Читать книгу Обручник. Книга третья. Изгой - Евгений Кулькин - Страница 41

У Сталина был выбор.

У него не было времени думать, что он есть.

Все, кто думают, что руководить чем либо, а особенно страной, дело, если и главное, то сугубо легкое: делай – по возможности умный вид, а сатрапы и все остальные, на ком лежит груз истинных обязанностей, пусть не забывают о таковых.

Но это мнение более чем наивно.

Управлять – это, значит везти что-то сугубо непосильное, в пору, когда тебя подгоняют чем угодно, начиная от кнута и пинка, кончая булыжниками.

Как-то на этот счет хорошо сказал один старый рабочий:

– Когда тебя жестоко бьют, не запоминай тех, кто это делает, а оставь в памяти, что происходило это все на самом чудесном белом свете.

И Сталина – «бьют».

Кто как.

Но часть исподтишка.

Какое слово-то точное.

Из-под чего?

Да вон из той самой незаметности, что затаилась совсем рядом, чтобы изобразить невинность.

Сталин не утруждал себя мыслями, куда бы пошла страна, будь жив Ленин.

Ему ведомо, куда поведет ее он.

И от чего избавит.

И что прибавит.

А отнять уже успели в полной мере.

Особенно разум.

Фальшивыми несбыточными лозунгами в том числе.

Сегодня на Красной площади народ.

Третий год без Ленина.

Стало быть, уже при нем.

При особом понимании того, что есть.

И, естественно, того что будет.

Маршируют бойцы.

Еще в буденовках.

А надо бы идти в фуражках.

Все взоры – на него.

Некоторые – с восторгом.

Другие – с ненавистью.

И что он им сделал?

Место не уступил?

Пробовал.

Не приняли.

Видимо, из гордости.

Церемониал не подошел.

А что еще?

Бойцы пытают шаг слитно.

На сердце требует возникать радость.

Этакая, тихая.

Почти подпольная.

Некстати навалилось это слово и разом испортило настроение.

Знает он, что в эти же дни Троцкий сколачивает свою оппозиционную группу недовольных.

Но – чем?

Знак вопроса напоминает виселицу на одного.

Так сказать, персональную.

И на ней они видят его.

Который сейчас – принимает парад.

Вслед за которым движется и демонстрация тех, кто хоть что-то, но делает для своей страны.

На демонстрации народ радостно-беспечен.

Для него это праздничный ритуал и не более того.

О политике почти никто не думает.

Идут.

И машут.

Ему.

И – поют.

Тоже для него.

А вот и плакат: «Да здравствует…».

Закрыто каким-то флагом.

И его портрет.

Чуть левее.

Пока значительно меньше ленинского.

На будущем параде, видимо, станет вровень.

По размеру кумач держит зрелище в напряжении.

Однако есть из живых существ те, кто не подвержен общей эйфории.

Хотя и не состоят в оппозиции.

Это голуби и галки.

Летают себе где хотят.

И – как им только на ум взбредет.

Вон какой-то, видимо голубенок, спикировал кому-то на голову.

Смех – сдержанный. Праздничный. Значит, ритуальный.

А колонны тем временем иссякали.

Оркестр откартавил последние такты.

Дирижер только теперь понял, как горло соскучилось по пиву.

Выстроилась очередь в общественный клозет.

Ильич спит рядом.

Это определение, конечно, условное.

В Мавзолее лежит то, что когда-то звалось Лениным.

А самого – материального – его давно уже нет.

Даже мозг разъят на неимоверное количество пластинок и законсервирован для потомков.

Нынешний же Ленин – миф.

Как тот же Есенин, который, по дурочке, вздернул себя к потолку «Инглетера».

Но Есенин – в земле.

Медленно, но верно превращается в прах.

А Ленина можно видеть воочию.

Хоть каждый день.

Говорят, один сумасшедший приходит к Мавзолею и, приложив ухо к мрамору, вроде говорит с вождем по телефону.

– Ну как ты там, Ильич?

Тот – по разумению дурака – ему отвечает.

И этот неизменно говорит:

– Ну не беспокойся. Сталин все думает как надо. Поэтому спи себе и видь наше коммунистическое будущее.

Наверно, из-за этой фразы его отсюда не гонят.

Однако пора.

Тоже «побеседовать» с Ильичом.

Если получится, то один на один.

Хотя о чем говорить, он уже не знает.