном сорокалетнем возрасте какая может быть любовь?!?

Восторг и удивление вызывало еще и то, что иногда по дороге домой они заходили в гастроном или в хлебный магазин и покупали что-то вкусное и сладкое к чаю. Клара удивлялась этому больше всего. Такое девочки встречали крайне редко, разве что на страницах книг или в кинотеатре. Потом пара медленно направлялась к дому, Фаина Михайловна что-то говорила, супруг шел пригнувшись, чтобы не пропустить ни единого слова. Он же вел жену под руку и нес в руках коробочку, перевязанную лентой.

Клара запомнила эту картину на всю жизнь: зимний снежный вечер, горящие кое-где фонари, темная мужская фигура в длинном пальто ведет под руку хрупкую женщину. Из-за высокой шапки он выглядит еще выше, она из-за отсутствия каблуков и того, что была в валенках, кажется совсем Дюймовочкой. «И у меня будет вот так же!» – говорила себе Клара, потому что эта пара очень отличалась от ее родителей. Резкий и авторитарный отец почти никогда и никуда не ходил с мамой, разве что на свадьбы или похороны родни. Такой нежности и единения, как у Фаины Михайловны и ее мужа, Клара никогда больше не видела. Ей, конечно, хотелось для себя именно такого женского счастья.