Читать книгу Финеас Финн - Энтони Троллоп - Страница 6

Ужасное видение багрового лорда Чилтерна застигло Финеаса врасплох, когда он наслаждался ласковыми словами леди Лоры, и, хотя пришелец исчез так же быстро, как и появился, счастливый момент был упущен безвозвратно. Леди Лора упомянула брата, Финеас ответил, что никогда прежде его не видел. Затем наступило неловкое молчание, которое вскоре нарушил приход других визитеров. Раскланявшись с парой старых знакомых, одной из которых была старшая сестра Лоренса Фицгиббона, Финеас попрощался и поспешил уйти.

– Мисс Фицгиббон будет ужинать с нами в среду, – сказала на прощание леди Лора. – Она говорит, что за своего брата не ручается, но, если сможет, приведет и его.

– Говорят, вы теперь тоже член парламента, – заметила мисс Фицгиббон, всплеснув руками. – Этак там скоро окажется каждый встречный и поперечный. Хотела бы я знать кого-нибудь, кто не был бы депутатом: быть может, тогда я и задумалась бы о замужестве.

Слова эти Финеаса ничуть не задели. Аспазию Фицгиббон знали все – и все давно привыкли к ее бесцеремонным шуткам и едким замечаниям. Это была старая дева за сорок, лишенная красоты, которая, смирившись со своим одиноким положением, решила сполна использовать те скромные преимущества, которые оно давало. Несколько лет назад ей посчастливилось неожиданно унаследовать значительное состояние – около двадцати пяти тысяч фунтов, и теперь она была единственной в семье, у кого водились деньги. Жила мисс Фицгиббон одна, в небольшом доме на неприметной улочке в Мэйфере; не смущаясь, ходила везде в одиночку и без обиняков высказывала мнение обо всем. В Лоренсе, своем брате, она души не чаяла и была настолько ему предана, что не отказывала ни в чем – кроме денег.

Впрочем, Финеас, выйдя из особняка графа Брентфорда, не думал об Аспазии Фицгиббон. Мысли его обратились к леди Лоре Стэндиш: он явился к ней, ища сочувствия, – и нашел его в полной мере. Она понимала Финеаса и его устремления, как никто на свете. Она радовалась его триумфу – и была настолько добра, чтобы уверять, будто с нетерпением ждет его успехов. И как восхитительно она выразилась! «Удача любит смелых». Только ли удача? Финеас знал: леди Лора не подразумевала ничего сверх того, что было сказано; ему и в голову не приходило приписывать ее словам скрытые смыслы. Но разве он сам не мог истолковать их иначе? Он часто говорил себе, что не влюблен в леди Лору Стэндиш, но, быть может, пришла пора сказать, что он в нее влюблен? Конечно, на пути к ее сердцу много препятствий, но разве он не привык их преодолевать? Разве не справился только что с задачей, почти столь же трудной? К чему же робеть? Ведь удача любит смелых. И та, о ком он сейчас думал, также была близка к тому, чтобы полюбить его. Неужто она смогла бы с такой горячностью взять его за руку и так внимательно заглянуть ему в глаза, если бы в ее сердце не было чувства более сильного, чем обычная дружба?

Финеас свернул с Портман-сквер на Бейкер-стрит и теперь направлялся к Риджентс-парку. Он собирался посмотреть на зверей в Зоологическом саду и там в приятном воскресном уединении обдумать свое будущее. Многое нужно было решить. Допустим, он и правда вознамерится просить руки леди Лоры – но когда следует это сделать? И что он может ей предложить? Едва ли разумно откладывать ухаживания, ведь у нее – он прекрасно знал – есть и другие поклонники. Леди Лора не станет ждать его, не услышав признания. Но как он мог предлагать ей жить вместе на содержание, которое давал ему отец! Есть ли у нее собственное состояние, и если да, то насколько оно велико, о том Финеас не имел ни малейшего представления. Ему было известно, впрочем, что графa Брентфорда весьма огорчала расточительность сына, не лучшим образом отражавшаяся на семейном бюджете.

Финеас мечтал обеспечивать жену сам – собственным трудом. Такой возможности у него сейчас не было, если только он не станет получать жалование за работу в парламенте, как те счастливцы, что составляют правительство. Да, он мог бы добиться назначения на должность, и именно так следовало поступить. Он скажет об этом леди Лоре, а затем признается в своих чувствах. Правда, в настоящий момент должностями распоряжалась другая партия, но никакие правительства не вечны – тем более правительство консерваторов в Британии. Правда и то, что даже скромную должность с жалованьем в какую-то тысячу фунтов в год невозможно будет занять без переизбрания в Лофшейне, но если сделать что-нибудь значительное, чтобы в нем увидели восходящую звезду, то жители местечка, которые были так снисходительны к нему в первый раз, наверняка не отвергнут его и во второй. К тому же лорд Тулла был его другом и, как владетель Лофшейна, мог оказать ему законное покровительство. Тут Финеас вспомнил, что леди Лора состояла в родстве едва ли не со всей верхушкой партии вигов. Она приходилась троюродной сестрой мистеру Майлдмэю, который в течение многих лет возглавлял партию, и троюродной сестрой Баррингтону Эрлу. Покойный лорд – председатель Совета герцог Сент-Банги и лорд Брентфорд женились на сестрах, и три семейства: Сент-Банги, Майлдмэи и Брентфорды – не были чужими семье Паллизер, наследнику и будущему главе которой, Плантагенету Паллизеру, предстояло стать канцлером казначейства в следующем правительстве. Брак с леди Лорой, несомненно, скажется на государственной карьере ее избранника самым благоприятным образом. Конечно, Финеас никогда не думал искать возвышения подобным образом! Нет, мысль эта пришла к нему лишь потому, что он и вправду был влюблен в леди Лору. Он повторил это про себя добрую дюжину раз, пока не убедился окончательно. Но, раз уж он полюбил ее и желал, несмотря на все препятствия, соединить их судьбы, отчего бы ему – не только ради себя, но и ради своей будущей супруги – не воспользоваться обстоятельствами, которые складывались к его выгоде?

Бродя среди диковинных тварей в Зоологическом саду и продираясь сквозь воскресную толпу посетителей, Финеас решился: да, он поведает леди Лоре о планах на будущую карьеру, а после попросит ее руки. Он, разумеется, мог потерпеть неудачу: для каждого из задуманных им шагов шансы на успех составляли, быть может, один к десяти. Но такова уж судьба. Всего год назад у него был один шанс из десяти попасть в парламент – и все же он это сделал. Он ожидал гибели – ожидал, что ему придется стричь овец в Австралии или рубить солонину на равнинах Парагвая, но был готов мужественно принять свой жребий, если такие дни действительно настанут. Припомнив пару подходящих строк одного римского поэта, Финеас немного успокоился.

– Вот, значит, где вы, мистер Финн, – раздался голос у него над ухом.

– Мисс Фицгиббон! Да, вот я где.

– Я-то думала, что вам, депутатам, на зверей глазеть некогда. Разве вы не проводите день воскресный в размышлениях, как бы досадить друг другу в понедельник?

– Все это было сделано сегодня поутру, мисс Фицгиббон, пока вы молились.

– А вот и мистер Кеннеди. Осмелюсь предположить, вы с ним знакомы. Он тоже в парламенте; впрочем, он-то может позволить себе праздность.

Как выяснилось, Финеас прежде не встречался с мистером Кеннеди, поэтому собеседница небрежно представила их друг другу.

– Полагаю, мы увидимся в среду у лорда Брентфорда, – сказал Финеас.

– Я тоже там буду, – вставила мисс Фицгиббон.

– Тем больше поводов предвкушать этот вечер, – заметил наш герой.

Мистер Кеннеди, которому речь, похоже, давалась с трудом и который при знакомстве лишь едва заметно наклонил шляпу, теперь буркнул что-то, принятое собеседниками за согласие. После этого он остался стоять совершенно неподвижно, положив обе руки сверху на рукоять зонтика и уставившись на огромную клетку с обезьянами. Было ясно, однако, что его равнодушный взгляд устремлен в пространство и не сосредоточен ни на одном из животных.

– Доводилось ли вам видеть подобный контраст? – едва слышно шепнула Финеасу мисс Фицгиббон.

– Между чем и чем? – спросил тот.

– Между мистером Кеннеди и обезьянами. Обезьяны так деятельны и так восхитительно безнравственны! Сомневаюсь, чтобы мистер Кеннеди хоть раз в жизни сделал что-либо дурное.

Делать что-то дурное у мистера Кеннеди едва ли имелись поводы. Он владел состоянием в полтора миллиона, ошибочно полагая, будто обязан этим себе самому, хотя едва ли заработал в жизни хоть пенни. Ему досталось торговое предприятие, которое основали в Глазго его отец и дядя; они же, трудившиеся всю жизнь не покладая рук, оставили после себя умелых и опытных управляющих, и теперь дело продолжало процветать, почти не требуя внимания. Нынешнему мистеру Кеннеди, единственному его владельцу, даже когда он наведывался в Глазго, не приходилось делать ровным счетом ничего. У мистера Кеннеди было великолепное поместье в Пертшире, называемое Лохлинтер, он заседал в парламенте от нескольких шотландских округов, а также владел домом в Лондоне и конным заводом в Лестершире, который почти не удостаивал посещением. Мистер Кеннеди ни разу не был женат. Постоянно вращаясь в обществе, он ни с кем подолгу не говорил и весьма редко что-либо делал, хотя имел возможность и средства делать все что заблагорассудится. В палате общин он почти не выступал, хоть и заседал там в течение десяти лет. Его видели повсюду то с одним, то с другим знакомым. Однако близкими друзьями он, похоже, так и не обзавелся – по всей видимости, никогда не разговаривая ни с кем достаточно долго, чтобы это стало возможно. Лоренс Фицгиббон попытался было сблизиться с ним в один из лондонских сезонов и через месяц-другой попросил ссудить ему несколько сотен фунтов. «Я никогда и ни при каких обстоятельствах не даю денег в долг», – ответил мистер Кеннеди, и это была самая длинная речь, которую слышал от него Лоренс Фицгиббон. Впрочем, хотя мистер Кеннеди и не одалживал денег, безвозмездно он жертвовал очень много и почти на любую цель. Слова «мистер Роберт Кеннеди, член парламента, Лохлинтер, 105 фунтов стерлингов» появлялись в каждом списке благотворителей. Никто не заговаривал об этом с мистером Кеннеди, молчал и он сам. Ему приходили письма, он посылал в ответ чеки. Обязанность эту он исполнял охотно, потому что она не составляла никакого труда, – потребуй она каких-либо дополнительных расспросов, бремя, по всей вероятности, стало бы слишком тяжелым. Таков был мистер Роберт Кеннеди, у которого прошлой зимой в Пертшире, как слышал Финеас, гостили лорд Брентфорд и леди Лора вместе со множеством других именитых особ.

– Мне больше по нраву обезьяны, – сказал Финеас мисс Фицгиббон.

– Не сомневаюсь, – отвечала та. – Подобное тянется к подобному. Что вы, что они карабкаетесь наверх с одинаковой ловкостью. Про обезьян, правда, говорят, будто они никогда не падают.

Финеас, зная, что из словесного фехтования с мисс Фицгиббон ему не выйти победителем, предпочел откланяться. Проходя сквозь узкую калитку, он снова столкнулся с мистером Кеннеди. «Какое здесь столпотворение!» – заметил Финеас, чувствуя себя обязанным что-то сказать. Мистер Кеннеди, стоявший позади, не ответил ни слова. Сочтя это проявлением высокомерия, свойственного людям богатым, Финеас уверился, что новый знакомец ему решительно неприятен.

В то же воскресенье нашего героя ждал к ужину мистер Лоу – адвокат, у которого он учился последние три года. Мистер и миссис Лоу питали к Финеасу большую симпатию; наставник не раз говорил своему ученику, что тот, несомненно, преуспеет в профессии, если проявит достаточно упорства. Сам мистер Лоу был честолюбив и мечтал войти в парламент когда-нибудь в будущем, когда позволит основное занятие. Однако, как человек благоразумный, он был склонен просчитывать все наперед и привык избегать опрометчивых шагов. Услышав впервые, что Финеас Финн собирается баллотироваться от Лофшейна, он весьма встревожился и решительно его отговаривал. «Быть может, избиратели за него не проголосуют. Теперь это для бедняги единственная надежда», – сказал мистер Лоу супруге, обнаружив, что Финеас упорствует в своем безрассудстве. Но избиратели Лофшейна не отвергли нового кандидата, и теперь от мистера Лоу ожидался совет, как Финеасу действовать дальше. Член парламента вполне мог быть и адвокатом в Канцлерском суде; если уж на то пошло, большинство преуспевающих юристов заседали в парламенте. Но Финеас Финн действовал не в том порядке, и мистер Лоу понимал, что ничего хорошего из этого не выйдет.

– Подумать только, мистер Финн: вы нынче в парламенте! – сказала миссис Лоу.

– Чудо, не правда ли? – согласился тот.

– Мы были очень удивлены, – продолжала хозяйка. – Обыкновенно адвокаты идут в парламент уже после того, как им исполнится сорок.

– В то время как мне только двадцать пять. Похоже, я нарушил приличия, миссис Лоу.

– Отнюдь, мистер Финн. Вопрос только в том, разумно ли это. Но я от души желаю, чтобы у вас все сложилось наилучшим образом.

Миссис Лоу была дамой весьма здравомыслящей, на четыре или пять лет старше супруга; у нее почти не было собственных денег, зато имелись все добродетели, которые только можно вообразить в нашем мире. Тем не менее ее не слишком обрадовало, что ученик ее мужа вдруг взлетел так высоко. Выходит, если мистеру Лоу и Финеасу Финну доведется обедать где-нибудь вместе, Финеас – тот самый Финеас, который попал к ним совсем ребенком! – пойдет к столу прежде своего наставника? Что за противоестественный порядок вещей! И все же за ужином миссис Лоу положила Финеасу лучший кусок рыбы, а если бы юноша вдруг заболел, не пожалела бы никаких сил, чтобы его выходить.

После ужина, когда миссис Лоу поднялась наверх, между наставником и учеником состоялся знаменательный разговор, ради которого Финеаса и пригласили. До этого он заходил к мистеру Лоу в контору по случаю своего возвращения из Ирландии, но это было до визита к леди Лоре, когда Финеас еще не успел укрепиться в своем решении. Нынешний разговор едва ли мог к чему-либо привести, но избежать его было нельзя.

– Итак, Финеас, чем вы собираетесь заниматься? – спросил мистер Лоу.

Все – или почти все – кто был знаком с нашим героем, называли его по имени. Это постепенно вошло в привычку даже у добропорядочной, не склонной к фамильярности миссис Лоу. Впрочем, она воздерживалась от такого обращения с тех пор, как старый знакомец Финеас стал членом парламента.

– О да, в том-то и вопрос… – ответил Финеас.

– Вы, разумеется, продолжите свои занятия?

– Вы имеете в виду адвокатуру?

– Именно.

– Я не думал оставлять ее навсегда.

– Оставлять! – повторил пораженный мистер Лоу, воздевая руки к небу. – На что же вы станете жить, если оставите адвокатуру? В парламенте жалованья не платят.

– Не платят. Но, как я уже говорил, я не собираюсь отказываться от адвокатской практики – навсегда.

– Вам и вовсе не стоит от нее отказываться – ни на день. Во всяком случае, если надеетесь обеспечить себе будущее.

– Я не вполне уверен, что вы правы, мистер Лоу.

– Но как я могу быть неправ? Разве безделье приносило кому-то пользу? И разве не признано всеми, кто знает толк в нашем ремесле, что для юриспруденции постоянная практика едва ли не важнее, чем для любой другой профессии?

– Я не намерен предаваться безделью.

– Что вы хотите этим сказать, Финеас?

– Лишь то, о чем говорю. Я член парламента. Это следует принять как факт.

– В этом я не сомневаюсь.

– Допустим, это ошибка. Но мой долг теперь извлечь из этого положения столько пользы, сколько возможно. Даже вы, верно, не стали бы советовать мне сразу же сложить с себя полномочия.

– Я советовал бы сделать это завтра же! Дорогой друг, не хочу огорчать вас, но, коли уж вы спрашиваете моего мнения, я не стану говорить обиняками. Мой вам совет: откажитесь от места в парламенте немедленно. Быть может, на несколько недель вы станете мишенью для насмешек, но это лучше, чем на всю жизнь себя разорить.

– Этого я сделать не могу, – с грустью произнес Финеас.

– Допустим. Станем рассуждать дальше, – продолжил мистер Лоу. – Если вы останетесь в парламенте, то лучший выход для вас – позаботиться, чтобы это как можно меньше мешало адвокатской практике. Полагаю, вам придется войти в состав каких-нибудь комитетов?

– Я собираюсь посвятить год тому, чтобы изучить работу парламента.

– И ничего не делать?

– Ничего сверх того. Парламент ведь сам по себе целый мир, который и за год не познаешь в совершенстве. Но я убежден, что если человек хочет быть в парламенте полезным, он должен вникнуть в его устройство, а это требует времени.

– На что же вы собираетесь жить?! – мистер Лоу, который сам был человеком весьма деятельным, едва не вышел из себя.

Финеас молчал – не оттого, что ему нечего было ответить, но оттого, что обдумывал, как покороче изложить свои доводы.

– Отец положил вам весьма скромное содержание, с которым до сих пор не удавалось уберечься от долгов, – продолжал мистер Лоу.

– Он его увеличил.

– Но будете ли вы довольны, живя в праздности, коей для вас обернется членство в парламентском клубе, на собранные с таким трудом отцовские сбережения? Полагаю, вы быстро обнаружите, что несчастны. Финеас, мой друг, насколько я успел понять за свою жизнь, никто не приходит в этот мир ни целиком хорошим, ни целиком дурным. Обычно человек начинает с хороших устремлений, но не имеет достаточно воли – этакое сильное тело на слабых ногах. С этими слабыми ногами он сбивается с пути, погружается в праздность и доходит до разорения. Тем временем он становится несчастен и остается несчастным до конца: ведь его не покидают воспоминания о мучительном разочаровании. В девяти случаях из десяти беднягу толкает на дурную дорожку какая-нибудь злополучная случайность. Быть может, он встретил женщину и потерял голову, или его привели на ипподром, где ему, на горе, довелось выиграть, или дьявол, приняв обличье приятеля, соблазняет его табаком и бренди. Вашим искушением стало это проклятое место в парламенте.

Мистер Лоу за всю жизнь не обратился с нежным словом ни к одной женщине, кроме законной супруги, в глаза не видел скаковой лошади, ограничивался двумя рюмками портвейна после ужина, а курение почитал злейшим из всех пороков.

– Выходит, вы положительно убеждены, будто я желаю праздности?

– Я убежден, что вы потратите время без всякой пользы, если сделаете то, что собираетесь.

– Но вы не знаете моих планов. Прошу, выслушайте меня!

Мистер Лоу приготовился внимать, и Финеас поведал ему, чего ждет от своего будущего – ни словом, конечно, не обмолвившись о любви к леди Лоре, но дав понять, что намеревается содействовать отставке действующего кабинета, после чего занять место – поначалу скромное – в правительстве, опираясь на помощь высокопоставленных друзей и собственное красноречие. На протяжении рассказа мистер Лоу не проронил ни слова.

– Разумеется, через год мне уже не нужно будет проводить в парламенте столько времени – если я, конечно, не добьюсь назначения, – продолжал Финеас. – А если я потерплю полный крах – что, разумеется, возможно…

– Весьма возможно, – заметил мистер Лоу.

– Если вы так решительно настроены против меня, мне лучше умолкнуть, – с досадой произнес Финеас.

– Настроен против вас! Да я не пожалел бы никаких трудов, чтобы избавить вас от той участи, которую вы себе готовите. Я не вижу в ней ничего, что могло бы удовлетворить душу настоящего мужчины. Допустим, вы даже добьетесь успеха, но стать вы сможете лишь подчиненным какого-нибудь министра, а отнюдь не равным ему. Вам придется карабкаться наверх, делая вид, что соглашаетесь, всякий раз, когда от вас требуют согласия, и голосуя как нужно независимо от того, согласны вы или нет. И какова будет награда? Жалкие несколько сотен фунтов в год – и то лишь до тех пор, пока ваша партия остается у власти, а вы сами сохраняете место в парламенте. В самом лучшем случае вашим уделом будут рабская доля и унижение – и этой рабской доли еще нужно добиться!

– Но ведь вы сами надеетесь когда-нибудь пройти в парламент и получить должность, – возразил Финеас.

Мистер Лоу ответил не сразу, но через некоторое время все-таки произнес:

– Это правда, хотя я никогда не говорил вам об этом. Впрочем, едва ли будет верно сказать, что я на это надеюсь. У меня есть мечты, и порой я осмеливаюсь потешить себя надеждой, что они могут сбыться. Если я когда-нибудь займу государственную должность, то лишь по особому приглашению, которого удостоюсь, снискав успех в своей профессии. Но это только мечта. Надеюсь, вы не станете никому повторять мои слова. Я, право, не собирался говорить о себе.

– Уверен, вы преуспеете, – сказал Финеас.

– Да, преуспею. Я преуспеваю сейчас. Я живу как джентльмен на то, что зарабатываю своим трудом, и уже могу позволить себе не браться за ту работу, которая мне не по нраву. В конце концов, все прочее – все мечты, о которых я говорю, – по сути излишества, позолота на прянике. Я склонен думать, что без нее пряник полезнее.

В тот вечер Финеас не стал подниматься наверх, в гостиную миссис Лоу, и не слишком долго сидел после ужина со своим наставником. Услышанные советы его не на шутку опечалили и лишили большей части того куража, который он ощутил во время утренней прогулки. Финеас почти усомнился в выбранном пути и теперь задавался вопросом, не лучше ли и впрямь без промедления сложить с себя полномочия. Но он знал, что в этом случае никогда больше не решится посмотреть в глаза леди Лоре Стэндиш.