Читать книгу Полуостров Робинзона - Ирина Васюченко - Страница 26

***

…Вот он, кисло-сладенький привкус фальши. Ну да, никуда не денешься: я ей льщу. Стало быть, вру? Нет… пожалуй, все-таки нет. Августа хотела, чтобы окружающие видели ее в таком примерно ракурсе, и она этого заслуживала. Восхищение приятно каждому. Но люди, ради его завоевания не жалеющие времени, изобретательности, усилий, встречаются не часто. Кто не пускал этого дела на самотек, с умом и вдохновением творил собственный образ многие годы, заплатил за него честную цену. Нет резона подкрадываться к нему с упреками, что по существу он не таков, каким хочет выглядеть. И почему считать, будто розы у парадного крыльца – обман, а крапива у черного хода – само воплощение истины? Августа Филиппова была хороша напоказ, но она была-таки хороша. И в Кузякине она блистала, это чистая правда. Любя и умея быть в центре внимания, на сцене, не искала иной корысти. Играть была готова перед самыми разными зрителями, ценила их, понимала. А деревенские старушки – если и не самая изощренная, то куда какая придирчивая публика, так что последний Августин триумф кое-чего стоил.

Только с пресловутыми камнями не все было чисто. Себя не щадя, она городила из них очередную ловушку – для Пети. Слишком уж он погрузился в бизнес, да и зарабатывать стал непривычно – в глазах матери почти непристойно – много. Безрассудно надрываясь на расчистке территории, Августа Леонидовна хотела выманить сына из чуждой, не подвластной ей и по одному тому враждебной житейской сферы. Не надолго, так и быть, но сейчас, как говорят в Кузякине, сегодня пусть испугается за свою упрямую маму, бросит все, приедет в деревню, займется под ее руководством здешним хозяйством, а этот его бизнес, эти дикие, неинтеллигентные суммы, каких она со всем своим трудолюбием и квалификацией отродясь не зарабатывала, пусть горят синим пламенем!

То-то был бы праздник для нее! Петр взял бы неделю в счет отпуска. Она не позволяла бы ему, лентяю, залеживаться на диване – время не ждет, с камнями пора покончить! Мы с Гаврилой (куда денешься?) приходили бы помогать. Она бы всеми распоряжалась, иронизируя, погоняя и похваливая, потом бы сама, первая великодушно возвещала, что хватит, пора пить чай с ее коронными «бедными рыцарями» – сладкими гренками, жареными со взбитым яйцом. Она бы заботливо грела воду, сливала бы всем по очереди, следя, чтоб каждый хорошенько вымыл руки и умылся («Гаврила, оттирай с мылом, а то „рыцарей“ не получишь!», «Саша, тебе что, воды жалко?»), и все садились бы за стол, а она была бы такой остроумной, ласковой, какой бывала всякий раз, когда удавалось принудить окружающих действовать по ее указке. Как будто говорила, торжествуя: «Ну и зачем вы мне так сопротивлялись? Смотрите, как все теперь хорошо, как я правильно все устроила!» А под конец недели она – опять первая, сама – скомандовала бы: «Довольно! Идем по грибы! Далось вам это хозяйство! Вы только посмотрите, какое солнышко! Петр, не смей даже приближаться к дивану! Мы отправляемся в лес!» И пускай бы Вера посидела с детьми в Москве, ничего страшного, что одна, подумаешь, какая драма! Родила детей, так не жалуйся, делай, что должна, и, разумеется, «хватит склоняться над собой!» Пора понять: свалка на участке – это просто неприлично!

Мне тогда хотелось, чтобы ее замысел сорвался. Я на дух не выносила ее тактических каверз, да и самое Августу без них любила бы куда больше… если поверить, что Августа была возможна без них. Со злорадством человека, наблюдающего торжество справедливости, я смотрела, как Петя инстинктивно увертывался от психологического насилия. Той же матерью приученный мыслить конкретно и вещественно, он был вовсе не склонен пренебрегать работой, рисковать прибылью и раздражать шефа из-за такой чепухи как камни.

«Я хочу побыть здесь с тобой, мне это важно, постарайся, придумай что-нибудь»… Нет, Августа не была бы Августой, если бы снизошла до таких слов. Сыну не полагалось догадываться, что уборка камней – только предлог. Она ведь и сама предпочитала не слишком ясно понимать, что вовсе не хозяйство ее заботит. Все сильнее ныло плечо, и мысль, что это смахивает на начало конца, являлась все чаще. Нежности ей хотелось, как никогда, и власти, как всегда.

– В конце концов, давай я заплачу, пусть бульдозер пригонят!

– Еще не хватало! Что за замашки? Ты уже миллионер?

Кончилось тем, что бульдозер все же пригнали, и Петр, впрямь не настолько богатый, чтобы не досадовать на трату, без которой можно было обойтись, еще поворчал, что Августа не усмотрела: пьяный бульдозерист наехал на забор, столб своротил. Да, ничего у нее не вышло. А жаль. Когда человека больше нет и уже не будет, торжество справедливости утрачивает всякую привлекательность.

Лесть в чистом виде с Августой не прошла бы. Она слишком умна. Памятуя об этом, я подмешиваю в свои медовые речи кой-какие едкие ингредиенты. Немножко свожу счеты. У нас есть счеты, и сведение оных, как ничто иное, заставит ее верить мне.