Читать книгу Финеас Финн - Энтони Троллоп - Страница 11

Наступила середина мая. Месяц прошел с тех пор, как разрешилась великая трудность и правительство наконец было сформировано. За этот месяц все встало на свои места – с куда меньшими усилиями и большей непринужденностью, чем люди склонны полагать заранее. Мистер Майлдмэй, мистер Грешем и мистер Монк теперь были лучшими друзьями и неизменно поддерживали друг друга в палате общин, в то время как в палате лордов на их стороне выступала самая доблестная армия аристократических вигов, которая когда-либо объединялась для борьбы против собственных интересов за интересы нижестоящих. Отец леди Лоры вошел в кабинет министров – к ее величайшей радости. Леди Лора стремилась быть настолько близко к политике, насколько возможно для женщины, не отказываясь при этом от женской привилегии бездействия. Желание иных представительниц ее пола голосовать на выборах было ей отвратительно, а борьба за права женщин ненавистна. Тем не менее она льстила себе надеждой, что обладает некоторым политическим влиянием и потому может быть полезна. Теперь эту надежду подкрепило то, что граф Брентфорд стал лордом – хранителем Малой печати. Отец леди Лоры не отличался честолюбием и, если бы не дочь, вовсе отошел бы от политической жизни. Он был глубоко несчастен: упрямство довело его до ссоры с единственным сыном, и теперь граф, несомненно, жил бы круглый год в уединении своего поместья, предаваясь меланхолии, но по желанию дочери ежегодно приезжал в Лондон и – возможно, под ее же влиянием – иногда участвовал в дебатах в палате лордов. Пэру, если он даст себе такой труд, легко стать государственным мужем. Именно это и случилось с лордом Брентфордом, если мы сочтем государственным мужем любого, кто вошел в кабинет министров.

В то время у леди Лоры на Портман-сквер гостила ее близкая подруга по имени Вайолет Эффингем – сирота, наследница большого состояния и красавица, у которой имелась несносная тетка, охранявшая племянницу, словно дракон девицу в башне. Но, поскольку мисс Эффингем уже вступила в пору совершеннолетия и могла распоряжаться своим состоянием, леди Болдок, говоря по правде, вовсе не имела драконьей власти. Как бы то ни было, сейчас суровой тюремщицы рядом не было, и потому заточенная девица наслаждалась относительной свободой. Вайолет Эффингем была очень хороша собой, хотя ее красоту трудно было назвать совершенной: небольшого роста, со светлыми пушистыми локонами, которые, казалось, то и дело падали ей на лоб, хотя на самом деле ни волоска не выбивалось из прически; кроткий, мягкий взгляд серых глаз никогда не задерживался ни на ком надолго, но и мгновения хватало, чтобы он поразил ваше сердце своей невыразимой сладостью; нежнейшая белая кожа, которая, заливаясь краской, лишь едва заметно, почти неуловимо розовела, обретая оттенок, который почти невозможно описать словами; безупречные губы – не настолько маленькие, чтобы лицо казалось глуповатым, но почти божественно совершенные, соблазнительно полные, богатого рубинового оттенка. Зубы, которые она так редко показывала, были очень ровными и белыми, а на подбородке играла самая очаровательная ямочка, которая неизменно притягивала мужской взгляд. Единственным, что могло сойти за изъян, был нос, слегка островатый и, быть может, чересчур миниатюрный. Некая дама, желая принизить Вайолет Эффингем, как-то назвала ее курносой куклой, но я, как летописец, отрицаю курносость. Что же до «куклы», любой, кто знал ее, быстро понимал, что она не такова. Невысокого роста, казавшаяся еще меньше, чем была, с изящными руками и ногами, она словно бы обладала особой гибкостью, мягкостью – казалось, ее можно сжать, уместив в самые тесные рамки… О том, насколько тесные и каким образом это сделать, у разных людей имелись весьма разные мнения. Вайолет Эффингем определенно не была куклой. Она великолепно – и впрямь будто куколка – танцевала, но не хуже стреляла из лука, каталась на коньках и охотилась. По поводу последнего она выдержала немало схваток с леди Болдок, из которых дракон далеко не всегда выходил победителем.

– Милая тетя, – сказала Вайолет как-то раз прошлой зимой, – я еду на охоту с Джорджем. И прошу, не будем об этом спорить.

Джордж приходился кузеном ей и сыном дракону.

– Обещай, что останешься на месте сбора, – потребовал дракон.

– Не намерена никому ничего обещать, – отрезала племянница.

И что можно было сказать на это молодой женщине, которая уже две недели как достигла совершеннолетия?

В тот день она проскакала весь знаменитый маршрут от Бэгналлс-Горс до Фулшем-Коммон – и успела к моменту, когда гончие настигли лису.

Сейчас Вайолет Эффингем беседовала со своей подругой леди Лорой, обсуждая чрезвычайно – воистину чрезвычайно! – важные вопросы, касавшиеся их обеих.

– Я не прошу тебя принять его предложение, – сказала леди Лора.

– Весьма кстати – ведь он ничего мне не предлагал.

– Можно сказать, что предлагал. Ты же знаешь, он тебя любит.

– Меня любит много кто, по крайней мере я так думаю! Но что это за любовь? Все равно как мы с тобой, увидев в лавке что-нибудь миленькое, ахаем: «Прелестная вещица!» – и посылаем человека купить ее, пусть даже цена высока. Я знаю, что я такое, Лора: я – «прелестная вещица».

– Ты очень дорога Освальду!

– Но тебя, Лора, полюбят страстно – или, быть может, уже любят, ведь ты такая скрытная, что с тобой никогда ничего не знаешь, – и тогда будет шум, гам, резня и форменная трагедия. Мой же удел – благопристойная комедия, и мне никогда не выйти из этих рамок, если только не сбегу с каким-нибудь парвеню или не выкину чего-нибудь совсем неприличного.

– Право, не стоит.

– А мне бы хотелось – из-за тетушки. Да, взаправду хотелось бы. Вот была бы потеха, если б как-нибудь утром ей доложили, что я сбежала с бедным священником! Жаль, что этого никак не сделаешь, не скомпрометировав себя.

– Ох, Вайолет, ты говоришь невообразимые вещи!

– И поделом бы ей. А уж какую гримасу она при этом состроила бы! Вот что я непременно хотела бы видеть. Я знаю наверняка, что бы она сказала – обрушилась бы на бедную Гасси: «Именно этого я всегда и ожидала, Августа. Именно этого!» И тут вышла бы я, сделала реверанс и прощебетала: «Милая тетушка, я пошутила». Вот мой удел. Но ты совсем другая, ты хоть завтра сбежала бы с самим Люцифером, если бы так решила и если бы он пришелся тебе по нраву.

– Но, за неимением Люцифера, меня, вероятно, ждет весьма скучная жизнь.

– Неужели что-то решено, Лора?

– Ничего, и даже решать ровным счетом нечего. Но не будем обо мне. Он сказал, что готов на все, если ты согласишься.

– О да, он готов обещать.

– Но разве он когда-нибудь нарушал обещания?

– Откуда же мне знать, дорогая?

– Не притворяйся невинной овечкой, Вайолет. Ты знаешь его куда лучше, чем большинство девушек знает своих женихов. Ведь ты знакома с ним – более или менее близко – всю жизнь.

– Но обязана ли я выйти за него из-за этой несчастной случайности?

– Нет, если не любишь его.

– Я его не люблю, – проговорила Вайолет медленно и с нажимом, слегка подавшись вперед, будто тщась убедить подругу в своей серьезности.

– Сдается мне, Вайолет, ты скорее полюбишь его, чем кого-то другого.

– Я никого не собираюсь любить и сомневаюсь, что когда-нибудь передумаю. Кажется, я вовсе не умею влюбляться, как другие девушки. Мужчина может мне нравиться. Мне и сейчас нравится, быть может, полдюжины – настолько, что, собираясь с визитом или на бал, я непременно хочу знать, будет ли там кто-то из них. Наверное, я с ними флиртую. Во всяком случае, так, по словам Августы, считает тетушка. Но что до любви – желания выйти замуж, заполучить мужчину целиком в свое распоряжение и всего такого прочего – ничего подобного я никогда не испытывала.

– Но ты же собираешься замуж когда-нибудь, – сказала леди Лора.

– Разумеется. И поскорее. Мне опостылела жизнь с леди Болдок. Да, обычно я могу сбежать к друзьям, но этого мало. Я начинаю думать, что было бы приятно жить своим домом. Когда все время пропадаешь в гостях и не знаешь, где твои вещи, чувствуешь себя какой-то кочевницей.

На некоторое время воцарилось молчание. Вайолет Эффингем свернулась в углу дивана, склонив голову на плечо и поджав под себя ноги. На протяжении разговора она вертела в руках маленькую безделушку-куколку, придавая ей разные позы. Сторонний наблюдатель мог бы решить, будто игрушка занимает ее куда больше, чем разговор. Леди Лора сидела прямо на стуле у стола; разговор, казалось, полностью поглощал ее внимание. Поза ее не была небрежной или расслабленной, она не теребила ничего в пальцах и не отрывала взгляда от Вайолет, в то время как та глядела лишь на куколку, с которой играла. Теперь Лора подошла, чтобы сесть на диван рядом с подругой, которая немного подвинулась, давая ей место, но не прекратила своего занятия.

– Если ты собираешься замуж, Вайолет, то нужно кого-то выбрать.

– Ты совершенно права, душенька. Я не смогу выйти за всех сразу.

– И как ты будешь решать?

– Не могу представить. Наверное, брошу жребий.

– Прошу тебя, будь серьезнее!

– Хорошо, я буду серьезна. Я приму первое предложение, которое получу, когда окончательно решусь на брак. Ты не одобришь, но именно так я и намерена поступить. В конце концов, муж – это что-то вроде дома или лошади. Дом покупают не потому, что это лучший дом на свете, а потому, что нуждаются в нем. Ты идешь, ищешь подходящий; если он совсем нехорош – отказываешься. Но если тебе кажется, что дом тебе подходит, а ты уже утомлена поисками, ты его берешь. Так же покупают и лошадей – и так же обзаводятся мужьями.

– И ты еще не решилась на брак окончательно?

– Не совсем. В последнее время, до того как я уехала из Баддингема, леди Болдок вела себя немного пристойнее, чем обычно. Когда я сказала, что хочу завести пару пони, она лишь хмыкнула и воздела руки к небу – ни скрежета зубовного, ни проклятий, ни ругани. Даже не назвала меня погибшим созданием.

– Что ты имеешь в виду, говоря о проклятиях и ругани?

– Она сказала мне как-то, что если я куплю собачку, которую хотела, то навечно окажусь… сама понимаешь. Она не столь деликатна, как я, и произнесла это вслух.

– И что ты сделала?

– Купила собачку. И та укусила тетю за пятку. Тогда я устыдилась и отдала собачку Мэри Риверс. Щенок был такой чудесный! Надеюсь, с ним передалось и проклятие: Мэри мне никогда не нравилась. Но нужно было отдать бедняжку кому-нибудь, а она подвернулась под руку. Я сказала ей, что Пак ведет родословную от Абадонны, а она и глазом не моргнула. Наверняка продала его, ведь Пак стоил двадцать гиней.

– Значит, у Освальда тоже будет шанс – среди других фаворитов? – через какое-то время спросила леди Лора.

– Никаких фаворитов нет, и я никому не обещаю шанса. Почему ты так хлопочешь за брата?

– Потому что тревожусь. Потому что это его спасет. Потому что ты единственная женщина, которая ему дорога, и он любит тебя всем сердцем. И отец бы сразу помирился с ним, если б узнал, что вы помолвлены.

– Лора, дорогая…

– Что?

– Ты не рассердишься, если скажу прямо?

– Конечно, нет. После всего, что наговорила я, ты имеешь право на прямоту.

– Сдается мне, что все резоны, которые ты назвала, – это резоны, почему ему нужна я, а не почему мне нужен он.

– А разве его любовь к тебе – недостаточный резон?

– Нет, – помолчав, произнесла Вайолет самым тихим шепотом. – Если бы я знала, что он не любит меня, это был бы резон за него не выходить. Любить же меня может десяток мужчин – не скажу, что любит…

– Он – любит.

– Но я не могу выйти за всех десятерых. Что до его спасения…

– Ты знаешь, о чем я!

– Не думаю, что спасать молодых людей – моя обязанность. Порой мне кажется, что спасать саму себя уже достаточно хлопотно. Поразительно, какую склонность я чувствую к тому, чтобы пойти по дурной дорожке.

– Я совершенно уверена, что ты никогда не свернешь с хорошей.

– Спасибо, душа моя. Я постараюсь, но совершенно уверена, что жокею, который будет мной править, потребуется твердая рука. А лорд Чилтерн…

– Что ж, не умолкай. Что ты хочешь сказать?

– У него не лучшая репутация. Он ведь не из тех, кому заботливые мамаши мечтают доверить дочерей, правда? Положим, я люблю кутил, а чопорный зануда, который допоздна сидит в парламенте и говорит только о церковных налогах и избирательном праве, для меня невыносим. Я предпочитаю мужчин, что ведут себя неподобающе и всякое такое. И я на их месте непременно делала бы все, чего делать не следует. Но, как видишь, я не мужчина, и мне приходится быть осмотрительной. Для женщины дурная дорожка всегда очень дурна. Мне по нраву мужчины безрассудные, но я знаю, что за них лучше не выходить.

– Неужто войти к нам в семью, возглавить ее – это такая дурная дорожка?

– Хочешь сказать, что стать леди Чилтерн сейчас и леди Брентфорд в будущем – это повышение для той, кто всю жизнь была Вайолет Эффингем?

– Как ты жестока, Вайолет!

– Подумать только – ты зовешь меня жестокой, Лора! Я была бы счастлива стать сестрой тебе, дочерью твоему отцу. И другом Чилтерну. Я и так ему друг. Меня не отвратили от него никакие сплетни, и мне случалось защищать его до хрипоты. Но идти за него замуж я боюсь: риск слишком велик. Что, если не я спасу его, а он утащит меня в пучину?

– Этого не может быть!

– Разве? А мне кажется, очень даже может. Когда я была ребенком, мне всегда говорили вести себя хорошо. Но, сдается мне, для ребенка это необязательно – как и для мужчины. Пусть делают, что заблагорассудится: потом их можно наставить на путь истинный. Пускай падают: можно помочь им встать на ноги. Зато женщина должна вести себя хорошо постоянно, а это очень трудно, особенно когда рядом с ней дракон, который постоянно толкает ее не туда.

– Я хочу забрать тебя от дракона.

– Да, и передать грифону.

– Вайолет, ты совсем не знаешь Освальда. Он не грифон.

– Это не в упрек ему. Пусть будет любой другой дикий зверь, если хочешь. Я лишь хочу сказать, что он зверь, опасный и дикий. Не сомневаюсь, он благороден. Назовем его львом, если тебе так больше нравится. Но даже и благородный лев – это риск.

– Конечно, риск. Любой мужчина – это риск, кроме разве зануд, о которых ты говорила. Он прежде играл.

– Говорят, и сейчас играет.

– Куда меньше. И бросит вовсе, если ты будешь настаивать.

– О нем говорят и другое, Лора.

– Да. У него бывали периоды порочной жизни, и они едва не погубили его. Это похоже на приступы болезни.

– Но эти «приступы» так опасны! Разве он не в долгах?

– Да, но долги не слишком велики. Каждый шиллинг будет выплачен, каждый шиллинг! Учти, в этом я ручаюсь, а мне известны все его обстоятельства. Он никогда не лжет и рассказал мне все. Отец не может лишить его ни акра наследства, но даже если бы и мог, никогда бы этого не сделал.

– Я спрашивала не потому. Я говорила лишь, что такие привычки опасны. Приступ расточительства может доставить большие неприятности. И потом…

– Что же?

– Уж не знаю, к чему я перечисляю грехи твоего брата.

– Ты хочешь сказать, что он пьет?

– Не я. Так говорят люди. Так говорит дракон. Она редко бывает права – надеюсь, заблуждается и в этом.

– Заблуждаются те, кто называет это пристрастием.

– Тоже «приступы»?

– Не смейся надо мной, Вайолет, когда я заступаюсь за него, иначе я обижусь.

– Но, видишь ли, если я стану его женой, это… весьма важно.

– Тем не менее не стоит меня вышучивать.

– Милая Лора, ты знаешь, что я не вышучиваю тебя. Ты поступаешь прекрасно. Будь у меня брат, я сражалась бы за него точно так же.

– Вот потому-то я и хочу, чтобы ты вышла за Освальда: я знаю, ты будешь за него сражаться. Неправда, что он пьяница. Присмотрись: его рука так же тверда, как твоя. Загляни в его глаза. Разве ты увидишь в них приметы пьянства? Он был пьян, быть может, раз или два в жизни, но наделал ужасных вещей.

– Что, если он сделает ужасное со мной?

– Ты не найдешь человека с таким добрым сердцем и такой благородной душой. Я совершенно уверена, что, женись он завтра, он отряхнул бы с себя пороки, как лохмотья.

– Ты не станешь спорить, Лора, что идти за него замуж несколько рискованно.

– Конечно, рискованно. Но ведь этот риск существует всегда?

– Многие сказали бы, что здесь риск двойной, – промолвила Вайолет.

Тут отворилась дверь, и в комнату вошел тот, о ком они говорили.