Читать книгу Тихий дом - Эльвира Абдулова - Страница 7

Мама зато прекрасно готовила. Конечно, не только фаршированную рыбу и форшмак, любимые блюда бабушки. Она пекла пироги и блины, варила варенье, делала самый вкусный в мире компот, ну а ее борщ вызывал восхищение даже у скупого на похвалу отца! Для него это было настоящее пиршество, праздник души. Узнав, что вечером его ждет наваристый борщ, он шел домой в приподнятом настроении и, едва переступив порог, принюхавшись, как та голодная собака, идущая на запах еды, начинал засыпать жену вопросами: «А борщ красный?», «А чеснок есть?», «А про сметану не забыла?!?», «Хлеб! Какой купила хлеб?!?» Успокоившись и узнав, что борщ краснее не бывает, чесночок зеленый, свежий и хрустящий, сметана куплена на рынке и такая, что ложка в ней стоит и не движется, а хлеб самый что ни на есть подходящий – бородинский, украинский или рижский, – отец садился за стол и потирал руки в предвкушении.

За пару часов до его возвращения мама посылала девочек за хлебом. Ароматная, еще теплая и невероятно вкусная буханка являлась таким соблазном, что иногда домой хлеб попадал в довольно жалком виде и приходилось вновь идти в магазин. Отец такого отношения к хлебу не одобрял!

К спиртному он относился очень спокойно. Скорее, рюмочка водочки или леденящее нёбо пиво шли для него в аккомпанементе к достойной еде. Какая может быть вобла без пива? Что освежит и утолит жажду лучше, чем «Жигулевское» в летний день?

Так вот, водочка шла в комплекте с самым красным и наваристым борщом, они составляли неразрывный союз, гармоничный дуэт, и мама это, конечно, знала. В их доме спиртное могло хранится долго, пока не представится повод, пока не соберется хорошая компания, пока мама не приготовит что-то, очень отцом любимое. Маленькая Клара помнила, как отец сердился, если пиво забывали положить именно в морозилку. Так и говорил: «Пиво должно быть очень холодным! Вы этого не понимаете! И чтобы небо, небо обжигало!»

Водочку мама наливала в пузатый графин, накрывала крышкой, заканчивающейся прозрачным кругляшком, ставила рюмочку, похожую на младшего брата граненого стакана, а борщ в самой глубокой тарелке дымился в ожидании отца. Рядом на блюдечке лежал тонко нарезанный черный хлеб и острые стручки молодого зеленого чеснока. Осенью и зимой он заменялся двумя-тремя зубчиками, рядом ставились соль и перец в белых глиняных столбиках, и отец с удовольствием приступал к еде. Потом, конечно, благодарил, просил добавки. Все в семье знали: если дома борщ, то второго не надо. Отец никогда одной тарелкой не ограничивался. В последнюю очередь поедал куски мяса, и с блаженством откидывался на спинку стула. Надо признать, что маму он приглашал тоже, наливал ей пару рюмочек, потому как в одиночку пьет только известно кто, а такой стол требует душевной компании. Отец добрел, брал любимую газету, спрашивал, как дела у девочек, и шел отдохнуть часок после рабочего дня. «Нужно соснуть немного», – говорил он и через часик возвращался на кухню за чаем. Борщ улегся, утрамбовался, появилось свободное местечко и для чая с вареньем.

И на второй день отец шел домой с подъемом. Все неприятности на работе, все трудности длинного дня отступали на задний план. Он ел, смаковал, блаженствовал и утверждал, что на второй день борщ еще вкуснее, а вот на третий день уже грустил. Только войдя в дом, спрашивал: «А борщ еще остался?» Мама никогда не готовила больше, чем на три дня, да и кастрюлей у нее таких не было. «Если женщина дома, всегда должна быть свежая еда», – так говорила бабушка. А отец недовольно хмурился, узнав, что осталось только на одну тарелку. На третий день мама уже готовила что-то новое, и девочки ели суп с обязательным вторым блюдом. Борщ доставался только отцу, и он прекрасно знал, что на третий день его уже почти не оставалось, а все равно надеялся. По его словам, после такого вкусного борща да с двумя рюмочками водочки из запотевшего графина жизнь становилась краше, появлялись новые силы для завтрашнего дня.

Когда Клара слышала, как говорит бабушка, ей казалось, что это особенности ее речи. Что ни слово – то прибаутки, смешные добавления, странная интонация. А потом со временем стала встречать и других, говорящих так же. В окрике на улице, в разговоре на рынке она видела бабушку или ее возможных родственников. За бабушкой можно было записывать! С таким вдохновением она говорила о еде, что нечто подобное Клара услышала в телевизионной программе про итальянцев, начинающих любой разговор с вопроса о том, что же ел их собеседник и было ли вкусно.

Бабушка готовила форшмак по собственному усмотрению и очень любила за то рассказывать. Сиди и записывай, внимай и запоминай – большего и не надо. Она же посоветовала маме для того, чтобы борщ был еще краснее, еще ярче и острее, разделить свеклу на две части. Лучше, конечно, взять сразу две. Одну, поменьше, пустить на зажарку вместе с другими овощами, а вторую – сварить и отложить до нужного часа. Когда борщ уже будет почти готов, отварную свеклу нужно потереть на терке и вместе с кровавым соком бросить в борщ. Это даст ему такую яркость, такой неповторимый цвет, что можно заглядеться. Покипит пару минут, добавь петрушку и оставь еще на минуту. Стебельки у нее жестковатые, лучше дать ей побыть в кипящем бульоне. Этот секрет и еще пару других успешно хранила и Клара, и Милочка, а все мужья Клары, единственный и неповторимый Милкин Яша борщ их семейный боготворили.

Ах, да! Бабушкин форшмак! Он требовал много труда и хлопот, но на выходе получалось очень вкусное блюдо. За день до начала следует замочить целый мякиш белого хлеба в молоке или – совсем уж буржуйство! – в десятипроцентных сливках. Корочки оставляем на потом. Мякиш пусть лежит в холодильнике. Когда придет его время, нужно перемять его толкушкой в однородную массу. Днем варим четыре яйца. Не забываем менять горячую воду на холодную, чтобы яйца легко чистились. Селедка – это отдельная история. Никакой магазинной, в пластике. Только рыбный отдел на рынке. Селедка должна быть бочкового соления. Бабушка не жадничала, брала всегда две или три рыбины, старательно очищала от косточек и кожицы и нарезала средними кубиками, потом резала лук, мучилась, рыдала, но измельчала мелко. В толченый хлеб добавляла лук и селедку, крупное яблоко и яйца натирала на терке, следом шли два плавленых сырка и базилик. Для рыбы предпочитала зеленый, а для мяса – фиолетовый, с более ярким ароматом. Полученную массу бабушка перемешивала в салатнике, накрывала другой тарелкой и отправляла отдохнуть на часок другой в холодильник. А потом – здесь самое интересное! – отламывала кусочек от тех самых оставшихся хлебных корочек, зацепляла им немного форшмака и с аппетитов прожевывала. А масло здесь лишнее, бабушка его не любила! И без него слишком жирно!

Папа тоже очень уважал этот рецепт и говорил, что теща знает толк в еде. У мамы была одна дурная привычка, о которой она в присутствии папы забывала. Он однажды посмотрел на нее строго-строго, когда она ела рыбьи глаза, очищая селедку, так глянул, что она едва не поперхнулась. Хотя чего там сердиться, ведь папин брат, дядя Петя, обожал, например, куриные попки. Ел их смачно, с аппетитом, и все знали за семейным обедом, что это «лакомство» нужно оставлять ему. У каждого свои странности…

Девочки переняли много семейных рецептов, но маму перещеголять, конечно, не смогли. Время стало другое, Клара и ее сестра не хранили так преданно семейный очаг, не ухаживали столь трепетно за мужьями. Они работали, суетились, все время куда-то спешили, и бабушкин форшмак готовили крайне редко, по большим праздникам, но в одном Клара не отступала от женских традиций их семьи: селедка должна быть только бочкового соленья, как и капусточка, мясо лучше покупать у знакомого мясника, сметану и овечий сыр – у проверенных лиц! А Боря что-то говорит о доставке продуктов из соседнего супермаркета! Молодежь!.. Что с нее взять?

Когда подошло Кларино время и нужно было выбирать дорогу в жизнь, папа категорически отверг все пляски в Доме Культуры, все эксперименты с театральным кружком и изрек фразу, которую Клара помнит до сих пор так, будто это было вчера: «Подходящей специальностью для женщины является та, которая позволяет ей ходить в белом халате!» Как-то так. И никаких полутонов! Медсестра, врач, воспитатель в детском саду, повар наконец! Разве мало в нашей стране серьезных и достойных профессий?!?

Клара не то чтобы была против, просто ей не нравилось, что ее лишили права выбора, ограничили рамками. Куклам она давно выписывала лекарства и направления на анализ «мотчи» и «калла», бедных щенков и котят спешила поместить на кровать и укрыть одеялом, пока в комнату не влетала с криком мама. Женщины в их семье прекрасно готовили, и им с Милкой это нравилось тоже, но чтобы стоять у плиты целый день! На такое она не подписывалась! Стать врачом Клара тоже была не готова: брезглива была до крайности, не выносила грязи и нечистот. Где-то в глубине души ее звала тяга к сцене, но она сама понимала, как все будет непросто. Клара повозмущалась для приличия, поспорила с отцом, послушала советов матери и выбрала фармацевтический. И никогда, кстати говоря, об этом не пожалела. Для папы появился обязательный белый халат, а для Клары – возможность работать с людьми, где-то ощущать себя врачом, ведь большинство наших людей хотят получить совет, не приходя на прием в поликлинику, но главное, что в годы дефицита и в последующее за ним непростое время перестройки, особенно став заведующей, Клара ощущала свою значимость, знала всех, кто работал на хлебных местах, а они в ответ знали и уважали ее, потому как в любом доме болели дети, доживали свой век родители, хандрили жены, теряли свою силу мужчины, а во всем этом помочь им могла только Клара, Клара Васильевна, заведующая аптекой.