Читать книгу Обручник. Книга третья. Изгой - Евгений Кулькин - Страница 33

Он стоял на коленях перед своей матерью. Он, перед кем приклоняла колени почти вся Россия, и благодарил Бога, что он снова их свел – сына и мать.

Мария Дмитриевна, как маленького, гладила его по голове.

Рядом стоял, не веря такому счастью, отец.

А глаза вокруг молящие, иконные глаза. Хотя взор – в чистом виде, растворяется где-то совершенно в другом измерении.

Тут надо говорить о чем-то другом.

Но – о чем?

Ах, о детях!

Почему они не здесь, не в Черкассах?

Потому что…

В ответ можно вложить больше, чем он значит.

Во всем какая-то закономерность.

Но почему какая-то?

Во всем промысел виден.

Означенный «крестным путем».

До сих пор к ним шли люди, далекие от светских почитания их заслуг.

Можно сказать, фанатики.

И вот он – ученый, врач.

Хотя врачом был и апостол Лука.

Дом все больше и больше наполнялся галдежом…

Сходятся родственники и знакомые.

Заглядывают и соседи.

Неужели конец страданиям?

Неужели советская власть способна понять?

Вспомнился подвал ГПУ, разделенный на два отсека.

На тот, что оплеван и смраден от человеческих испражнений.

А за дверью другой – сугубо обихоженный, где шли расстрелы.

Циничные.

В затылок.

Но это все позади.

А здесь – на столе цветы.

Сиротливые от пустоты самого стола.

Но вот на нем появляются нож, ложки и вилки.

Они как бы берут в осаду цветы, и их убирают со стола.

Нужны какие-то стопки.

Утешное уже прошло.

Дом пахнет свободой.

И уютом – тоже.

Все вокруг имеет свой смысл и обиходное предназначение.

Кошка трется о щиколотки.

Благость расслабляет.

Сейчас начнется новая страница в его бытии.

А дальше будет Ташкент.

Больница.

Кафедра.

И – церковь.

Как бы все сойдет к тому, начальному периоду, когда…

Хотя не стоит думать о том, что уже прошло.

Пусть оно упокоится в мемуарах, коли до них дойдет когда-то черед.

Ведь мемуары – повествование сугубо итоговое.

А он, как ему кажется, не прошел и половины того, что должен или обязан, согласно завещанной ему судьбе.

Так о чем говорить?

Столько проповедей прочитано?

Столько назиданий высказано.

А сейчас нет слов.

И вдруг завертелось совсем, как местное, но блоковское:

Да, долго жизнь дышала ему в лицо могилой.

Но сейчас все в прошлом.

Хоть и в обозримом.

И пора сочинить еще хоть одну, как на Ледовитом океане, молитву.

Но – о чем?

Дом тесней от гостей.

Может, помянуть Ленина?

Или поднять тост за здоровье товарища Сталина?

И того и другого не поймут.

Не поймут потому, что еще не научились прощать своих врагов.

Еще не поняли, что Господь посылает человеку страданья не только затем, чтобы испытать крепость его духа, а дабы дать понять, что все сущее состоит не только из вещего, но из того, что пребывает в неизвестности и оттого не может быть воспринято, как должное.

Бог испытывает тебя.

На слезность и милосердие.

Но – через людей.

Однако к трапезе все готово.

Ждут его благословения стола и яств.

И сейчас он это сделает.

Через минуту.

Вот домыслит то, что остались в недоуменье.

А может, и в недосказе.

И все замерли.

Только кошка трется о щиколотки и где-то рядом гурлит голубь.

Хорошо бы пустить поперед речи слезы.

Но их – нет.

Они – в прошлом.

Они – там.

А он – здесь…

Здесь…

И голос.

А может, мысль, высказанная вслух:

– Сколь надолго.