Читать книгу Понкайо - Евгения Минчер - Страница 18

Во второй половине апреля 2002 года в отношениях грянул завершающий аккорд. Унылая и вялая, до дна испитая девушка больше не привлекала молодого человека, но расстаться с нею так просто Валентин не мог. Ему требовалось вышвырнуть ее, удовлетворившись напоследок затухающим блеском смиренного взгляда, который она не смела поднять в его присутствии. Изваляв ее в грязи собственного презрения, жестоко высмеяв каждую черточку пресного характера, каждую деталь серой внешности, он попросил не бегать за ним, даже не возникать рядом. «У меня уже появился кое-кто на примете, так что не позорься сама и не позорь меня». Валентин со смехом вытолкал девушку за порог и захлопнул дверь.

Уничтоженная и раздавленная, Лола не сразу осознала, что свободна. Потянулись долгие мучительные месяцы неуклюжих попыток залечить изуродованную душу и вернуться к нормальной жизни. Видения прошлого не оставляли ее, терзали по ночам, вздергивая на мокрой постели беспокойное исхудавшее тело. Девушка горько плакала во сне и просыпалась от удушья. Сердце колотилось, как сумасшедшее, Лола думала, что умирает, но не могла закричать, позвать на помощь. Лежа в холодной, мокрой от пота пижаме, девушка безотчетно сжимала в руках влажные простыни и пыталась вдохнуть. В ушах звучал самодовольный смех, перед глазами проносились обрывки унижений. Неразличимые образы растягивались и закручивались в спирали, стены кренились в ее сторону, а у нее не было сил даже спастись бегством. Ночь и сон перешли в разряд непреодолимых испытаний. Едва заходило солнце, как на девушку накатывал страх. Ни во сне, ни наяву она не чувствовала себя в безопасности. Лола убеждала себя, что входная дверь заперта на три надежных замка, но все равно ей чудилось, что снаружи кто-то рыщет, топчется на месте, приглядывается к замочным скважинам и готовится взять квартиру штурмом. Во сне крепкая преграда разносилась одним ударом кулака. Лола боялась спать и заставляла себя бодрствовать. Кружила по комнате, сидела у окна и заливалась слезами, несчастная и смертельно усталая. Ей так хотелось лечь в кровать и отдохнуть! Отдохнуть по-настоящему!

Выпускные экзамены в школе дались кое-как. Лола знала, что справилась бы лучше, не пойди вся ее жизнь трещинами, но ничего нельзя было уже изменить: ни аттестат, ни прошлое. Следуя советам на форумах и заумно-наставительным рекомендациям многочисленных статей, Лола отыскала «свой» способ для борьбы с паническими атаками, и стало чуть проще. Он не помог полностью избавиться от кошмаров, но теперь Лола хотя бы знала, что с приступами паники можно бороться, и это внушало уверенность в себе, пусть даже самую малую. Она стала реже подскакивать на постели от ужаса и удушья, а к концу лета могла проспать без кошмаров уже не два, но целых четыре часа подряд. Это была ее личная маленькая победа.

Зимой того же года Валентин, будучи, по всей видимости, не в состоянии позабыть девушку, подкараулил ее возле института. При виде своего истязателя, пустившего корни в ее подсознании, Лола едва не лишилась чувств. Молодой человек с горячностью уверял ее в нетленности своей любви, рассыпался в пылких признаниях и жаловался на «режущую сердце» тоску по тем дням, когда они были вместе. Своим горящим взором и торопливой речью он напоминал одержимого. Настойчивость, с которой Валентин хватал ее за руки, граничила с повелительностью, он нисколько не сомневался в своем превосходстве и был заранее уверен в ответе. Это позволило ему не выбирать выражений. Беспрекословное подчинение Лолы было для него явлением вечным и постоянным, как ветер или дождь. Если бы в его глазах стояли слезы, а с красиво прорисованных природой губ слетали отчаянные мольбы, будь он хотя бы на одну десятую не так напорист и груб, и девушка наверняка растерялась бы и не знала, что делать. Но в итоге именно эта хорошо знакомая ей деспотичность помогла прийти в себя, справиться с подступающей панической атакой и ответить решительным отказом.

Изумленный и растерянный, Валентин не сводил с нее темных глаз. Перед всем честным народом он не мог устроить сцену, но непослушание питомицы выбило его из колеи. Разозлившись, он рывком притянул девушку за руку и, не разжимая губ, принялся стегать ее давними угрозами. По жилам разлился стылый ужас. Дневной свет начал угасать, окружающий мир поблекнул и расплылся, точно акварель под водой. Закружилась голова, Лола ощутила слабость в ногах и едва не осела на землю, но сделала над собой последнее усилие и, не глядя демону в глаза, потребовала отпустить ее, иначе она пожалуется матери и та примет меры, которые он давно заслуживает. Валентин тут же убрал руку. Лола не оглядываясь сошла с крыльца и с гулко колотящимся сердцем, на грани обморока, села в автобус.

После этого Валентин окончательно исчез. В следующий раз она услышала его имя весной. О нем сообщали по телевизору. «Молодой человек двадцати одного года сбросился с крыши двенадцатиэтажного жилого дома». Упоминалось обвинительное любовное письмо на шести страницах, обращенное сразу и к предмету своих страданий, и ко всему миру, но имя девушки, которая «бессердечно игралась чувствами», огласки не предали.

Его мать писала Лоле по «аське» длинные сообщения, испещренные ошибками, начиненные вопросительными и восклицательными знаками. Беспрестанно проклиная небеса за несправедливость, она плакалась о тех временах, когда ее сыночек дружил с Лолой и был счастлив. «Если бы вы не расстались, Валечка не связался бы с этой вертихвосткой и не потерял бы голову. Будь неладна эта девка! Пусть сдохнет! Вот скажи, Лолочка, разве не имею я права желать ей смерти? Она лишила моего сыночку рассудка! Она не имеет права жить! Гореть ей в аду, паскудине!»

Всему есть предел. Лола вовсе не была по натуре жестока или мстительна. Ей было несложно отыскать в своем сердце сострадание даже к такому человеку, как Валентин. Но сочувствие к его матери не смогло пробиться через плотную баррикаду воспоминаний о том, как женщина отсиживалась в соседней комнате, пока ее сын орал на девушку, молотил кулаками в стену, сыпал угрозами убить. Ни разу она не вмешалась, не попыталась утихомирить свое чадо. И если бы все дело было в страхе, если бы Валентин подавлял ее точно так же, как Лолу, девушка еще смогла бы понять. Но нет, эта женщина вовсе не боялась своего сына. Лола видела, как миролюбиво они разговаривали. Валентин не повышал на родительницу голоса, только плевался раздражением, когда та сюсюкалась с ним, и с досадливым цыканьем уклонялся от ее попыток приласкать его. Все это происходило на глазах у Лолы. Что она могла теперь сказать этой женщине? Лола честно старалась подыскать нужные слова для утешения, но откопать их в себе не удалось. Девушку хватило лишь на банальные соболезнования, после чего она удалила профиль и несколько недель не выходила в интернет, а от телефонных звонков подскакивала и сжималась, как от властного окрика.

Лола боялась столкнуться с матерью Валентина, боялась сцены, которую может устроить эта женщина, боялась ее импульсивности, которая передалась сыну и также могла обратиться угрозами физической расправы. Кошмары вернулись, справляться с паническими атаками стало тяжелее. Лолу пугали незнакомые люди на улице, она терялась, постоянно ощущала на себе требовательные взоры, каждую минуту оглядывалась, но все вокруг, точно сговорившись, отвечали недоуменными взглядами. Лола не могла не думать об опасности, которую несла в себе массовка. В толпе она чувствовала себя как в клетке, чужие тела давили подобно прутьям, лица искривлялись и в каких-то неведомых яростных корчах строили ей рожи. Ее окружали маски чудовищ. Дыхание спирало, в попытках отыскать выход на свободу Лола металась, как испуганная птица, и каждая секунда в этой клетке из живых тел по капле отнимала способность думать и владеть собой. Так продолжалось до тех пор, пока однажды, возвращаясь на автобусе домой в час-пик, Лола не потеряла сознание. После этого она была вынуждена признаться самой себе, что в людные места ей путь заказан. Значит, придется на время отложить учебу…

Лола не рассказала матери, что послужило истинной причиной приступа, но даже выдуманной истории о том, как несколько недель назад к ней якобы пристали на улице, но, спугнутые случайным прохожим, ускользнули, Луизе хватило, чтобы выйти из анабиоза траура и обратить все свое внимание на дочь. Обе чувствовали необходимость перемен. Луиза по давнему предложению перешла в рекламную фирму конкурента, вытребовала для себя другой график и снова стала бывать дома на выходных. Это сыграло немаловажную роль для Лолы, но рассудок ее спас переезд на другой конец города. Лола избавилась не только от мучительно-тягостной скорби, что тенью бродила за ней по пятам и жалобно глядела из углов, но и от страха столкнуться у подъезда с матерью Валентина.

На третий год кошмары перестали мучить Лолу каждую ночь. Она чувствовала определенные улучшения, но как оправиться полностью и существует ли рецепт восстановления?.. Удастся ли склеить растоптанную самооценку? Избавиться от ощущения липкой и холодной грязи, приставшей к каждой клеточке тела и души? Забыть пропитанные ненавистью и отвращением слова, которыми ее облили перед тем, как со смехом выставить за дверь? Никто не знал, что происходило за этой самой дверью. Для каждого отдельно взятого прохожего на улице, где они гуляли под руку, для всей школы, на виду у которой он с нежным поцелуем уводил девушку со двора, Лола и Валентин были самой примерной и любящей парой.

В отчаянном желании забыть омерзительные полгода отношений Лола заталкивала отравляющие воспоминания вглубь себя, чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах никому о них не рассказывать. Спустя два с половиной года после расставания с Валентином, взглянув на свою жизнь трезвым оценивающим взглядом, она поняла, что все попытки вернуться в строй закончились, так и не начавшись. Она так и не сумела изменить хоть что-нибудь. Не получила образование, не завела друзей, не побывала на сезонных городских праздниках и ни разу не заглянула на любимую набережную, где раньше гуляла почти каждый день и где позднее познакомилась с Валентином. Она словно бы застыла во времени. Лола надеялась с отказом Валентину обрести свободу, очиститься, как очищается от яда ослабленный организм, но окопавшийся внутри деспот надежно привязал ее к себе и хлестал невидимой плетью, напоминая о прошлом снова и снова, снова и снова, упиваясь былой властью, но теперь изнутри.

Лола не могла отделаться от мысли, что не прилагала ровным счетом никаких усилий для избавления от его тирании. Почему она сразу не поставила точку? Сделать решающий шаг не позволило чувство долга… Лола понимала, что уже не любит, но считала себя в ответе за этого человека, не могла отвернуться от него, когда он так нуждался в ней. По крайней мере, так она думала. Если бы Валентин не нуждался во мне, рассуждала девушка, он бы не удерживал меня с такой отчаянностью, ведь так?.. Он был как оголенный нерв. Лола надеялась стать его обезболивающим, вернуть к нормальной жизни. Девушка считала себя обязанной помочь – не исправить, но как-то повлиять. А в итоге он прижился внутри, словно какой-то паразит. Иногда ей казалось, что приручить давящие воспоминания и вытравить из своей души этого кровососа не удастся никогда.