Читать книгу Финеас Финн - Энтони Троллоп - Страница 12

Читатель уже знает, что лорд Чилтерн был рыжим и краснолицым, и эта особенность его наружности, без сомнения, бросалась в глаза первой. Она же придавала ему вид довольно дикий, который при знакомстве часто пугал мужчин, но не оказывал того же действия на женщин: те, как правило, умеют смотреть глубже, чем дает себе труд сильный пол. Рыжей у лорда Чилтерна была и аккуратно подстриженная, без единого завитка, бородка, и волосы – очень яркие и тоже подстриженные коротко, багровым отливал цвет лица. Тем не менее он был весьма недурен собой: с правильными чертами, невысокий, но крепко сбитый, с легким прищуром, придававшим ему – возможно, неоправданно – решительный вид. Все соглашались, что он неглуп; в ранней молодости он имел репутацию серьезного юноши, склонного к наукам. Когда ему было двадцать три, завсегдатаи ипподрома предсказывали, что он сколотит на скачках состояние: он был проницателен, прекрасно разбирался в лошадях и обладал отличной памятью. К двадцати пяти он промотал собственные деньги, выжал из отца суммы боˊльшие, чем тот осмеливался называть вслух, и влез в долги по уши. Однако в одном или двух достопамятных случаях он пожертвовал своими интересами, чтобы не нарушить принятого на ипподроме кодекса чести, и о нем отзывались – на вкус говорящего – либо как об очень порядочном, либо как о чрезвычайно благородном человеке. В последнее время ходили слухи, будто он больше не выставляет лошадей на скачки, в чем многие сомневались, утверждая, будто он скрывается под именем мистера Макнаба, мистера Пардо или мистера Чикервика. На самом деле в описываемый момент ни одной лошади на ипподроме у лорда Чилтерна и правда не было.

Все, однако, знали, что он пьет. В Оксфорде он во хмелю схватил за горло констебля и едва не придушил его, за что и был исключен. Далее буйный нрав навлек на него крупные неприятности в Париже; дело дошло до суда, и газеты в обеих столицах опубликовали все позорные подробности вместе с именем виновника. Затем он подрался с каким-то проходимцем в Ньюмаркете – да так, что убил его голыми руками. В последнем случае удалось доказать, что лорд Чилтерн не выпил перед тем ни капли и зачинщиком не являлся – напротив, напали на него. После длительного расследования он был полностью оправдан и вышел из этой переделки с честью. По крайней мере, мог бы выйти, если бы не шедшая о нем дурная слава. Все мы знаем, что человеку с добрым именем простят и кражу коня, в то время как человека с худым приговорят и за взгляд через забор. Нашлось немало тех, кто якобы знал доподлинно: мол, в тот раз в Ньюмаркете лорд Чилтерн был в припадке белой горячки. Наихудшим последствием скандала стал полный разрыв отношений с отцом. Лорд Брентфорд отказывался верить, что в этот раз непутевый отпрыск был скорее жертвой, чем преступником. «У других людей сыновья так себя не ведут», – заявил он, когда леди Лора попыталась вступиться. Она так и не смогла убедить отца поговорить с сыном, но добилась, по крайней мере, чтобы того не выгоняли из дома. Он мог по-прежнему обедать с родителем за одним столом, если бы пожелал. Такого желания у лорда Чилтерна не возникало, однако он продолжал жить на Портман-сквер и, встречая графа в коридоре или на лестнице, просто раскланивался. Тот кланялся в ответ и проходил мимо – с видом самым несчастным и, без сомнения, чувствуя себя под стать. Взрослый сын – утешение отцу, если они добрые друзья; если же нет – он нечто противоположное. В этом доме сын был для отца занозой в боку.

– Что он делает, когда мы уезжаем из Лондона? – спросил как-то лорд Брентфорд у дочери.

– Остается здесь, папаˊ.

– Он по-прежнему ездит на охоту?

– Да, ездит. Снимает комнату в какой-то гостинице – кажется, в Нортгемптоншире. Туда ходят поезда. Но по большей части он в Лондоне.

– Чтоб такой жизнью жил мой сын! – воскликнул граф. – Конечно, ни один приличный человек его у себя не примет.

На это леди Лора не нашла что ответить: лорд Чилтерн вовсе не стремился бывать в домах у тех, кого граф называл приличными людьми.

…Генерала Эффингема, который был отцом Вайолет, и лорда Брентфорда связывала самая искренняя и крепкая дружба. В молодости они служили в одном полку и на всю жизнь остались близки. Когда единственный сын генерала в семнадцать лет погиб в очередной войне с маори в Новой Зеландии, оба оплакивали его целый месяц. В то время лорд Чилтерн еще подавал надежды, и каждый из отцов невольно сравнивал свою судьбу с чужой. Генерал Эффингем прожил достаточно долго и слышал, как граф сетует, что другу повезло больше. Теперь генерала уже не было в живых. После него осталась лишь Вайолет, дочь от второй жены, урожденной мисс Пламмер из семьи торговца с большим состоянием, чья сестра вышла замуж за лорда Болдока. Так Вайолет попала под опеку к родственникам матери, а не к друзьям отца. Но, как читатель уже успел понять, у нее были свои идеи о том, как вырваться из этого плена.

До злосчастного происшествия в Ньюмаркете и окончательной ссоры между отцом и сыном лорд Брентфорд, говоря с дочерью, дважды упомянул – лишь упомянул – мисс Эффингем в связи с лордом Чилтерном.

– Если он думает на ней жениться, буду рад обсудить с ним детали. Можешь ему так и передать, – было сказано в первый раз.

Граф тогда решил, что парижский инцидент искуплен и должен быть предан забвению.

– Она слишком хороша для него. Но пусть все ей расскажет, если будет делать предложение, – таковы были его слова во второй раз, после оплаты счетов лорда Чилтерна в Донкастере, где находился ипподром, общей суммой в двенадцать тысяч фунтов.

Убеждая отца заплатить, леди Лора очень красноречиво описывала некий честный – или, скажем, благородный – поступок брата, который стал причиной текущих денежных затруднений. С тех пор граф отказывался вникать в матримониальные планы сына и, когда леди Лора вновь заговорила о возможном браке как о спасении, велел ей умолкнуть. «Ты что же, хочешь погубить это бедное дитя?» – сказал он тогда.

Тем не менее леди Лора была уверена: приди она с известием, что все решено и Освальд помолвлен с Вайолет, отец смягчится и примет девушку как свою дочь. Что до выплаты нынешних долгов лорда Чилтерна, то у нее был на этот счет собственный план.

Мисс Эффингем, которая провела на Портман-сквер уже два дня, с лордом Чилтерном до сих пор не виделась. Она знала, что он живет в этом же доме – по крайней мере в нем ночует и, вероятно, завтракает в своих комнатах, – но также знала, что заведенные здесь обычаи вовсе не предполагают их встреч. Лора и ее брат, вероятно, виделись каждый день, но никогда не выходили в свет вместе и вращались в совершенно разных кругах. Когда Вайолет объявила леди Болдок о намерении провести первую половину лондонского сезона у подруги, та, разумеется, «накинулась на нее», как выражалась сама мисс Эффингем.

– В дом к нему? Да на нем же клейма негде ставить! – воскликнул дракон.

– На ком? На старом лорде Брентфорде, которого так любил папаˊ?

– Я про лорда Чилтерна, который только в прошлом году убил человека!

– Это неправда, тетушка.

– Про него известно и что похуже, гораздо хуже. Он вечно… пьян, вечно играет и вечно… Но мне и говорить с тобой о таком не следует. Его имя даже упоминать не стоит.

– Тогда зачем вы его упомянули, тетушка?

Леди Болдок продолжала накидываться на племянницу еще некоторое время – надо сказать, не слишком успешно, как обыкновенно и бывало. Вайолет, разумеется, настояла на своем.

– Если она выйдет за него, то погибнет окончательно, – сказала леди Болдок своей дочери Августе Борэм.

– Ей хватит здравого смысла не делать этого, мама, – отвечала та.

– Не думаю, чтобы у нее вообще был здравый смысл. Ни капли. Как бы мне хотелось, чтобы моя бедная сестра была жива!

Теперь лорд Чилтерн находился с Вайолет в одной комнате – сразу после разговора о возможности их брака. Собственно, разговор не был завершен, его прервало явление самого предмета.

– Я так рад видеть вас, мисс Эффингем, – сказал он. – Я пришел с мыслью найти вас здесь.

– Что ж, вот я, собственной персоной, – Вайолет встала, протягивая ему руку. – Мы с Лорой последние два дня обсуждали государственные дела и уже почти закончили наш спор.

Говоря это, она невольно присматривалась к его глазам и рукам – не потому, что желала проверить, права ли была его сестра, но потому, что прежде ей не приходило в голову, будто по таким признакам можно судить о пьянстве. Руки у лорда Чилтерна казались совершенно обыкновенными, но в глазах мелькало нечто пугающее. Казалось, он не колеблясь свернет жене шею, если у него возникнет такое побуждение. К тому же эти глаза, как и все остальное в нем, были красными – налитыми кровью. Нет, она никогда не сможет заставить себя стать его женой. К чему идти на двойной риск, если перед ней столько более безопасных возможностей? «Даже если бы я и правда его любила, я поступила бы так же», – подумала она.

– Боюсь, я никогда бы вас не увидел, если бы не пришел сюда, – сказал он, садясь. – Я не часто выхожу в свет, а когда выхожу, бываю не там, где вы.

– Мы могли бы условиться о следующей встрече, – рассмеялась она. – Моя тетя, леди Болдок, устраивает прием на следующей неделе.

– Она прикажет лакеям меня вытолкать.

– О нет! Вы можете сказать ей, что вас пригласила я.

– Не думаю, что Освальд и леди Болдок – хорошая компания, – возразила леди Лора.

– Или он мог бы отвести нас с тобой в Зоологический сад в воскресенье – как подобает другу и брату.

– Терпеть не могу это место, – ответил лорд Чилтерн.

– Когда вы там были в последний раз? – спросила мисс Эффингем.

– Когда приехал домой из Итона – однажды. И не намерен туда идти, пока не приеду из Итона снова. – Он продолжил уже другим тоном: – Все будут глазеть на меня, как на самого дикого из зверей.

– Что же, если вы не желаете идти ни в гости к леди Болдок, ни в Зоологический сад, нам придется ограничиться гостиной Лоры, – сказала Вайолет. – Разве только вы согласитесь отвести меня на вершину Монумента [10].

– На вершину Монумента – с превеликим удовольствием.

– Что скажешь, Лора?

– Скажу, что ты глупышка, – ответила та, – и я не стану участвовать в таком безумстве.

– Тогда не остается ничего, кроме как вам приходить сюда. Но раз вы живете в этом доме – а я уверена, что буду здесь каждое утро, – и вы ничем не заняты, и у нас тоже нет особых дел, полагаю, мы больше не увидимся до тех пор, пока я не уеду к тетушке на Беркли-сквер.

– Весьма возможно, – сказал он.

– Но почему, Освальд? – спросила его сестра.

Он провел рукой по лицу, прежде чем ответить:

– Потому что теперь мы вращаемся в разных кругах и больше не такие друзья, как прежде. Помните, мисс Эффингем, в Солсби я повез вас кататься в лес на старом пони, и мы вернулись только к вечернему чаю, и мисс Блинк пожаловалась моему отцу?

– Помню ли я? Это был самый счастливый день в моей жизни! Представь, Лора, карманы у твоего брата были набиты пряниками и карамелью, а к седлу приторочено три бутылки лимонада. Мне вовсе не хотелось домой.

– Возвращаться было жаль, – сказал лорд Чилтерн.

– Но тем не менее необходимо, – заметила леди Лора.

– О да, ведь карамель кончилась, – согласилась Вайолет.

– Тогда вы еще не звались мисс Эффингем, – проговорил лорд Чилтерн.

– Да, не звалась. Со временем этих досадных примет действительности становится все больше, верно? Вы тогда помогли мне снять туфли и сушили их в домике лесника. Теперь я вынуждена мириться с тем, что это делает моя горничная, а вместо добрейшей мисс Блинк у меня теперь суровая леди Болдок. И если бы я весь день каталась с вами по лесу, меня не отправили бы спать, а перестали принимать в обществе. Так что, как видите, изменилось не только мое имя.

– Да, но кое-что неизменно, – ответил лорд Чилтерн, вскакивая с места. – Например, я. По крайней мере в одном отношении. Я и тогда любил вас больше всех на свете – даже больше, чем Лору, – и продолжаю любить теперь. Не смотрите на меня так удивленно. Вы знали это прежде, знаете и сейчас. Знает и Лора. Бессмысленно скрывать это между нами троими.

– Но, лорд Чилтерн… – начала было мисс Эффингем, тоже поднимаясь на ноги, и умолкла в растерянности: он застал ее врасплох.

Сам факт признания в присутствии сестры был для нее до того удивителен, что она никак не могла найтись с ответом, который молодым леди в таком положении обычно подсказывает чутье.

– Вы всегда это знали, – бросил он, словно бы в сердцах.

– Лорд Чилтерн, вы должны простить меня, если я скажу, что ваши слова по меньшей мере чрезвычайно неожиданны. Я, с такой радостью обращаясь к воспоминаниям детства, не предполагала, что вы используете их против меня.

– Он не сказал ничего, чтобы рассердить тебя, – вмешалась леди Лора.

– Лишь принудил меня к тому, что можно счесть неучтивостью. Лорд Чилтерн, я не питаю к вам той любви, о которой вы говорите. Я всегда видела в вас доброго друга и надеюсь видеть и впредь, – с этими словами она покинула комнату.

– Зачем же ты был так внезапен с ней? Так резок, так громогласен? – спросила леди Лора с некоторой досадой, подходя к брату и беря его за руку.

– Это не имеет значения. Я ей безразличен.

– Имеет, и еще какое! – возразила сестра. – Вайолет ты так не завоюешь. Ты должен начать все заново.

– Я уже начал – и окончил.

– Вздор! Тебе нужно быть настойчивым. Говорить, как сейчас, было безумием. Ты можешь быть уверен: никого она не любит больше, чем тебя. Но не забывай, ты наделал достаточно, чтобы внушить страх любой девице.

– Я этого не забываю.

– Так старайся теперь этот страх рассеять! Будь с ней ласков. Расскажи, какую жизнь хотел бы вести с ней. Убеди, что изменился. Стоит ей отдать тебе сердце, как она больше не станет никому верить – только тебе.

– Что же, я должен ей лгать? – бросил лорд Чилтерн, взглянув сестре прямо в глаза, после чего повернулся на каблуках и ушел, оставив ее одну.