Читать книгу Шутка - Роман Шмыков - Страница 21

Я помню лишь, как Алиса, или то, что с ней стало, схватила меня за горло и подняла в воздух. Из её рта ползли длинные толстые тёмно-коричневые черви, падая с её бирюзовых губ прямо на пол, разбиваясь при ударе об пол. Они оставляли после себя маленькую густую лужу чёрной жидкости, сокращаясь всем своим округлым телом. В глазах Алисы была бесконечная тьма, в которой я мог отлично разглядеть своё отражение. Своё лицо. Зубы были оголены в ожидании мучительного удушья, а во взгляде читался страх, но не раскаяние.

Я всё вспомнил.

Она хотела всё рассказать Лене. Я решил, что не могу этого позволить. Мы ругались, но она не заметила, как во время ссоры я увёл ей не привычным маршрутом до дома. Это были старые заброшенные гаражи, от которых веяло буквально могильным холодом. Старые и кирпичные, они почти обвалились, опёршись друг на друга, как надравшиеся в стельку собутыльники. Крыши были дырявые настолько, что внутри при дожде было больше воды, чем снаружи.

На улице уже было темно, а ночной леденящий ветер колыхал высокую жёсткую траву, края которой были остры словно лезвие ножа. Эти острия бритвы окружали забытые людьми гаражи как забор кладбища, но Алиса ничего не заметила. И это оказалось мне на руку. Я уже знал, что я собираюсь сделать, поэтому не медлил. Я уже совершенно не различал её слов, я видел лишь как она машет руками, а её голос звучит в диапазоне повышенных частот. Я чувствую запах её духов. Такой мерзкий приторный вкус. Он остаётся на языке, будто запустил его во внутреннюю сторону крышечки от парфюма. Он поднимается к носу, раздражая ноздри, а потом опускается вниз, до самого желудка, образуя отвращение на грани отравления.

Я шёл сзади, мои руки тряслись, но с каждым разом, когда локоны её волос неприятно касались моего лица, витая на ветру, в моё теле было всё меньше сомнений. Я терпеть её не мог. И я положил этому конец.

Я не стал брать ничего с собой. У меня нет ни глубоких карманов, ни, тем более, сумки. Пока она в пустоту отправляла оскорбления, адресованные, по сути, мне, я просто наклонился и подобрал кусок сломанного кирпича. Его оранжевая поверхность мгновенно покрыла мою руку сухой красящей пылью. Мы прошли фонарь, и ровно за пределами стены света, отделяющей свет от вязкой тьмы, я ударил её, практически вонзив камень ей в затылок.

Оскорбления прекратились.

Угрозы?

Если они и были, то их теперь тоже не стало.

Настя, это ради тебя.

Тело упало на землю с глухим звуком. Так падает на землю мешок с мукой. Возможно, я услышал хруст её носа, резко встретившегося с асфальтом. Было ощущение, что фонарь немного повернулся, чтобы посмотреть на то, что я сделал. Вялый желтоватый, через раз мигающий свет пролился сначала на её обнажённые ноги. Юбка задралась почти до пояса, и я увидел её синие кружевные трусы. Спина больше не двигалась, говоря мне, что воздух не посещает это тело. Из затылка торчал маленький кусочек кирпича, окрасившись в бардовый цвет на границе соприкосновения со внутренностями головы Алисы. Она была полностью повёрнута лицом вниз, но справа я увидел странные маленькие белые кусочки, похожие на жемчужинки.

Ах, ну да. Я понял, что это.

Сегодня зубной фее придётся изрядно раскошелиться.

Я смотрел на всю эту гнусную картину так, словно меня даже в теории не мог никто увидеть. По лбу то и дело сновали маленькие капли пота, сливаясь в тонкие ручейки, сбегавшие по моему носу, копясь на подбородке и затем падая вниз.

Внутри сердце в режиме дрели сверлило мои рёбра, в сильнейших потугах пытаясь выбраться наружу. Так выбираются на поверхность воды те, кто переоценил свои силы, и опустился под воду слишком глубоко. Нам не хватало воздуха. Я не контролировал свои лёгкие, от чего те жадно глотали воздух, а голова начинала сначала пухнуть, а потом и утрачивать связь с реальностью. Я пошатнулся, но не более. Я был на грани обморока, но удержался. Я должен был уходить. И немедленно. Вдалеке завыла собака, она словно знала о моём преступлении, но кроме неё – никто. Фонари на фоне тёмного сизого неба гасли в густоте вечерней дымки. Света в окнах становилось всё меньше. Люди спали, или просто отказывались верить в то, что только что произошло. Им же лучше.

Я подумал, что было бы правильно обтереть камень, чтобы скрыть свои отпечатки, но потом увидел сточную канаву, бурлящую от затекающих остатков дневного ливня. Я ногой пнул камень, торчащий из её головы, словно айсберг на поверхности моря, только его спрятанная от глаз часть была покрыта багровой слизью, и тот укатился прямо в воду. Я нашёл большую часть кирпича, и выкинул его туда же. Я услышал глухой всплеск на глубине, вряд ли досягаемой для захвата рукой. Хорошо, на этом и покончим.

Я отряхнул руки. Вытер пот со лба и загладил им волосы назад. На губах ещё осталась солоноватая плёнка, но я её слизал почти сухим языком. На одежде не остались ни капли крови – вся она сейчас медленно растекалась по асфальту. Фонарь стал отворачиваться, и теперь тело Алисы пряталось в сумерках ночи. На свету остались лишь её стопы в туфлях на невысоком каблуке. Меня так бесил стук этой обуви, и теперь я так рад, что он прекратился. Спасибо, конечно, Алиса, за всё, но пришло время попрощаться.

Прощай.

Я очнулся на полу, ощутив остатки глухо произнесённого слова на своих губах.

Прощай.

Конечно, теперь мне стыдно.

Кто бы сомневался?

Что я сделал? Чем я руководствовался? Хотя, сейчас это уже не важно. Я ничего не помнил, но теперь расплачиваюсь за всё, за всю свою жизнь. На мне лишь белые штаны, и всё. Босые ноги были почти чёрными от грязи. Голый худой торс чуть ли не сверкал оголившимися из-под кожи костями. Я приподнялся и сел на копчик. Я сидел посреди той церкви, из сна. Но она была пуста, я это буквально чувствовал нутром. Я здесь один. Тот сон так врезался в мою память, что всё это место казалось таким знакомым, будто бы я в нём провёл своё детство. Занозы дощатого пола впивались в мои костлявые ягодицы, но сил встать с пола в своём теле я ещё не нашёл. Мышцы рук, словно два натянутых до предела каната, висели на костях. Глядя на них, я боялся, что они могут сломаться от любого моего неловкого движения. Я чувствовал себя таким уязвимым. Таким хрупким и ничтожным, столь бесполезным и ненужным никому. Я чувствовал себя никем.

В голове свистел ветер, заходя в одно в ухо и выходя из другого. Я настолько пуст, что внутри лишь пустота. Всё материальное осталось там, позади, в мире, в котором мне больше не было места. Думаю, это к лучшему. Алиса, если ты меня слышишь – прости меня.

«Иди нах*й!»

Ладно.

В горле собрался горький гом, но сглотнуть или выплюнуть его никак не получается. Я сидел и медленно задыхался от странного медленного удушья, пока свет луны пробивался сквозь дыры в стенах церквушки, пытаясь рассмотреть меня. Или то, что от меня осталось.

Я опустил лоб на свои руки, крепко обхватившие мои твёрдые колени. Трудно было понять, что холоднее? Моя голова или бледная кожа рук. Я совершенно не ощущал тепла в своём теле. Хотя, зачем оно мне? Из моего рта выходил пар, и я уверен, что это моё последнее тепло, и оно скоро закончится.

Пока я смотрел, как свет луны сквозь ночную тьму пробегает по полу, изъеденному временем, за дверью, по ту сторону церквушки, я услышал голос. Я быстро поднялся, совершенно забыл об усталости и о том, что мои ноги сейчас – как две тростинки, в любой момент могут переломиться. Босыми ногами, цепляя каждую занозу, я двинулся к выходу. Пол подо мной скрипел, отдаваясь эхом, которое бегало только вокруг меня и моих ушей. Я вытянул руку вперёд, чтобы как можно быстрее приблизиться к покосившимся дверям и открыть их. Я упёрся ладонью во влажное дерево двери, сквозь волокна старого дерева наружу выбежали жучки c маленькими круглыми тельцами и тонкими, будто нити, длинными ножками. Они прыгнули мне на руку, но я их быстро смахнул, а затем резким движением ноги пнул дверь. Она сначала нехотя скрипнула ржавыми штырями, держащей её на стене, а потом просто отвалилась и упала наружу, на землю, буквально пахнущую смертью.

Я медленно вышел. Солнце уже вставало из-за горизонта. Я заглянул обратно, в церковь, там всё ещё было освещено лишь светом луны. Как будто я не привык к подобным вещам. Свет восходящей звезды приятно грел мою кожу и пробивался сквозь закрытые веки, и перед глазами вставала оранжевая пьянящая пелена.

«Черным-черно, черным-черно, черным-черно…»

Я не сразу заметил, как слева от меня, на дряхлом кресле-качалке, двигаясь туда-сюда, сидел молодой человек. Ещё более худой, чем я. Головой он опустился практически на уровень подлокотников, сложив грязные по локоть в саже руки на животе с выпирающими рёбрами. Его голова была обильно покрыта тонкими шрамами и небрежно обрита, но жидкая борода торчала во все стороны. Ноги, одетые также в обычные белые штаны, но уже замаранные углём, либо чем-то подобным, стояли на маленьком постаменте у земли. Кресло качалось медленно и явно неохотно, а он в свою очередь повторял постоянно всего одну фразу:

«Черным-черно, черным-черно, черным-черно…»

Я подошёл ближе, а он медленно повернул голову, качающуюся словно не на шее, а на пружинке, в мою сторону. В его глазах стояла боль, пытаясь вырваться горькими слезами, но дальше мокрых глазных яблок дело не уходило. Его глаза блестели так, что почти отдавались бликами и слепили меня. Я встал рядом с ним и просто смотрел, пока он не заговорил.

– Покажи часы… – сказал он пьяным, трясущимся на гласных, голосом.

Я достал этот пошарпанный циферблат. Часы как всегда были в кармане, даже если я без своего ведома менял штаны. Стекло полностью разбито. Стрелки… осталась всего одна – минутная, – но и та не двигалась. Парень ухмыльнулся, немного оголив кривые щербатые зубы, и отвернулся к солнцу.

– Что не так?

– Да всё не так, – он снова говорил мне в глаза, – уже поздно.

Он достал свои часы. Тоже разбитые, только покрытые болотной тиной.

– Что поздно? О чём ты?

– Поздно пытаться спастись. – Ответил он, полный желания прекратить только начавшийся разговор. – Часы показывали, сколько тебя ещё времени, чтобы добраться до Него и искупить свою вину.

На слове искупить он поднял свои мерзкие руки и сделал пальцами воображаемые кавычки.

– Но, я даже не знал этого, я просто не помнил ничего. У меня… был провал в памяти.

– Ну, значит, тебе не повезло ещё больше, чем мне. Я хотя бы попытался. Смотри. – Он покрутил в воздухе ладонями, полностью покрытые грязью угля. – Я полз и полз. Казалось, целую вечность полз, но добрался. Он был там – смотрел на меня, а я еле подбирал слова. Я хотел наверх, но он сказал, чтобы я посмотрел на часы. К тому моменту они были уже разбиты. Я сжал и в руке, вышел из пещеры. Кстати, вон она.

Он указал вдаль. На фоне поднимающегося солнца стояла высокая толстая гора. Она была абсолютно чёрной, и даже солнце на её фоне не могло окрасить её края в оранжевые цвета.

– Потом я спустился сюда. Не знаю точно, сколько я уже здесь сижу, пытаясь понять, что делать дальше. Хотя, на самом деле уже давно всё ясно. – Он отпустил жалкий натуженный смешок. – Я просто смотрю на эту гору и думаю о том, сколько я упустил.

– А я даже не знал ничего. Я просто получил эти часы и шёл, куда глаза глядят. – К горлу подступил знакомый ком, и знакомое чувство – когда ты упустил все возможности.

– Мне больше нечего тебе сказать.

– Это так нечестно. – Бросил я, почти шёпотом, бросая на твёрдый, с осколками камня, песок под моими ногами эти чёртовы часы.

– Смерть вообще не справедлива. – Прохрипел парень. Хотя парнем его назвать язык еле поворачивается. Я видел по его глазам, что он ещё молод, но кожа на нём ссохлась, став похожей на изюм.

Я сел рядом с ним, сложив ноги, как в позе лотоса. Положил локти на колени и опустил голову. Слабый, но приятный ветер развевал волосы, словно очищая голову ото всех мыслей. В песке бегали рачки-отшельники, размером не больше моего ногтя. Они копошились в земле, то вылезая, то закапываясь обратно в толщу песка. Они искали еду, но находили вместо неё лишь практически чистый кварц. Они убивали и ели друг друга. Стоило одному перестать двигаться, как его тело становилось кормом для нескольких других рачков. А потом приходила и их очередь. Почти вся поверхность песка была покрыта мелкими ракушками, но уже пустыми, по которым в какой-то агонии бегали ещё живые членистоногие.

Мой собеседник опустил руку мне на плечо. Я не вздрогнул, но было немного неприятно.

– Тебе уже ничего не исправить, но поговорить с Ним ты ещё можешь. Тебе всё равно больше ничего не остаётся – скорее всего ты тут навсегда.

– Так может, мне не терять времени и обустроиться здесь? Красивый закат, рядом болото, но я очищу его. Церквушку починю и превращу в бунгало. Я сделаю свой собственный Рай посреди Ада.

– Завтра здесь всё превратится в пепел. Всё сгорит. – Практически оборвав меня, захрипел он. – Я поэтому и сижу здесь – в ожидании пекла. Всё сгорает рано или поздно. И это место точно не станет исключением. Вчера здесь был снег, а сегодня – уже нарастающая жара. Так что не сиди – иди.

Я вздохнул и нехотя встал. Что я мог изменить? Единственный шанс я упустил, даже не зная о том, что он существует. У меня опустились руки, и теперь я… слушаю его? Кто он? И важно ли это? На фоне розоватого неба возвышалась абсолютно чёрная гора. От неё веяло чем-то незабвенным и настолько монументальным, что голова начинала кружиться от осознания своей ничтожности перед этой массивностью. Впереди, за почти высохшим болотом, обнажившим иловое дно, стоял лес из голых деревьев. Их белые кривые стебли казались шипами на абсолютно ровной земле, потрескавшейся от сухости. Она похожа на мои губы. Я шагнул вперёд, но человек с кресла успел схватить меня за руку, измарав моё предплечье.

– Ты же помнишь слова про «Надежду и Входящего»? Просто держи их в голове.

Я кивнул, и он отпустил мою руку. А пока я ещё не обернулся, он поцеловал свои два пальца правой руки и поднял их в воздух, обернув внутренней стороной ладони в мою сторону. Я кивнул ещё раз и отвернулся. С тех пор я его не видел, так как ни разу с этого момента не смотрел назад.