Читать книгу Повороты судьбы - Василий Варга - Страница 20

Курсанты вернулись в полковую школу немного «разболтанными», как говорил начальник школы, который ни разу не появился в колхозе в связи с недомоганием, связанным с получением очередной звездочки. Однако его пыл нисколько не уменьшился: мы действительно немного расслабились. Об этом можно судить по подъему на следующий день, который длился целых две минуты, но никак не укладывался в 50 секунд. А самолеты, ах эти вражеские самолеты, как они летят быстро, да еще глубокой ночью, когда советские люди почивают после трудового дня! Кто должен их защищать, если не солдаты— зенитчики?

Когда у лидеров мировых держав мозги будут на месте, и никто из них не станет претендовать на мировое господство, тогда и солдатикам можно будет подремать подольше, тогда и старушки с клюкой, что трудятся в колхозе, смогут получить лишний мешок картошки на зиму и наполнить свой, вечно голодный желудок.

Не мог начальник школы майор Степаненко об этом не думать, иначе он не пришел бы в бешенство, не отменял дневной сон с тем, чтобы вместо сна заняться тренировкой на предмет подъема и отбоя. Муштра заработала, как ветряная мельница. Солдата Болдырева увезли в больницу, он как будто рехнулся и это послужило сближением между солдатами и начальником школы: солдаты приложили максимум усилий, чтобы укладываться в эти злополучные пятьдесят секунд, а их начальник решил чуть—чуть ослабить вожжи. Но ненадолго, он снова затянет, дня два спустя. А пока в школе воцарился относительный мир между бульдогом и беззащитными щенками на непродолжительное время.

Но майор вдруг исчез. Никто не знал, где он. А он находился на совещании у заместителя командующего Белорусским военном округом генерала Лунева.

– До сих пор мы жили спокойно, – вещал генерал Лунев, – в основном маршировали, зубрили уставы и наставления по стрелковому делу. Но враг не дремлет. Самолеты—разведчики американских империалистов пытаются нарушить наше воздушное пространство, но мы стояли, стоим, и будем стоять на страже мира и социализма. Нас не застанешь врасплох, мы повышаем, и будем повышать боевую готовность. Долой американский империализм и да здравствует социализм и коммунизм! Дивизии, корпуса, включая и полковую школу, начните жизнь максимально приближенную к военной обстановке. Ясно, товарищи? Если ясно, все свободны. Завтра получите директивы штаба БВО. Генерал Солодовников над этой директивой напряженно работает.

Такая директива была получена в пять утра, а в половине шестого объявили боевую тревогу. Шла вторая половина января. Курсантов покормили сухим пайком, снарядили всех по—походному, и увели загород в степь на тренировку, приближенную к боевой обстановке. Был мороз ниже пятнадцати градусов.

Наш взвод связи получил задание доставить катушки с телефонным кабелем на предполагаемый командный пункт полка, расположенный в восьми километрах за городом. Необходимо было ползком, протянуть линию связи до зенитной батареи. Мне и Бомбушкарю катушек с проводом не досталось, поэтому сержант Артемьев, недолго думая, приказал нам лечь в болотное углубление покрытое снегом и наблюдать за вражескими самолетами, которые летят бомбить Минск.

– Здесь, в этом углублении лежать лицом вниз до особого распоряжения, не подавая признаков жизни, поскольку пилот может заметить вас и расстрелять как собак.

– Есть как собак! – сказал Бомбушкарь. – Собственно то, что мы собаки, мы и так знаем. А если начнем замерзать? Сейчас на улице минус 13 градусов.

– Молотите друг друга кулаками, но не вставайте и никуда не уходите. За самовольный уход с боевой позиции расстрел!

Артемьев ушел с группой курсантов и о нас забыл.

Я, как и было положено, приложил пальцы к виску и сказал: есть! Бомбушкарь последовал моему примеру. Но Артемьев этого жеста уже не видел, он был далеко.

Мы оба легли в снег, застегнув шинели. Поскольку нательного белья на нас не было, сразу чувствовалось, как мерзнут колени. Но что колени? А когда морозец стал подбираться к подбородку – запахло жареным.

В нашу задачу входило не только молотить руками и ногами, чтобы согреться, но и наблюдать за возможным противником и его передвижением, и, если противник будет обнаружен, замирать, стаскивать с себя винтовку и производить выстрелы. Мы же должны были наблюдать за самолетами. Одетые в серые солдатские шинели, кирзовые сапоги, гимнастерки и согреваемые страхом изнутри, мы, тем не менее, не могли противостоять такому крепкому морозу, да еще холодом от лежания в снегу.

Те, кто полз на пузе и тащил на себе катушку с проводом, плюс вещмешок и винтовку, хоть и мерзли, отмораживали пальцы, а то и ноги, не чувствовали сковывающего холода, несмотря на пятнадцатиградусный мороз. Они были в постоянном движении и от постоянной работы мышц, согревались, даже потели.

– Ну, что делать? – спросил я у Бомбушкаря.

– Лежать, – сказал Бомбушкарь. – В снегу теплее, чем на ветру, это мне еще мой папа говорил, когда был жив.

Снег был пушистый, какой—то суховатый: я когда грохнулся лицом вниз, меня сразу обожгло, а потом, к удивлению, мороз по коже отошел и я, клацая зубами, громко, так, чтоб меня услышал мой напарник, который все еще твердо стоял на своих двоих, сказал:

– А, ничего, жить можно. Мы точно не замерзнем в этом снегу, давай—как я. Ложись рядом.

Бомбушкарь тоже плюхнулся лицом вниз, как было положено по уставу, и заревел:

– Ай, обжигает как, с—сука.

– Не нарушай устав! – воскликнул я и умолк.

Минут двадцать спустя, я обнаружил, что вижу только кусочек неба над головой, значит, мы углубились, а точнее провалились и под нами, в это трудно поверить, корка льда, и если ты начинаешь работать ногами, то ступни проваливаются в болото.

– Женя, внизу вода, скоро поплывем. Крышка нам, видать, – сказал я Бомбушкарю.

– Замерзнем мы здесь. Надо отползти дальше, на сто метров, – сказал Бомбушкарь.

– А как?

– Греби руками, пока не согреемся.

Мы стали разгребать снег и почувствовали, что коченеют ступни, руки до локтей, а подбородок примерз, ни на что не реагирует.

– Сержант о нас забыл.

– Сволочь!

– Давай убежим.

– Куда?

– В казарму, сдадимся в плен, – сказал Бомбушкарь, стуча зубами. – Могут судить за дезертирство?

– Пусть судят, я не собираюсь здесь замерзать, – сказал я.

– Ты не знаешь Степаненко.

– Знаю, он сумасброд. Пусть сам покажет пример, – Я встал с трудом и направился к трамвайному кольцу вприпрыжку. За мной последовал и Бомбушкарь. Билет в трамвае не надо было брать, и это было счастье, поскольку у солдат не было ни копейки в кармане.

Задняя площадка во втором вагоне трамвая пустовала, и мы могли устроить прыжки в высоту, чтобы согреться.

Самое страшное, что в школе мы увидели начальника школы с выпученными глазами.

– Товарищ майор! разрешите обратиться, – прикладывая руку к голове, сказал я.

– Обращайтесь.

– Мы сбежали с боевой позиции и, возможно, подлежим расстрелу, как дезертиры, но мы, видите, провалились и застряли в болоте. Наш командир бросил нас, вернее оставил на передовой позиции в качестве наблюдателей за предполагаемым противником и забыл о нас. Все ушли далеко устанавливать связь, а нас оставили. Мы почувствовали, что замерзаем и решили спасти свои шкуры и свои жизни. Если наши жизни нужны Родине, наказывайте нас, не расстреливайте, только в следующий раз мы ложиться в болото не станем. Честное комсомольское.

– Вот именно, свои шкуры, это вы правильно сказали. Как с вами быть, как вас наказывать я посоветуюсь с командованием, а сейчас идите, разденьтесь и выжмите в туалете свои шинели и мокрые гимнастерки. В казарме тепло, побудьте голыми, пока одежка высохнет, петухи промоченные. С такими, как вы, завоевание социализма не защитишь, мировую революцию не совершишь. Я вас отправлю в стройбат. Идите.

– Ой, что с нами будет? – стал хныкать Бомбушкарь.

– Ничего не будет, не переживай.

Тут же от дневального и двух дежурных по школе, дезертиры узнали, что дня два тому назад американские самолеты вторглись в воздушное пространство Советского союза и благополучно вернулись на свои базы.

– Теперь нам житья не будет, – сказал дневальный Рыбицкий, курский соловей.

Ночью мне приснилось, что я, подобно Яну Гусу, горю в огне. Видимо я кричал, потому что меня стал тормошить дежурный по школе Лукьяненко.

– Что с тобой происходит, почему ты так кричал?

Я проснулся и почувствовал, что действительно горю и меня тянет на рвоту.

– Врача мне скорее! – попросил я дежурного. Лукьяненко не был такой гадкой тварью, как Артемьев. Он тут же побежал в штаб, позвонил, и вскоре прибыла медицинская помощь. Женщина в белом халате сунула градусник под мышку и ужаснулась. Не прошло и двух минут, – градусник стал показывать 39.5

– Я ему вколола пенициллин, – сказала она.

– У нас тут еще один мерзлый, – сказал дежурный по школе.

– Покажите!

Бомбушкарь тоже лежал с температурой. Он тихо стонал, боясь кого—то потревожить.

– Его тоже укололи тем же.