Читать книгу Агент Геката - Сергей Тюленев - Страница 10

Не став светлым ангелом, Мэгги пришлось вернуться к более земным занятиям, ведь то знание, которое ангелом на небесах дается интуитивно или вообще не нужно, обычным детям дается усердием и трудом.

Впрочем, девочек в пансионе особенно не загружали. Им преподавали то, что, как считалось, им будет нужно или чего будет достаточно в замужестве. Это было время, когда все еще преобладало (хотя уже и не господствовало) мнение, что функция женщины – быть хранительницей домашнего очага.

Девочки учились танцевать, музицировать, да и то только на фортепиано, ведь скрипка или альт некрасиво натирали шеи, а посадка для игры на виолончели считалась верхом неприличия, как если бы по-мужски сидеть на лошади! Кроме того, преподавалось рисование, вышивка, основы французского языка и немного ботаники или, вернее, ее практического применения – садоводства, ведь даме надо было наблюдать за ее садовником и делать распоряжения с хотя бы минимальным знанием дела. Конечно, ботаники было именно «немного»; она преподавалась скорее на практических занятиях, то есть с выходом в парк или в садик при пансионе. Там девочкам показывали травки, цветочки, различные вьющиеся или «стоячие» растения (плющ, цветной горошек, хмель). Садовник Питер иногда призывался, чтобы показать, как он обрезает разросшиеся розовые кусты или прореживает распустившуюся весеннюю поросль. Тем дело обычно и ограничивалось.

Но не для Мэгги! Ботаника ее увлекла. Возможно, причиной тому было то, что это была единственная хоть сколько-нибудь научная дисциплина, а ее взрослеющий мозг требовал чего-то интеллектуального, чего-то упорядоченного (в отличие от всего, чем занимали девочек). А возможно, причина была в другом. Как знать!

Когда Мэгги думала о растениях, ее всегда поражало то, как сильны эти тщедушные на вид создания. Они не могут двигаться, следовательно, если на них обрушивается ветер, они должны уметь ему противостоять, не сходя с места. Их резали и рубили, а они росли и росли. А потом, как этому мельчайшему из мельчайших – семечку, которое на ладони и не разглядеть, которое смахнешь и не заметишь, что смахнул, как ему удается, преодолев слой черной земли, пробиться, прорасти, уцелеть и стать цветком, кустарником, даже деревом?!

Растения рвутся к солнцу, цепляются одним усиком, другим за стену – выше, выше, чтобы глотнуть солнца.

Растения молчаливы, они не роняют напрасных слов или даже звуков. Их можно принять за мертвых. Но вот они расцветают, ветвятся, покрываются листвой…

Наконец, ее восхищало их умение защищаться от всего ополчившегося на них мира. Ненависть мира к ним проявлялась в топорах и пилах у людей; их листву резали муравьи, жрали гусеницы; срывали целыми охапками травоядные.

Но растения не бездействовали! Они генерировали в себе яды. Ядами они отравляли нападающий на них мир. Смерть могла быть отложенной, не мгновенной, но, если у тебя нет противоядия, будь уверен, она тебя не минет.

Мэгги стала читать книги о растениях. Она прочла всю садоводческую литературу и литературу по ботанике в библиотеке пансиона. (Так она, кстати, впервые оценила и библиотеку как сокровищницу полезных знаний.)

Особенно ее привлекало это свойство растений – их умение синтезировать яды. В библиотеке пансиона она отыскала фолиант, неизвестно, как туда попавший, который прочла от корки до корки несколько раз, а потом переписала.

Это был трактат католического монаха Маттеуса Сардинского, написанный предположительно в начале десятого века. Назывался он «De botanix forza», что в переводе с вульгарной латыни сардинского извода означало «О силе ботаники». Библиотечный экземпляр был английским переводом трактата (конечно, Мэгги по молодости лет не обратила внимания на то, кто и когда перевел текст, но разве это так важно?).

Большая часть трактата посвящалась растениям, из которых можно было добывать яды.

Вот Stella саudatа, или «хвостатая звезда», другое название – хвостатка. Ареал распространения – северное побережье Средиземного моря. У оранжевых или ярко-желтых цветков от основания, цветоложа, отходит характерный отросток, напоминающий хвост. Маттеус утверждает, что в этом хвосте, который он называет дьявольским отростком, растение генерирует сильнодействующий яд. Лучший способ добычи яда из хвостатки, согласно трактату, – срезать цветок целиком, потому что «без своей звезды хвост теряет силу». Затем срезанные цветки с их хвостами засушивались. Хвосты отделялись от цветков (те выбрасывались, ибо сами по себе не представляли никакой ценности, кроме былой красоты, когда они еще были звездами). Из высушенных хвостов получали концентрированную ядовитую эссенцию. Яд был почти прозрачным на цвет, если смотреть на свет – с легкой желтизной. Яд можно было подливать в воду, вино и другие напитки. Действовал яд довольно быстро: жертва слабела, у нее начиналось головокружение, которое сменяли галлюцинации, затем развивалась горячка, «которую невозможно было побороть даже, прикладывая к телу больного лед», в итоге сердце не выдерживало, – наступала смерть. Маттеус заканчивал описание каждого растения известными ему историческими примерами применения яда. В случае хвостатки он рассказывает историю об афинском узурпаторе Лисцении. Лисцению удалось захватить власть после смерти тирана Навмахия, оттеснив его сына, Гликифилия, которому Навмахий прочил свое место. Гликифилий не сдался и с помощью яда хвостатки умертвил узурпатора.

Впрочем, Маттеус осторожно добавил «якобы» к диагнозу и пустился в пространное объяснение главного преимущества растительных ядов, а именно невозможности полностью доказать факт их применения.

Маттеус подразделял яды на две группы: «живого» и «неживого» происхождения. Последние производились путем смешивания того, что мы бы назвали в наш просвещенный век неорганическими веществами. «Живые яды» (в этом термине, между прочим, можно заметить высокую степень увлеченности Маттеуса предметом своих штудий: его не смущал оксюморон «живой яд»!) добывались из живого, «живых творений Божьих». Живые яды, в свою очередь, подразделялись на животные и растительные в зависимости от происхождения. Тут Маттеус замечал, что было бы неправильным думать, что добывать растительные яды легче, чем животные, иногда как раз наоборот: иметь дело со змеей порой бывает менее опасно, чем с зарослями ядовитых растений, «жало которых может быть незаметным или принимать вид очаровательного цветка, да и действие яда могло начать проявляться как бы отложительно, спустя какое-то время, в течение которого уязвленный может думать, что ему удалось добыть яд, а на самом деле, он сам уже стал жертвой растения, у которого яд, как ему казалось, он отобрал».

Разница между живыми и неживыми ядами состояла в следующем. Во-первых, неживые яды надо было уметь синтезировать, для чего нужны были немалые познания в алхимии, надо знать, что с чем и с каким эффектом сочетается; в то время как живые яды требовали лишь минимума познаний, ведь природа предоставляла их в уже готовом виде, будто то яд змеи, или скорпиона, или хвостатки, нужно было знать лишь, как – с какой быстротой, с какими симптомами и т.п. – яд действует, чтобы применить его. Во-вторых, живые яды легко адсорбируются организмом человека, «поскольку происходят из Божьих тварей, а тому, что есть часть одной твари, легко стать частью другой». Иллюстрирует Маттеус это примерами, которые могли бы показаться нам по меньшей мере странными в данном контексте: «Так молоко коровы легко усваивается человеком; так мясо скота, которое мы едим, становится волокнами наших тканей; тот же принцип действует и в случае растений, которые мы употребляем в пищу». Как следствие, и это в-третьих, после наступления смерти жертвы, невозможно обнаружить живые яды или следы их действия в организме; «тело жертвы само скрывает то, что его убило». (Стокгольмский синдром – диагностировали бы мы.)

Другое дело – яды неживые, те, из-за того, что не могут стать органичной частью органического тела, остаются чужеродными для крови и тканей, и их легко обнаружить при аутопсии. «Следовательно, – делает вывод Макиавелли средневековой токсикологии, – если уж и задумывать убийство с помощью яда, не используй ни мочевину, ни ртуть, ни другие минеральные яды, используй то, что приготовила сама природа».

Далее Маттеус возвращается к своему списку растительных ядов (обещая описать животные яды в другом трактате, который, однако, либо не дошел до нас, либо так и не был написан):

Philomelia australis, или «рукавка». Кустовое растение с пятилепестковыми (напоминающими по форме руку, отсюда второе название) мелкими фиолетовыми цветками с лиловыми прожилками. Распространено на южном побережье Средиземноморья, в Северной Африке. Ядовитыми являются именно цветки. Их высушивают и измельчают. Известны случаи отравления ими путем натирания «ядовитой пылью» одежды предполагаемой жертвы. Есть основания полагать, сообщает Маттеус, что сизиринская царица, в его терминологии «королева», Гуилигиния была умерщвлена своим мужем именно при помощи рукавки. Он приказал обработать платья бедной женщины ядом рукавки после того, как жена ему чем-то не угодила.

Tinidria alapis, что можно перевести как «пестропряжница». Невысокий кустарник с соцветиями в форме клубков пряжи; в одном соцветии – волокна разной окраски. Ареал распространения – те земли к северу от Альп, «где живут тевтонцы». Для приготовления яда используются каплевидные выделения жидкости на ярких внутренних волокнах соцветий. С их помощью растение улавливает мелких насекомых. Одна-две капли человеку особого вреда не причиняют, от них бывает, максимум, легкое головокружение. Но если в организм человека попадает от десяти капель и более, последствия намного серьезнее. Человек занемогает на две-три недели и, если ему не оказать помощь «кровопусканием», может умереть. Этот яд особенно хорош «для припугивания», учит Маттеус. С помощью яда пестропряжницы Биркинис, представитель знати одного из галльских племен, негласно держал в повиновении всю верхушку племени. Его соперники, с решением которых он не соглашался, получали «предупреждение», заболевая. Со временем все «предупрежденные» понимали, что они должны были изменить решение, отступиться от того, чего требовали, или вовсе уйти в тень, удалиться от политических дел. Сам Биркинис тоже притворился заболевшим после того, как выдвинул предложение по изменению торговой политики племени, которое на самом деле не поддерживал. Таким образом, никто его не заподозрил, все опасались противоречить кому-то неизвестному, но могущему отравить, если не внять предупреждению.

Leukonoia epistoferens, или «седая трава», другой вариант названия – «седовласка». Как становится понятно из народного названия этого растения, у него есть нечто, напоминающее седые волосы, и действительно, и стебель, и листья его обильно покрыты длинным белым пухом. С помощью этого пуха растение защищается от жгучего солнца присахарских, южных областей Атласских гор. Интересна история происхождения латинского научного названия. Это буквальный перевод с древнегреческого: «Левконоя-письмоноша». Это имя полулегендарной афинской почтальонши, как мы бы назвали этот род деятельности сегодня. Левконоя, якобы, не просто разносила послания, была курьером, но и, вскрывая, прочитывала письма. От любопытства или потому что сообщала о письмах с подозрительным на ее взгляд содержанием властям, того мы уже никогда не узнаем. Умерла Левконоя, став жертвой процедуры вскрытия одного из писем. Обычно она вскрывала послания, аккуратно подтапливая воск, а потом восстанавливала печать с более или менее верным воспроизведением рисунка авторской печати. По преданию, автор одного из писем, которое Левконоя попыталась вскрыть по своему обыкновению, подмешал в воск экстракт седой травы. Левконоя надышалась ядовитыми парами и задохнулась. Сохранились две эпитафии:

Эпитафия почтальонше от гильдии почтальонов

Левконоя-письмоноша от удушия скончалась.

Нам пример ее – наука: в нашей службе есть опасность.

Воск печати – вот опасность для вскрывающего письма!

Выполняя долг свой верно, информируя начальство,

Почтальон, держись подальше от паров токсичных воска!

Вариант: Почтальонше от ее жертв

Левконоя-письмоноша от удушия скончалась.

Из сего мы заключаем: перлюстрация опасна

Для объекта и субъекта – в разной форме, в равной мере.

Из истории о письмоноше становится понятным действие седовласки. Ее яд поражает дыхательные пути человека, жертва лишается возможности дышать, отчего и погибает.

Этих примеров, пожалуй, достаточно. В трактате Маттеуса говорится в общей сложности о более двухсот растительных ядов. И каждая статья содержит советы и истории о способах умерщвления, которые живо заинтересовали Мэгги.