Читать книгу Финеас Финн - Энтони Троллоп - Страница 17

Первая для Финеаса Финна парламентская сессия завершилась, а с ней и все приключения. Когда он вернулся в дом к миссис Банс – ведь та, несмотря на увещевания супруга, сохранила комнаты за своим любимым жильцом, – он, боюсь, уже готов был счесть, что жить там ниже его достоинства. Он был, конечно, совершенно несчастен и разбит, порой ему казалось, будто жить и вовсе не стоит, если он не сможет расстроить брак леди Лоры и мистера Кеннеди, тем не менее ему было чем утешиться, и в его размышлениях присутствовало некоторое грустное удовлетворение. Женщина, которой он признался в любви, не отвергла его с презрением, не дала понять, что считает его недостойным себя, не восприняла его любовь как оскорбление. Более того, она, по сути, сказала, что только благоразумие мешает ей ответить взаимностью. И он поцеловал ее, а после они расстались близкими друзьями. Не знаю почему, но эта мысль привносила в его терзания нотку утонченного наслаждения. Он больше никогда ее не поцелует. Подобные радости будут принадлежать лишь мистеру Кеннеди, и Финеас не собирался вставать между достойным джентльменом и его супружескими правами. Но все же поцелуй случился, и ничто уже не могло изменить этого факта. А кроме того, во всех прочих отношениях визит в Лохлинтер оказался чрезвычайно успешным. Мистер Монк стал нашему герою добрым другом и побуждал его выступить во время следующей сессии, приводя с этой целью примеры для подражания и рекомендуя курс чтения. Лорд Брентфорд был с ним накоротке. С мистером Паллизером и мистером Грешемом Финеас свел самое приятное знакомство, а уж с мистером Кеннеди они были теперь едва ли не закадычными друзьями. Казалось, Финеас далеко обошел всех Ратлеров, Фицгиббонов и Бонтинов, снискав в обществе политиков тот успех, который порой так сильно влияет на успех собственно политический и к тому же столь отраден сам по себе. Он обошел этих людей, несмотря на их должности и посты, и не мог теперь не думать, что даже мистер Лоу, знай он все, согласился бы, что ученик выбрал правильный путь.

Дружба с мистером Кеннеди, конечно, тяготила Финеаса. Разве в сердце соперника не полагалось вонзить кинжал? Но правила приличия это запрещали – оставалось принять закадычную дружбу. Почему бы и нет, если уж они не могут быть заклятыми врагами?

Переночевав в доме миссис Банс, Финеас отправился в Ирландию. Для Киллало его приезд стал чуть ли не вторым пришествием. Даже отец готов был смотреть ему в рот, а уж мать и сестры сбивались с ног, удовлетворяя каждый его каприз. Наш герой успел научиться по крайней мере одному – держаться в любых обстоятельствах уверенно и словно бы без всякого внутреннего смущения. Когда Финн-старший заговорил с ним о юриспруденции, сын не то чтобы посмеялся над его невежеством, но излил на него столько мудрости, почерпнутой у мистера Монка, что отец не нашелся с ответом: Финеас доказал совершенно неопровержимо, что должен сейчас изучать не право, а ораторское искусство и работу палаты общин. Словом, он стал теперь фигурой такого масштаба, что отец, простой обыватель, едва осмеливался интересоваться его делами, а простушке-матери – каковой и была миссис Финн – оставалось лишь благоговейно заботиться о его белье.

Мэри Флад Джонс – надеюсь, читатель ее еще не забыл, – впервые встречаясь с другом детства, триумфально возвратившимся после парламентской сессии, была в превеликом волнении. Газеты ее слегка разочаровывали: они не были полны речей, произнесенных Финеасом в парламенте. Собственно, это тревожило и женщин из семьи Финн, которые никак не могли взять в толк, отчего Финеас с таким стоицизмом воздерживается от выступлений. Но мисс Флад Джонс в разговорах с мисс Финн ни разу не усомнилась в нашем герое. Когда он написал отцу, что не собирается брать слово на протяжении первой сессии, потому что благоразумнее для новичка считается подождать, мисс Флад Джонс и мисс Финн, хоть и с сожалением, восприняли это как должное.

Встретившись со своим героем, Мэри едва осмеливалась взглянуть ему в лицо. Она прекрасно помнила их предыдущую встречу. Неужто он и правда носил ее локон у сердца? Сама Мэри не расставалась с полученной от Барбары Финн прядкой, предположительно с головы Финеаса. К тому же за это время она успела отвергнуть – едва ли не с возмущением – предложение руки и сердца от мистера Элиаса Бодкина, говоря при этом себе, что никогда не предаст Финеаса Финна.

– Все так благодарны, что ты приехал, – сказала она.

– Благодарны, что я приехал домой?

– Ведь ты мог бы сейчас гостить у каких-нибудь знатных особ.

– Нет, Мэри. Случилось так, что я и правда ездил к одному человеку – ты, верно, сочла бы его аристократом. И да, там я встречался с другими из того же круга. Но всего лишь на несколько дней, и, уверяю тебя, я счастлив снова оказаться здесь.

– Мы страшно рады видеть тебя.

– А ты рада, Мэри?

– Очень. Как мне не радоваться, ведь у меня нет подруги ближе Барбары! Она все время говорит о тебе, и оттого я тоже тебя вспоминаю.

– Ах, Мэри, знала бы ты, как часто я вспоминаю тебя!

В этот момент они под руку шли в столовую, к ужину, и Мэри, вне себя от счастья, не удержалась от того, чтобы сжать его ладонь своими пальчиками. Она знала, что Финеас не может жениться на ней сейчас, но готова была ждать его – о, хоть вечно! Пусть только попросит! Что до нашего героя, он, уверяя Мэри, будто часто о ней думает, разумеется, беззастенчиво лгал. Но Зевс внимает лжесвидетельствам влюбленных с улыбкой – и к лучшему, ибо их едва ли возможно избежать в тех суровых обстоятельствах, в которых оказывается джентльмен, добившийся в жизни определенного успеха. Да, Финеас лгал Мэри, но как мог он этого не сделать? Ведь она была в Киллало, а леди Лора Стэндиш – в Лондоне!

Финеас провел в Киллало почти пять месяцев, и нельзя сказать, чтобы это время было потрачено с пользой. Полагаю, он прочитал некоторые из трудов, рекомендованных мистером Монком, и нередко сидел за «синими книгами» – сборниками парламентских документов. Боюсь, однако, что в этом времяпрепровождении была доля притворства, и наш герой тщился представить себя тем, кем на самом деле не являлся.

– Вы не должны сердиться, что я не навещаю вас чаще, – сказал он как-то матери Мэри, отказываясь от приглашения на чай. – Мое время не принадлежит мне.

– Прошу, не извиняйтесь. Мы прекрасно понимаем, что нам нечем вас завлечь, – сказала миссис Флад Джонс, которой не вполне нравилось, что происходит с Мэри, и которая, быть может, понимала про членов парламента и «синие книги» несколько больше, чем предполагал Финеас Финн.

– Ты совсем глупа, коли думаешь о нем, – сказала мать дочери на следующее утро.

– Я о нем и не думаю, мама. Почти не думаю.

– Ничего в нем такого особенного нету, да и зазнаваться начинает, как я погляжу.

Мэри не ответила, но, поднявшись к себе, поклялась перед фигурой Девы Марии, что будет всегда верна своему возлюбленному, вопреки матери и всему миру – и даже, если так случится, ему самому.

Как-то под Рождество отец заговорил с Финеасом о деньгах.

– Надеюсь, дела твои неплохи, – сказал доктор, считавший, что платит сыну щедрое содержание.

– Конечно, приходится туго, – сын теперь трепетал перед отцом куда меньше, чем во время предыдущего такого разговора.

– Я рассчитывал, что этого будет достаточно.

– Не подумайте только, будто я жалуюсь, сэр. Я понимаю, что получаю куда больше, чем имею право ожидать.

Доктор невольно задался вопросом, есть ли у сына вообще право ожидать чего-либо и не настало ли время, когда тот должен зарабатывать себе на хлеб сам.

– Надо полагать, об адвокатуре сейчас говорить не стоит? – спросил он, помолчав.

– Не теперь. Едва ли возможно делать и то и другое сразу.

Это понимал даже мистер Лоу.

– Но не думайте, будто я вовсе отказался от этой мысли.

– Надеюсь, что нет! Раз уж мы потратили на это столько денег.

– Ни в коем случае, сэр. И мои нынешние занятия помогут мне, когда я вернусь к юриспруденции. Конечно, нельзя исключать, что я смогу получить должность при кабинете министров, на государственной службе.

– Но тебя уволят, когда правительство сменится!

– Да, сэр. Тут я полагаюсь на удачу. В наихудшем случае надеюсь, что смогу приискать себе постоянное место. Думаю, мне это по силам. Но надеюсь, что такой нужды не будет. Я считал, однако, что все это уже было между нами улажено, – Финеас принял вид оскорбленной невинности, намекая, что отец с ним слишком суров.

– Но пока что тебе хватает денег? – снова помолчав, спросил доктор.

– Я хотел просить вас дать мне сто фунтов. Мне пришлось понести некоторые расходы, приступая к своим обязанностям.

– Сто фунтов.

– Если это вас затруднит, сэр, я могу обойтись без них.

Финеас пока не заплатил ни за свое ружье, ни за бархатную куртку, в которой ездил на охоту, ни, скорее всего, за бриджи. Сто фунтов были отчаянно ему нужны, но просить о них было стыдно. О, если бы только получить должность, пусть даже самую незначительную, – он бы сразу же вернул отцу долг!

– Я, разумеется, дам тебе эти деньги, – проговорил доктор. – Но постарайся, чтобы подобная необходимость возникала как можно реже.

Финеас заверил, что так и сделает, и на этом разговор завершился. Едва ли стоит говорить, что он ничего не сказал отцу о векселе, который подписал за Лоренса Фицгиббона.

Наконец настала пора возвращаться в Лондон, к блеску тамошней жизни: кулуарам парламента, клубам, пересудам о распределении должностей и собственным служебным перспективам, сиянию газовых фонарей, напускной горячности политических оппонентов и парику спикера. Предаваясь на каникулах праздности, наш герой решил: до конца нынешней сессии, которая продлится месяц, он возьмет слово в палате общин, чтобы его наконец увидели и услышали. И не раз, блуждая в одиночестве с ружьем по болотам за рекой Шаннон, он представлял, что произносит свою речь. Он будет лаконичен – всегда, откажется от жестикуляции (мистер Монк советовал это очень настойчиво) и в особенности станет избегать слов, которые не служат цели. Цель может быть ошибочна сама по себе, но она нужна непременно! В Киллало Финеаса успели не раз упрекнуть за молчание; земляки считали, что в парламенте он оказался благодаря красноречию. Что ж, когда он приедет в следующий раз, причин для упреков не будет. Он выступит и покорит палату общин во что бы то ни стало.

Итак, в начале февраля Финеас вновь отправился в Лондон.

– Прощай, Мэри, – произнес он с самой нежной улыбкой, но в этот раз не стал ни целовать ее, ни просить локон.

«Я знаю, что ему нужно ехать. Таково его положение. Но я буду верна ему, что бы из этого ни вышло», – решила она про себя.

– Ты, верно, печалишься, – сказала ей на следующее утро Барбара Финн.

– Нет-нет, не печалюсь. У меня столько поводов гордиться и радоваться! Я вовсе не намерена печалиться.

Тут она отвернулась и залилась горькими слезами, и Барбара Финн заплакала вместе с ней.