Читать книгу Повороты судьбы - Василий Варга - Страница 9

– Совсем плохо. Это никуда не годится, – стал ворчать начальник школы. – Помните, вы будущие зенитчики. Если вы так будете собираться, зевая, как мамкины сынки, мы все погибнем. И гражданские погибнут. Усе мы погибнем. И птицы погибнут и кошки, и зайцы в лесу, и преступники в тюрьмах. 50 секунд дается на сборы. В течение этого времени ваши гимнастерки должны быть застегнуты на все пуговицы, а пуговицы должны сверкать, как…

– У кота яйца, – брякнул я без всякой надобности.

– Сержант Артемьев, пошлите этого болтуна ночным дежурным со шваброй в руках. Мой кабинет что-то давно никто не убирал. А там должно все сверкать, как у кота.

Я хотел добавить, но прикусил язык.

– Так вот, продолжим знацца. У современных самолетов скорость огромная, бомбы, снаряды летят еще быстрее, а вы чешете задницы вместо того, чтобы дать американским агрессорам по морде. Спрашивается, кому вы служите? Кто вас кормит, одевает и укладывает в теплые кровати, мамкины сынки? Ась? Сегодня, вместо ночного сна – тренировка: подъем – отбой, подъем – отбой. Тренируйтесь, вашу мать!

Все мы опустили голову, чувствуя себя невероятно виноватыми, но никто не знал, как это исправить. Пятьдесят секунд на то, чтобы подняться, одеть форму, застегнуть пуговицы на гимнастерке, замотать ноги портянками, одеть кирзовые сапоги и чтоб они блестели как у кота… одно место, – на все 50 секунд.

Может ли новобранец превратиться в автомат, чтоб уложиться в 50 секунд?

В тот же вечер, после вечерней проверки, сержанты, в своих отделениях, проводили тренировку на предмет подъема и отбоя под общим руководством дежурного по школе сержанта Артемьева. Оказалось, что новички, кому досталось место на втором ярусе, просто падали на пол, приходя, таким образом, в состояние бодрости.

Новобранец Бомбушкарь сунул ноги в рукава гимнастерки, застрял: ни туда, ни сюда. Сержант Артемьев, выпучив глаза, начал орать во все луженое горло: подъем! отбой! подъем! отбой! Твою мать… сук, колтун, писун, я научу тебя Родину любить!

Бамбушкарь так перепугался, что побледнел, позеленел, затем упал и уже ни на что не реагировал. Принесли в алюминиевой кружке воды, стали брызгать, но Бамбушкарь не вставал. Пришлось вызывать скорую помощь.

Жаль, очень жаль, что дело приняло такой оборот, размышлял я, застегивая последнюю пуговицу на гимнастерке. Зачем было укладывать и тут же поднимать по тревоге? Мы уже три ночи не знали нормального сна. Дали бы поспать часика два, три.

Тут же поступила команда строиться. А встать в строй можно было только в том случае, если у вас все пуговицы застегнуты, если вы не перепутали сапоги с соседом, или на левую ногу пытались надеть тот сапог, что предназначался на правую, застегнули ширинку на брюках и выставили грудь колесом. На всю эту сложную процедуру отводилось всего 50 секунд, не больше. Опыт показал, что только две недели спустя, будущие сержанты справлялись с этим сложным заданием.

Тут подошел и начальник полковой школы майор Степаненко. У него блестели пуговицы на кителе, кокарда на фуражке, полноватое лицо, красное как помидор, сверлящие маленькие глаза, манера ходить: руки за спину, свидетельствовали о том, что он настоящий советский командир и боевой офицер.

Сержанты начали ходить по струнке при его появлении, а новобранцы застегивали ширинки на брюках и даже, кто перепутал рукава гимнастерки с брюками, спешили стать в строй.

– Школа—а—а! ирно!

– Вольно! – сказал майор, – никуда не годится, сержант Артемьев.

– Вольно, не значит шевелиться, – закричал дежурный. – Вольно, значит: можно ослабить левую или правую ногу, дышать левой или правой ноздрей, но ни в коем случае не выпускать пар из штанов, а то есть мудрецы, которые научились делать эту операцию с буржуазным уклоном, не слышно: стрельбы нет, а вонь страшная. Правильно я говорю, товарищ майор?

– Двойка вам за подъем, – вынес приговор начальник школы, как бы ни слыша сержанта. – Это никуда не годится, – побагровел начальник. – Вы потратили на то, чтобы стать в строй целую минуту и сорок пять секунд, а вам отводится только пятьдесят секунд. Понимаете ли вы это? Вы знаете, с какой скоростью летят самолеты? Если вы будете так подниматься, у нас вражеская авиация все города превратит в руины. Сержант Попов! А сержант Попов, вы что оглохли? Вы ничуть не улучшили время сбора в строй. Сегодня было то, что вчера

– Я сержант Попов, товарищ майор! Так точно, оглох малость.

– Сегодня вместо личного времени, нет, вместо дневного сна и личного времени, тренировка на предмет подъема и отбоя повторно, до тех пор, пока новобранцы не будут становиться в строй одетыми, застегнутыми на все пуговицы за пятьдесят секунд. Завтра мне доложите, с какой скоростью эти мамкины сынки, встают с кровати и сколько времени тратят на то, чтобы привести себя в боевой порядок. А сейчас можно приступить к заправке постелей.

– Взвод, на месте! – выпучил глаза сержант Артемьев. – Эх вы, ослы! Вы слышали, что сказал начальник школы? Я не только до ужина устрою вам тренировку, но и после ужина, который вы не заслуживаете, а то и после отбоя.

– После отбоя нельзя, – сказал дежурный сержант Попов.

– Ничего, я с ними на плацу строевой подготовкой займусь, попрошу разрешения у начальника школы, – сказал Артемьев.

– Это другое дело.

Новобранцы бросились заправлять кровати, но сержанты тут же переворачивали матрасы и заставляли перестилать заново, сопровождая свои требования грубыми словами и площадной бранью. Кровать должна выглядеть ровной, как гладильная доска с острыми кантами по бокам. Слюнявишь пальцы и мнешь ими одеяло, чтоб получился ребристый прямой угол по обеим сторонам матраса.

Утренняя зарядка тоже была нелегким испытанием для курсантов полковой школы. Ее следовало начинать более щадяще с последующей нагрузкой, а сержанты, ну какие они были наставники, что они понимали в спорте, в психологии ребят, кто их обучал элементарным правилам педагогики и психологии? Это были мальчишки с семилетним образованием, не прочитавшие ни одной книги в жизни, а грубость, хамство им передалось от начальника школы майора Степаненко.

Я страдал от утренней зарядки, которая требовала три круга по полтора километров каждый, а после трех месяцев муштры, выполнял норму свободно.

После утренней пробежки, мокрые, словно купались в одежде, бежали в школу заправлять кровати. Бомбушкарь сразу засыпал, взобравшись на второй ярус, а когда сержант Кошкин давал команду спуститься на пол, падал обязательно кому—то на голову.

На заправку кроватей отводилось несколько минут, потом мы становились в строй и после команды: запевай, шли в столовую.

Казалось: столовая – это то место, где можно не только покушать, но и отдохнуть…, хотя бы немного. Но не тут—то было. Вы еще не доели суп, как могли услышать команду: строиться.

Возвратившись в казарму, обязательно с песней и одновременным размахиванием рук, курсантов усаживали в душной казарме впритык друг к другу слушать какой – нибудь талмуд Ленина. Нельзя думать, что это был отдых – это была мучительная борьба со сном. Сержант читал нудно, не соблюдая знаков препинания, сам не понимая, о чем идет речь и, теряя интерес к тому, что держал в руках.

В это время солдаты сидели так плотно друг к другу, что тепло от одного передавалось другому. Солдатики выпускали пар не только изо рта, но и из отверстия, на котором сидели, поэтому спертый воздух, жара способствовали тому, что глаза закрывались мимо воли, и с этим ничего нельзя было поделать.

Сержант Артемьев монотонно читал устав внутренней службы, а слушатели, утомленные и не отоспавшиеся, после трех бессонных ночей и длинной пробежки рано утром, стали посапывать с закрытыми глазами и опущенными головами.

– Будут ли вопросы? – спрашивал сержант, после того, как прочитал страницу устава.

Я поднял руку.

– Слушаю вас!

– Мы…

– Называйте свою фамилию, когда встаете!

– Славский, – сказал я.

– Слушаю вас.

– Мы не спали три ночи, мы все как вареные. А вы нас все мучаете, будто мы деревяшки, а не люди. Завтра мы будем другими, вот увидите. Но дайте нам поспать сегодня.

– Не смейте говорить от имени всех, я запрещаю вам говорить от имени остальных. Только от себя и за себя. И то не всегда, не всякий раз, когда вам вздумается. Это вам не гражданка. Вы – солдат славной советской армии и имеете право дышать, кушать, спать, тренироваться и молчать. Прошу спердонить: я не так выразился. Вы обязаны молчать, или выражаясь народным языком, держать поддувало закрытым.

– Мы что – лишены конституции?

– Да, да, вот именно. В армии нет конституции. О конституции забудьте. В армии вместо конституции уставы. А уставы мы будем изучать. Что касаемо бессонных ночей, то вы служите в армии, Советской армии, а она передовая в мире. Так—то, мамкины сыночки. Я тоже ехал вместе с вами, мне тоже хочется спать, но армия есть армия. А вы знаете, на войне, сколько ночей бойцы не спят? Неделями и ничего, а вы каких—то три дня не поспали и уже плачете, мамкины сыночки. Тоже мне неженки! Да вас лупить надо как сидорову козу каждого по отдельности. Будут еще вопросы? Нет вопросов? Тогда снова на заправку кроватей!