Читать книгу Аграрники, власть и село. От прошлого к настоящему - А. М. Никулин - Страница 14

Чаянов много и плодотворно занимался изучением не только сельской России. Его исследовательские интересы распространялись на аграрные регионы других стран и континентов. Обширное чаяновское наследие связано с аграрной экономикой Италии, Германии, Франции, Швейцарии, Дании, Бельгии еще довоенного и дореволюционного времени, когда аспирант Чаянов много путешествовал по сельской Европе, посещая ее ведущие аграрные исследовательские центры и оперативно публикуя свои зарубежные аналитические отчеты-впечатления в отечественных аграрных изданиях.[74] После революции, являясь ответственным совслужащим, директором исследовательского института, Чаянов состоял в научной переписке с ведущими зарубежными исследовательскими центрами мира. Сам он несколько раз побывал в 1920-е гг. в зарубежных командировках, внимательно размышляя над траекториями советского и зарубежного аграрного развития.[75] Особо плодотворно Чаянов сотрудничал с немецкими учеными, иногда изначально публикуя по цензурным соображениям свои работы на немецком языке.[76]

Примером чаяновского анализа ключевых проблем советской экономики в связи с мировым развитием 1920-х гг. может служить его письмо лета 1923 г., написанное в Германии Е. Д. Кусковой, замечательному деятелю кооперативного движения в России, высланной большевиками в эмиграцию. В этом письме мы обнаруживаем личные сомнения Чаянова в устойчивости и демократичности советского режима, а также в смысле и безопасности собственной работы в СССР. Но именно поэтому, полагает Чаянов, так важно для России развивать и укреплять международное сотрудничество, которое могло бы стать некоторым гарантом политической стабильности и защищенности российского населения от большевистского волюнтаризма: «Надо твердо и определенно разделить Россию и С ССР. Надо признать живые процессы в народном хозяйстве, содействие этим процессам интеллигенции, работающей с советской властью. Если мы этого не сделаем, то будем выброшены и останемся навсегда в стороне от России… Надо создать такое внутренне настроение, при котором можно было через СССР видеть Россию и ее живые силы… Вот что передо мной неясно мелькает… Я буду писать про интервенцию, но не военную, а экономическую. Мне представляется неизбежным в будущем проникновение в Россию иностранного капитала. Сами мы не выползем. Эта интервенция… идет и теперь, в наиболее разорительных для России формах. Эта интервенция усилится, так как при денежном хозяйстве в России и давлении Запада будет всегда более реальным… Это куда страшнее Врангеля и всяких военных походов! Так нельзя ли нам также использовать эти экономические возможности, открывающиеся перед Западом? Нельзя ли к экономическим концессиям Запада присоединить наши политические концессии?… Я почти уверен в том, что эксплуатировать концессии (28–30 лет!) спокойнее и выгоднее при гражданском правопорядке… Но что же делать? Я с большим усилием пишу статьи, с большим усилием работаю. И если не будет перспектив, то невольно думается о преодолении себя и переходе где-нибудь, хотя бы в Литве, хотя бы в Эстонии, на хозяйственный труд».[77]

Из этого письма видно, что Чаянов предлагает развивать экономическое взаимодействие советской России с Западом на условиях соблюдения если не политических свобод, то хотя бы стабильных политических прав в СССР, обеспечивающих устойчивую трансформацию советского режима в сторону его постепенной демократизации. Сам Чаянов, кажется, скептически относился к возможностям воплощения такой демократической перспективы. Как мы знаем, эти предчувствия в их пессимистической форме сполна сбылись в судьбе Чаянова. А пока в 1923 г. он продолжает свою профессиональную деятельность, отправляясь из хорошо ему знакомых европейских стран в свою первую и последнюю поездку в США.

Чаянов находился в научной командировке в США в конце 1923 г. в течение двух с половиной месяцев. Целью его американского визита было изучение организации работы департамента земледелия США, а также исследование работы опытных сельскохозяйственных учреждений и ферм. По результатам своей американской поездки Чаянов выступил с докладом на коллегии Наркомзема в феврале 1924 г. Ключевые положения этого доклада представляют чрезвычайный интерес, так как дают меткие и глубокие характеристики различным аспектам сравнения советской и американской организации сельского хозяйства в их соревновательной перспективе.

Изначально Чаянов подчеркивает, что Америка – особенная страна, в которой все построено на машине, и что Первая мировая война обогатила Америку, обеспечив ее приливом золота и расширением посевных земель, необходимых для прокормления своей и союзнических армий. В Америке, стране промышленной, где цены на рабочие руки чрезвычайно высоки даже в аграрной сфере, постоянно существует угроза высокой себестоимости продукта, и отсюда проступают главные черты американского сельского хозяйства – его экстенсивность и рационализированность. По мнению Чаянова, американское хозяйство также является типичным капиталистическим хозяйством, а для сельского хозяйства это означает, что «фермер – подставное лицо, он является батраком крупного капитала».[78]

Чаянов полагает, что в своей внешней и внутренней политике послевоенная Америка полагается исключительно на внутренний рынок, ибо «американцы в своих расчетах указывают, что они двигаются в направлении индустриализации, а сельское хозяйство рассматривают только как такую область, которая дает устойчивость и снабжение индустриальных рабочих и всех контингентов населения Америки соответствующими продуктами. Они, поэтому, не видят катастрофы в том, что производство сельскохозяйственных продуктов на вывоз стало невыгодным. Они спокойно смотрят на то, что Россия займет то место, которое она занимала до войны и из которого обстоятельства заставили ее выйти».[79] Исходя из вышеизложенного, Чаянов делает оптимистический вывод: «Зная, что Америка выпадает из международного рынка, мы смело можем занять это место».[80] Впрочем тут же, размышляя над организационной ролью советских Наркомзема и Внешторга в международной торговле сельхозпродуктами, Чаянов критически отмечает, что «у нас очень большие накладные расходы, и мы плохие торговцы».[81] Итак, если организационно перестроить советскую внешнюю торговлю, то тогда, полагает Чаянов, у Советской России существуют хорошие экспортные перспективы в торговле не только с Европой, но и Америкой.

Общаясь с американскими специалистами по внешней торговле, Чаянов обнаружил у них огромный деловой интерес к сотрудничеству с Советской Россией: «Я направился в департамент торговли и промышленности… когда я зашел туда, я увидел там и «Правду», и "Экономическую жизнь", и все материалы о России. Мне там объяснили, что она рассматривает Россию как ближайший рынок. Они говорят, что об Америке они знают гораздо меньше, чем о нас. То же самое и в департаменте земледелия… я увидел самые последние издания ЦСУ, увидел карту РСФСР в новых границах… Конечно, Америка интересуется нами не только в плоскости снабжения нас капиталом, но и в плоскости получения от нас чего-нибудь».[82] По мнению Чаянова, послевоенная Америка, чрезвычайно богатая капиталами, ищет им приложение на международных рынках, в этой связи аграрные перспективы советского развития также могут стать чрезвычайно притягательными для американских денег. Чаянов полагал, что в самое ближайшее время СССР мог бы организовать экспорт в Америку семян сахарной свеклы и вообще семян нетрудоемких культур и лекарственных растений. Также, само собой, напрашивалось развитие экспорта продуктов леса и пушного промысла.

Переходя от перспектив советско-американского соперничества-сотрудничества в производстве и торговле сельхозпродуктами к сравнительному обозрению организации управлением земледелия в двух странах, Чаянов давал чрезвычайно высокую оценку эффективности и профессионализму департамента земледелия США, который свою работу строит на доверии к информации и делам «снизу». В отличие от советского централизованно забюрократизированного Наркомзема, у американского департамента земледелия «нет центральной работы в большом масштабе – зато полное доверие к местам вовлечения местных фермеров к своим работам».[83] В Америке правительственный агроном ничего не организует, а только помогает фермерам, являясь одним из членов местного фермерского бюро, состоящего из избранных в него 4–5 фермеров. Агроном вовлекает в агрикультурную работу местное население лишь через консультирование фермеров, но не посредством приказов и директив. Агроном и его агрономический участок содержатся на софинансировании со стороны как фермеров, так и государства. Чаянов многократно подчеркивает, что, обозревая всю пирамиду сельскохозяйственного управления в США, он убеждался, что оно эффективно именно потому, что прежде всего демократически аккумулирует энергию сельскохозяйственных производителей на местах.

Чаянов дал любопытные соревновательные характеристики различий в деловой и интеллектуальной культуре двух наций: «Я бы не сказал, что американцы в учености выше нас. Американская нация не является выдающейся с этой стороны. Существенно то, что эта нация очень аккуратна, очень жестка и умеет добиваться своего, устранять все препятствия. Отсутствие разгильдяйства, отсутствие расхлябанности, в противоположность нам, бросается в глаза. Но если не принимать во внимание нашего разгильдяйства, то нужно российскую нацию поставить выше. Американцы не так образованы, как мы, не так вообще думают. Я даже чувствовал, несмотря на плохое знание английского языка, что значительно выше стою многих американских профессоров».[84] Фактически реальный образ Америки во многом подтвердил для Чаянова его вымышленное видение этой страны.

Здесь мы должны отметить, что Чаяновым, кроме его чисто литературных фантастических повестей, были написаны две научно-фантастические утопии, посвященные прогнозам возможного российского и всемирного сельского развития. В первом произведении «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» главный герой, высокопоставленный советский служащий времен Гражданской войны, загадочным образом попадает в Москву 1984 года. Там он выдает себя за иностранца, а именно за американца, знакомящегося с социально-экономическим устройством России и мира конца XX в. В это время весь мир в чаяновской утопии разделен на пять замкнуто автаркических народнохозяйственных систем: англо-французскую, американскую, германскую, японо-китайскую и российскую. Каждая из систем основывает свою экономику на культурных основаниях, наиболее ей присущих, например, японо-китайской системе присущи императорско-феодальные черты; германская фактически полностью огосударствлена, является своего рода пародией на систему советского военного коммунизма; Америка – страна монополистического капитала и семейного фермерства.[85]

В основе экономики России находится строй сельских и городских домохозяйств, объединенных в обширные и гибкие системы кооперации. Впрочем в этой системе существует и мощный государственный сектор, чье могущество основано на контроле природных богатств, распределяемых в интересах всего общества. Есть в России и капитализм, который по пословице «на то и щука, чтобы карась не дремал» выполняет функции менеджериально изобретательного и мотивационно стимулирующего фермента в народном хозяйстве и находится под неослабным государственным и общественным контролем из-за присущих ему деструктивно дифференцирующих черт воздействия на общество. В этой утопической России пластично взаимопроникают друг в друга своими лучшими сторонами городской и сельский образы жизни, хотя и в этом утопическом мире существуют конфликты и соперничество. Главный герой становится свидетелем нападения Германии на Россию, именно в этот момент его арестовывают, подозревая, что за его странным американским акцентом скрывается германский шпион. Россия стремительно одержала победу в войне благодаря применению своего атмосферического чудо-оружия, главного героя выпустили на свободу, на этом первая часть повести окончилась. А вторую часть Чаянов не написал из-за усиливающейся советской партийной цензуры, которая к первой части, написанной в годы военного коммунизма, предсказавшей альтернативу появления в стране утопического нэпа с гуманистически-крестьяноведческим лицом, предъявляла серьезные претензии.[86]

Почти через десять лет после первой утопической повести в канун «великого перелома» появился второй фантастический чаяновский прогноз «Возможное будущее сельского хозяйства».[87] Сравнить хотя бы бегло эти два произведения необходимо. Сразу бросается в глаза абсолютная противоположность двух утопий: утопия 1919 года – затейливо-замысловатая сказка с юмором, пародией, притчей, критикой; утопия 1928 года – суховатая (особенно для пера Чаянова), подчеркнуто научно-практическая сводка предстоящих изменений в сельском хозяйстве. В утопии 1919 года большая часть изложения посвящена описанию социальных отношений будущего: крестьянская держава, царство кооперации, развитие и управление обществом снизу в самых разнообразных формах культурной и политической самоорганизации. В утопии 1928 года ни социальные отношения, ни крестьянство вообще не упоминаются, зато приведен каскад научно-технических достижений – от генной инженерии зерна до изменения полярного климата (включая изощренную механизацию, химизацию, мелиорацию), которые полностью затмевают скромный метеорефор – машину изменения погоды, главного носителя сельскохозяйственного прогресса в первой утопии Чаянова.

Утопия 1919 года остается прекрасной незавершенной крестьянской сказкой. В утопии 1928 года финал без всяких культурно-национальных различий ясен: «В сущности, будущее сельского хозяйства – правда, самое отдаленное, – это отмена сельского хозяйства, в современном смысле этого слова, и переход к изготовлению питательных и текстильных материалов фабричным способом, подобно обычным продуктам тяжелой и легкой индустрии, путем ассимиляции азота и углекислоты из воздуха с помощью химического, синтетического процесса».[88] И еще: «Все сельское хозяйство превратится тогда в такую же размеренную систему производства, какой является наша обрабатывающая промышленность: ни один момент случайности, ни один момент произвола Николая Угодника здесь уже не будет иметь места…».[89]

Так, утопия 1928 года полностью отрицает утопию 1919 года, мировоззренческие установки основной чаяновской теории крестьянского хозяйства: в будущем нет места крестьянской семье – самой совершенной форме организации труда и хозяйства; в будущем уникальность и неповторимость процесса хозяйствования на земле должна подчиниться всеобщему ритму фабрично-заводской промышленности и раствориться в нем. Стандартизация технического прогресса упраздняет разнообразный мир Чаянова. Таким образом, и в сфере фантазии в конце 1920-х гг. чаяновский гений вынужден был подчиниться мифологии шоковой индустриализации. Впрочем, и во второй утопии, в самом ее названии Чаянов оставил намек на неистребимость альтернатив, ибо «Возможное будущее сельского хозяйства» означает, что у сельского хозяйства могут быть и иные варианты. Лишь в одном две утопии странным образом схожи – мистической способностью их автора предсказать происшествия конкретные и значительные. Так, в утопии 1919 года упоминается разрушение храма Христа Спасителя и путч диктатора Варварина в 1937 г., в утопии 1928 года – исчезновение Аральского моря: «Мы не сомневаемся, что в целом ряде районов, где мощные реки могут послужить исходным пунктом орошения, мы можем создать из сжигаемой солнцем пустыни роскошные оазисы, напоминающие собой тропические формы земледелия. Быть может, для этого потребуется погубить Аральское море путем израсходования на орошение всех вод питающих его рек и поставить крест на аральском рыболовстве…».[90]