Читать книгу Шутка - Роман Шмыков - Страница 5

Не могу объяснить этот запах. Всё вокруг похоже на больницу, но это не больница. Не знаю, как объяснить. Запах стоит, как в мясных отделах в продуктовых магазинах. Да и холод почти такой же. Я начинаю замерзать. По предплечьям бегают таких размеров мурашки, что об них можно шкурить дерево.

Все двери выдернуты вместе с косяками и висят на хлипких гвоздях. Из каждого проёма брезжит слабый свет. Первая комната справа от меня была светлее всех. Я вошёл внутрь. Внутри стояла одинокая детская кроватка с высокими краями. По облупившейся краске ещё можно было понять её основной цвет. Светло-зелёный. Внутри старый пуховый полосатый матрас. И плюшевая птичка, похожая на воробья, но скорее всего являвшаяся плодом воображения её создателя. На стене была картина. Нет, не картина. Фотография. Подойдя ближе, я стёр толстый слой пыли, осыпавшийся на пол, словно свежий влажный снег.

Это моя семья. Точнее, свадебная фотография моих родителей. Моя мама, ещё такая худенькая. Стоит в белоснежном скромном платье. На её голове не было фаты, только белая ленточка на лбу, захватывающая завитые локоны волос на затылке. В её руках пышный букет. Но что за цветы, я и понятия не имею.

Отец, такой высокий и широкоплечий, стоит. Улыбается. Никогда не видел его таким счастливым. Никогда. Его галстук криво повязан. Знаю, что потом мама всё-таки научила его завязывать галстуки, надевать одинаковые носки и не забывать пользоваться одеколоном.

Вокруг стоят мои бабушки и дедушки. Лично мне не довелось их узнать.

Мамин живот на фотографии изрезан лезвием. Словно кто-то ножом прошёлся, а потом только поместил фотографию за стекло рамки. Тут я услышал дребезг позади меня, будто огромный прозрачный пласт стекла уронили с большой высоты. Я резко обернулся и сшиб плечом фотографию со стены. Она упала, стекло разбилось, а сама фотография потрескалась и пожухла, словно цветок, надолго оставленный без человеческого внимания.

Я прижался спиной к стене, мне некуда было бежать. Но звук был единственным. За ним не последовало ничего, кроме стука моего собственного сердца, подступившего к самому горлу. Я мог ощущать его гландами.

Медленно, меряя каждый пройденный сантиметр, я приблизился к выходу и высунул голову так, чтобы торчал только один глаз. Никого. Ни справа, ни слева. Я вышел и двинулся дальше.

Если раньше стены несли на себе просто старую краску, то теперь начинался голый бетон. Проём слева. Дверь отсутствовала вообще. Я боязливо заглянул внутрь. Сзади опять послышался хруст стекла, и я забежал в комнату. Спрятался за письменным столом, стоявшим прямо в центре. Сел и прижался затылком к задней панели стола, такой широкой и массивной, что там можно было бы при желании спастись от ядерного взрыва.

Опять одиночный звук и ничего после него. Я встал, тяжело дыша. Я знаю, что это за стол. За таким я делал уроки первые восемь классов школы. На нём лежали простые одноцветные тетради, подписанные мои куриным почерком. Учебники. Сверху лежал серый по Литературе. Терпеть не мог этот предмет, особенно то, как наш учитель постоянно пытался нам навязать какую-то странную точку зрения по поводу каждого произведения. Помню, что большинству из нас хватало ума видеть другой смысл там, где нам твердили обратное, и разглядеть бессмыслицу в местах, кто точно не было никакой подоплёки. Но нет, ребята, вы просто ещё не доросли.

Мой любимый карандаш. Его погрызенный конец с обратной стороны к графиту всегда помогал отличить его от любых других карандашей. Мне его купила мама на первое сентября первого класса. Он был таким красивым, таким ярко жёлтым, что я пописал и порисовал им всего пару дней, а потом сложил в ящик и больше никогда и никак его не использовал. Пару раз грыз потом в нервных потугах осилить математику, но не более. Я потерял его при переезде в новый город, когда мне было пятнадцать.

Меня не покидало ощущение, что вот-вот должен прозвенеть школьный звонок, и я буду должен собрать все эти вещи в рюкзак и перейти в соседний кабинет на другой урок. Звонок прозвенел, но уверен, что лишь в моей голове. И я вышел. Я знал, что впереди мне ждёт ещё как минимум одна комната.

Я оказался прав, она была, и она оказалась последней. Там кровать. Панцирная. Такая была во моём общежитии в студенческие годы. И именно на такой я потерял девственность. Её кривые прутья порой впивались в мою спину и на утро я спрашивал свою будущую жену, зачем она так царапалась, её всё понравилось? Она отвечала лишь, что ей нечем царапаться, и показывала подстриженные ногти. Я помню, как смеялся почти до слёз от немного неловкой ситуации. Помню, после этого момента я как мог старался оплачивать её сеансы маникюра. Не помню точного мотива, зачем я это делал, но помню, что с того расплывчатого, но тем не менее яркого момента на этой провисавшей кровати, её ногти всегда были покрыты лаком и имели приличную длину.

В углу стоит гитара, которую я купил на первом курсе. Осталась лишь третья струна. Мне разонравилось играть, когда я выучил пару любимых с подросткового возраста песен. Она хотела, чтобы я продолжил играть, якобы у меня получалось неплохо, но моя лень в этот раз меня победила.

По моей спине пробежались мурашки, когда я услышал громкий лязг задетой той самой оставшейся струны. Расстроенный звук натянутого железа. Перед глазами появились тёмные точки, как перед обмороком. Я опёрся рукой на деревянный тонкий косяк. Хорошо, что в комнату я так и не зашёл. Я не упал, но если бы это и случилось, то приземлился я бы на гору битого стекла от пивных бутылок.

Жуткий период.

Я протёр лицо сухой ладонью и чуть не поцарапался о свои же каменные мозоли. Чёткость сознания вернулась, и я вышел. Впереди оставалось только окно. Не оглядываясь назад, я ватными ногами подошёл к нему и наклонился почти всем телом на дряхлые деревяшки. Локтями я уложился в землю на подоконнике. Слева от меня стоял разбитый горшок с каким-то растением. Я поднял голову и увидел отражение. Своё. Это было не окно, а огромное зеркало. То, что я увидел помимо себя, бросило меня в такую дрожь, что ноги почти отказали. За мной, метрах в десяти, стоял тонкий, будто сотканный из веток, черный силуэт. Несмотря на его дальность, я видел, как он глубоко дышал и сжимал кулаки. Я словно слышал хруст его костяшек. Я медленно обернулся и тупо уставился на него. Он же стоял неподвижно, но затем издал звук, как человек, вынырнувший из глубины и пытавшийся забрать весь воздух, которого ему так не хватало. Гортанное проглатывание. И ринулся ко мне с такой скоростью, что за ним поднимались с пола осколки стекла, куски дерева и камня. На моём затылке зашевелились волосы. Я точно почувствовал чьё-то прикосновение. Я поднял свою руку к голове и, не успев прикоснуться к чему-либо, крутанулся на сто восемьдесят градусов обратно к зеркалу, но на этот раз там был огромный… я, отражавшийся лишь по пояс на огромной поверхности. В том же больничном халате и с теми же растрёпанными отросшими тёмными волосы. Только у меня не было глаз, а вместо них лишь две темные точки, будто два уголька. Зубы были чёрные и отваливались прямо на моих глазах. Это что-то схватило меня за горло прямо сквозь зеркало, подняло в воздух и принялось душить с безумной силой. Но не успел я потерять сознание, как тот тонкий силуэт уже приблизился ко мне сзади. Я ощутил жуткий запах спирта и горелых спичек. На моё плечо легла тёмно-красная обугленная рука.

– Оно принадлежит мне! – прозвучал охрипший голос.

Она обернула меня к себе, и не успел я увидеть то, что произнесло эти слова, как… всё исчезло.

Едкий запах спирта окутал ноздри изнутри и медленно просачивался через горло в лёгкие. Тяжёлым туманом, почти осязаемым, он опустился на самое дно моих лёгких и осел толстым слоем. От его тяжести я упал на колени. Вокруг полный мрак. Ни единого источника света. Вообще ничего. Но своё тело я вижу отлично. Это всё.

Картинка проясняется, словно твои глаза, освободившись от темноты, привыкают к резкому свету. Я лежу на панцирной кровати в своём общежитии. Спину колют его знакомые прутья, а старый матрас пахнет потом. Запах стоит такой, словно в маленьком помещении находилось огромное количество человек, и ни один из них не покидал его в течение много времени. Я протёр глаза рукой. В голове гудит. Равномерный стук как стук колёс тяжёлого грузового поезда. Во рту сухо и на вкус что-то горько-сладкое.

Я привстал и опустил одну ногу вниз. Сразу напоролся на пустую пивную бутылку. Посмотрев вниз, я увидел, что пола вообще не видно за толстым слоем пустых бутылок и их сверкающих осколков. В голове сразу прояснилось, будто в глубине моего черепа произошла вспышка, как при фотографировании в давние времена. Оглядевшись вокруг, я понял, что нахожусь в целом море бутылок. Я поднял ноги и прижал к себе, обхватив руками. Тут я заметил, что на мне нет никакой одежды. Вообще. Даже носков и трусов. Стеклянное море начало медленно вибрировать, и прямо передо мной из его тёмно-коричневых и зелёных глубин поднялась дверь. Я сидел и смотрел на неё во все глаза, стараясь понять, что происходит на самом деле.

Чёткого ответа я не получил, зато не сильно заставляя себя ждать, из двери вышла она. Она была тоже голая. Смотрела на меня своими изумрудными глазами, из которых текли робкие слёзы, скатываясь по щекам и далее капая на оголённые груди.

Она шагнула вперёд, на осколки и бутылки, но не провалилась, а шла по поверхности. Я видел, как под её ступнями разливаются и брызжут маленькие фонтанчики крови. А её лицо не меняется. Никакой, вообще никакой эмоции нет на её лице. Когда она подошла ко мне и наклонилась, я увидел, как за её спиной поднимается огромная луна и бросается белоснежными бликами по поверхности битого стекла.

– Ты увидишь. – Сказала она нежно, словно убаюкивая дитя, и коснулась указательным пальцем места между моими глазами.

Я упал на спину словно с высоты полуметра, не меньше. Дыхание сбилось, и я просто лежал и смотрел в потолок. Тот же облупленный коридор и знакомые выбитые двери этой… лечебницы.

Восстановив хоть немного дыхание, я поднялся. Обернувшись я увидел, что до конца коридора ещё целых метров двадцать, не меньше. Изо рта идёт пар и поднимается вверх. Коридор не кончился. Я вижу окно в его конце. Меня будто оттолкнуло назад. Спустя минут десять бессмысленного хождения на месте я решил, что пора бы попробовать и другой путь. Оборачиваюсь и вижу, что от своей комнаты, хотя, скорее, больничной палаты, я не ушёл и на метр. Вот она, прямо за моей спиной. Внутри темнее, чем раньше, и теперь тьма начинает ползти уже от окна. Я буквально вижу её щупальца. Твою мать! Я даже слышу скрежет ломающейся под ней плитки на полу!

Я ринулся с места и чуть не упал. Тьма последовала за мной. Коридор на этот раз не вытворял со мной фокусы, и я добежал до поворота, на скорости врезавшись в стену с отлетающей краской. Огромный сгусток тьмы летел прямо за мной и выколачивал каждую дверь, которую настигал. Шум ломающегося дерева звучал как выстрел из охотничьего ружья, и мои уши закладывало, пробуждая тихий стон в мозгу.

Впереди дверь. Я добегаю, хватаю ручку и… она не открывается. Я прижался всем телом к двери и кручу чёртову ручку – ни в какую сторону не крутится, а тьма приближается и вот-вот схватит меня за спину, на которой от худобы виден позвоночник.

Я обернулся и увидел её. Два огромных белых глаза. По сторонам ко мне тянутся руки, похожие на две огромных клешни. И когда до меня остались считанные сантиметры, дверь за моей спиной открылась, и чья-то кривая культяпка схватила за плечо, утащив за собой. Я упал на колени и принялся отдыхиваться. В дверь с той стороны ударили с такой силой, что вся белая краска улетела мне на спину.

Каждый мой выдох сопровождался жалким стоном – сука. А вдыхал я так, словно жидкость попала мне не в то горло. Когда я немного пришёл в себя, если это так можно назвать, меня сзади обошли два ботинка. Высокие, чёрные. Они поблескивали металлическими набойками на подошвах. Я поднял голову и увидел девушку. На ней были сильно обтягивающие джинсы и белая блузка без рукавов. Она прошла мимо и встала ко мне спиной. Я огляделся и увидел комнату, в точности напоминающую мою прежнюю, только лампочка, единственный источник света, была ещё цела. Я встал, пошатываясь, и хотел было спросить её – кто она и где мы, как она заговорила первой.

– Знаешь, ты не похож на него.

– О ком ты? – мой голос был сиплым и скрипел, как ржавые петли двери.

– В моих письмах на столе. Мне сказали, что ты скоро придёшь. Но шли недели, месяцы, и, кажется, годы. Прежде чем ты появился.

Я промолчал, мне было нечего ответить. А девушка обернулась.

Я ошибся.

Это была очень старая женщина. На её лице было столько глубоких морщин, что практически не было видно губ и глаз. Скулы словно прорывались сквозь дряблую кожу и вот-вот вырвутся наружу. Но её волосы. Они были тёмно-каштановыми, как у совсем молоденькой девушки, за которую я её сначала и принял.

В глазах отражались лишь боль, обида и отчаяние.

– Послушайте, – я перешёл на Вы. – Я не знаю, о чём вы говорите, но давайте…

Я не знал, что я скажу дальше, да мне и не потребовалось. Я хотел к ней приблизиться, но она кинулась к забитому досками окну и принялась отрывать их от рам голыми руками. Кровь капала на бетонный пол. Старуха кричала и невнятно проклинала то ли меня, то ли кого-то ещё.

– Что вы делаете? Не надо!

– Что не надо?! – закричала она. – Я так долго тебя ждала! Мне сказали, что ты придёшь и спасёшь меня. Но теперь уже поздно! И нам некуда бежать. Он стоит за дверью и никогда не выпустит нас. Так что хер с тобой, хватит, я выберусь так.

Она успела, к моему удивлению, к этому моменту оторвать все доски и выбить стекло наружу. Женщина глубоко вдохнула.

– Наконец-то. Как же я давно не ощущала такого свежего воздуха.

Она медленно вскарабкалась на подоконник и взялась тонкими пальцами за рамы окна.

– Стой! – я ринулся к ней. Но мои пальцы лишь успели коснуться её блузки. Она рванула вниз.

Я, сделав полшага, подошёл к выбитому окну и посмотрел, опустив голову. Внизу ничего. Будто вселенная заканчивается. Темнота. Настолько густая, что кажется, в ней можно увязнуть, как в трясине.

Куда она пропала? На секунду мне показалось, что это и правда выход. Я уже закинул на подоконник одну ногу, как с левой стороны от меня из за решётки вентиляции послышался голос, отдающих слабым эхом.

– Не смей этого делать!

Я вздрогнул и упал на задницу, отшибив обе ягодицы.

– Кто там?

– Подойти, открути винты. Они держатся на соплях. И ползи сюда, ко мне в комнату. Шахты достаточно толстые, чтобы ты в них мог проползти, только если ты не такой толстый, как сами шахты.

– Ты меня не видишь? – спросил я, вставая с пола и направляясь на зов странного голоса.

– Почти нет, только ноги. Не важно. Иди быстрее, пока он не сломал дверь.

Я резко обернулся и увидел, как уже знакомые чёрные щупальца почти просочились сквозь дверь и косяки и тянулись к ручке.

Так быстро, как сейчас, я никогда не откручивал винты. Вообще никогда. Хватило даже немного отросшего ногтя, чтобы справиться с четырьмя хлипкими железяками, и я почти оторвал большую решётку на уровне пола и полез головой вперёд. И очень даже правильно поступил.

Буквально через стену меня ждал юноша. Лет двадцать пять-двадцать семь от силы. Я смотрел на него с пола взглядом, полным, как мне кажется, глупости, потому что он, только посмотрев на меня, сказал: «Х*ли ты вылупился? Ползи быстрее!»

Я начал двигаться и как только заполз в комнату, задвинул решётку с той стороны стены, чтобы она хотя бы не валялась на полу. И как только я убрал пальцы с железных прутьев, дверь той комнаты просто медленно и мирно упала на пол. Чёрная, как смоль, туча заползла в комнату и приблизилась к окну. Я слышал, как она звучит, словно трактор, только чуть тише. Пахнет бензином и горящим деревом. Я хотел встать, но парень меня остановил, положив руку мне на плечо.

– Подожди, не шевелись, – прошептал он мне на ухо. – Подожди, пока уйдёт. Оно вышибает двери, а решётку вентиляции вообще сдует одним дыханием. Если оно, конечно, вообще дышит.

Сгусток так проторчал у окна от силы пару минут, видимо, вглядываясь в такую же тьму снаружи, как и она сама, а затем издал такой жуткий рык, что я выгнулся, как напуганный кот, и плечами сдавил голову. Когда я увидел, как эта тварь точно покинула нас, хотя бы на время, я встал и обернулся.

Он был светловолосый, но такой тощий. Тут, судя по всему, все такие. Я сам не стал исключением. Он тоже в больничном халате пациента. Но, что странно, из его окна бил яркий свет, не смотря на ту тьму, что была снаружи буквально соседней комнаты.

– Так, встряхнись. Держи это, – он дал мне в руки старые круглые часы. – Не потеряй, иначе п*изда. Давай, иди сюда.

Он отошёл к двери, а я стоял и разглядывал часы. Я пропустил мимо ушей вообще всё, что он мне говорил только что. От них так сильно пахло железом и йодом, что я чувствовал это, держа их почти на уровне пояса. На ощупь словно из камня. Тикали так сильно, что я мог ощутить эти стуки. Будто держу в руках чьё-то сердце.

«Что ты встал? Ты слышишь меня?»

Я очнулся рывком. Вдохнул резко и почти закашлялся от испуга. Он подошёл ко мне, положил руку на плечо, с которого на пол посыпалась серая крупная пыль. Посмотрел мне прямо в глаза и так пронзительно, что мне стало сильно не по себе.

– Не потеряй. Прилепи куда угодно, хоть гвоздями прибей к себе, но не потеряй эти часы.

– Откуда они у тебя? – дрожащим голос посыпались слова из моего ссохшегося рта.

– Не могу сказать. – Почти шёпотом ответил он.

– Почему?

– Потому что сам не знаю! – криком выдавил парень, и начал плакать. – Я сам сижу здесь очень долго и не выходил ни разу. Конверт на моей тумбочке. Там было написано… написано, что ты придёшь и тебе надо отдать часы и выгнать.

– Выгнать? Что, подожди?

Он схватил меня за шиворот и толкнул в двери так сильно, что я упал и ударился головой об деревянный косяк. Одним молниеносным движением он пнул дверь, и та открылась, ударившись о наружную стену.

– Выходи. – Сквозь слёзы прошипел он.

– Подожди…

– Нет, времени мало.

Я хотел было встать, но он пнул меня в живот на половине пути, и я как мешок с землёй выпал за пределы его комнаты.

– Прощай. И следи за стрелками.

Это последнее, что я услышал перед тем, так погрузиться в полный мрак. И…