Читать книгу Аграрники, власть и село. От прошлого к настоящему - А. М. Никулин - Страница 19

После победы Октябрьской революции большевистское руководство в своих планах глобальной социалистической модернизации России стремилось учесть новейшие достижения технико-экономического прогресса капиталистического мира прежде всего двух ведущих мировых капиталистических держав. В Старом Свете это была Германия, в Новом – США.

Традиционно в предшествующие десятилетия революции русская социально-экономическая и инженерно-техническая мысль была связана прежде всего и теснее всего с германским интеллектуальным опытом. Немецкий язык, немецкое образование, немецкая культура и экономика были гораздо распространенней в России по сравнению с культурными образцами и практиками иных стран.

Обращаясь к сельскому хозяйству предреволюционной России, мы обнаруживаем в нем первенство немцев – управляющих сельскохозяйственными имениями по сравнению с остальными управляющими – европейцами (датчанами и англичанами, например). Со времен XIX в. так называемая немецкая система ведения хозяйства была исторически больше распространена среди русских владельцев поместий, чем английская.

Сама система преподавания аграрно-экономических дисциплин в российских университетах во многом представляла собой германские университетские аналоги с поправкой на природно-культурные особенности России. Учебники по аграрной экономии ведущих российских профессоров-теоретиков Людоговского, Скворцова, Стебута написаны, безусловно, под прямым влиянием германской науки Betribchlere, ведь авторы этих учебников, как правило, или лично стажировались в германских университетах, или писали свои учебники в согласии или полемике с германскими аграрно-экономическими курсами Крафта, Гольца, Эребо.[117]

Знаменитая земская сельскохозяйственная статистика в ее теоретических основаниях безусловно и прежде всего связана с традицией немецкой статистики Лексиса, Рюмелина и Майра.[118]

Русские сельскохозяйственные кооперативы скрупулезно учитывали опыт развития своих старших собратьев – «детей» пророка сельскохозяйственной кредитной кооперации немца Райффайзена.

Наконец, русская радикальная социалистическая аграрная мысль также прежде всего черпала аналитическое вдохновенье и теоретическую аргументацию из аграрных сочинений великих германских социалистов – К. Маркса и К. Каутского.

В первые годы после революции казалось, что германское технократическое влияние на радикальные экономические реформы в крестьянской России еще более увеличивается. Ленинские Совнарком и ВСНХ с воодушевлением изучают и перенимают опыт тотального государственного планирования, развитого в Германии в период мировой войны под руководством Вальтера Ратенау. Громадным успехом в революционной России пользуются футуристические проекты берлинского профессора Карла Баллода всеобщей плановой электрификации современного индустриального хозяйства.[119]

В сельском хозяйстве России уже в годы Гражданской войны по проектам известных большевиков Ларина и Милютина создаются совхозы – крупные государственные предприятия, копирующие организацию индустриальных фабрик германского образца.[120] В 1920 г. были приняты кульминационные планы тотального землеустройства и электрификации. По этим планам через аппарат всеобщей трудовой повинности, курировавшийся Троцким, крестьян сгоняли на трудовые фронты коммунистических строек. Непосредственно для тотальных внутридеревенских преобразований принимается план «Великой кампании» другого видного большевика, Осинского.[121] В рамках этой кампании до крестьян доводился мобилизационный план обязательного засева полей с указанием размера площадей и пропорций культур; крестьяне получали сверху приказания не только о том, чего и сколько сеять, но и как сеять. Впрочем, все эти тотальные и часто кроваво-насильственные мероприятия не принесли желаемого эффекта повышения производительности аграрного труда и сельского изобилия, наоборот, к концу Гражданской войны в Советской России произошел страшный голод, ознаменовавший тупик экономики военного коммунизма и переход к новой экономической политике.

В это же время – в конце Гражданской войны – крупнейший российский аграрник Александр Васильевич Чаянов пишет футурологическую повесть «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии».[122] В иронично сочувствующей форме он ставит вопрос о специфически крестьянском пути развития России среди нескольких возможных путей экономической эволюции стран мира, где особо выделяются германский совхозно-совнархозный путь и американский – фермерский. Ирония германо-российских противоречий в утопической России 1984 года – времени действия книги – заключается в драме главного героя книги, который из большевистских руководителей России 1919 года загадочным образом вопреки собственной воле перенесся в Россию 1984 года и там из осторожности назвался американским путешественником. В финале книги, во время начала очередной войны между Россией и Германией, главного героя, выдававшего себя за американца, арестовывают в Москве как германского шпиона. В этой фантастической личной судьбе героя книги заключался во многом пророческий смысл судьбы русского интеллектуала-аграрника революционной эпохи, пытавшегося определиться со своим мировоззрением в контексте мирового аграрного развития, где тон задавали Германия и Америка.

Да, Америка к началу XX в. стремительно превращалась в аграрную сверхдержаву. Неважно, что в ту пору интенсивность сельскохозяйственного производства в Америке была ниже европейской (немецкой, датской, французской, английской). Америка, как и большинство стран Нового Света (Канада, Аргентина, Австралия), брала свое обилием полуцелинных, слабозаселенных земель, эффективно обрабатывавшихся свободным фермерским трудом. Впрочем, в отличие от сходных с ней по природно-демографическим особенностям вышеперечисленных стран, у Америки было серьезное качественное превосходство над ними по масштабам развития сельскохозяйственной науки и начинавшейся аграрной индустриализации. Из русских специалистов на эту особенность США обратил внимание крупнейший дореволюционный российский аграрный эксперт по США, почвовед, профессор Н. М. Тулайков. По результатам своего полуторагодового исследовательского путешествия по Северной Америке он опубликовал в Москве целую монографию «Очерки по сельскому хозяйству в Соединенных Штатах» (1912).[123]

А. В. Чаянов и Н. М. Тулайков представляли собой респектабельную академическую традицию аграрной мысли России в то время благодаря свободному знанию языков и тесным контактам с зарубежными аграрниками, имевшими возможность быть в курсе новейших социально-экономических аграрных течений Старого и Нового Света.[124]

Радикальный взгляд на роль и значение Америки в прогрессе сельского хозяйства, также высказанный еще до революции, во многом принадлежит В. И. Ленину, сформулировавшему знаменитое фундаментальное различение эволюции капитализма в земледелии по так называемому прусскому и американскому пути.[125]

Прусский путь эволюции – медленный прогресс сельского хозяйства с постепенным изжитием феодальных пережитков, поляризующий село на помещиков и кулаков, с одной стороны, и массовое батрачество – с другой.

Американский путь – стремительный прогресс сельского хозяйства за счет демократического капиталистического развития семейных крестьянских хозяйств, поляризующихся на крупных и мелких фермеров.

По Ленину, вообще после отмены крепостного права и в особенности при столыпинских реформах Россия развивалась по прусскому пути. Впрочем, при этом отмечалось, что в такой громадной стране, как Россия, на ее южных и юго-восточных окраинах, исторически не успевших подпасть под крепостное право, также возможно наблюдать интенсивное развитие свободных семейных хозяйств – прообразов фермеров американского пути.

С начала 1920-х гг. после великих испытаний и потрясений гражданской войны ученым-аграрникам России под контролем большевистской партии предстояло искать рецепты преодоления отсталости и устойчивого развития своей, в то время по преимуществу сельскохозяйственной, страны.

И здесь надо подчеркнуть, что с точки зрения внешних политико-экономических и аграрных ориентиров в аграрной сфере России 1920-х гг. происходит неуклонный рост в изучении и применении американского интеллектуального опыта в сравнении с германским.

Тому было несколько причин.

Во-первых, большевистское правительств, руководствуясь формально прогрессистскими критериями развития, полагало, что за образец аграрно-индустриального развития надо брать самую передовую капиталистическую страну, в которую в то время безусловно превратилась Америка.

Во-вторых, и с точки зрения формально географических критериев размера страны и ее населения, пожалуй, лишь США были более-менее сопоставимы с Советской Россией. Остальные капиталистические страны Старого и Нового Света, конечно, так или иначе значительно уступали Америке и России кто по площади, кто по численности, а большинство из них и по обоим этим признакам сразу.

В-третьих, у руководителей послереволюционной России был очень велик соблазн начать строить и создавать все заново, с чистого листа на дремучих и диких, как американская прерия, российских просторах, где институты цивилизации и культуры были основательно разрушены семилетьем войн и революций.

В-четвертых, у большевистских идеологов, пожалуй, имелись серьезные поводы для разочарования в германских политико-экономических рецептах. И дело не только в том, что идеи Ратенау и Баллода не дали ожидавшегося всепобеждающего эффекта в российской экономике военного коммунизма. Сама Германия в первой половине 1920-х гг. разочаровала большевистское руководство своей неспособностью свершить социалистическую революцию. Именно из-за этого, казалось, и был провален хрестоматийный большевистско-коминтерновский проект развития мировой революции, по которому Россия считалась изначальным звеном в цепи мировой социалистической революции, а Германия – звеном самым решающим. Чему теперь можно было научиться у проигравшей войну Германии, экономически зависевшей от контроля ее империалистических победителей, а идеологически в сельском хозяйстве, как казалось, находившейся под воздействием все того же пресловутого прусского пути, да оппортунистических сочинений по аграрному вопросу «ренегата» Каутского. Несмотря на то что старая дореволюционная русская профессура все 1920-е гг. по-прежнему поддерживала самые тесные и плодотворные научные связи со своими коллегами – профессорами Германии, советское большевистское руководство настойчиво искало контакты прежде всего с американской аграрной мыслью и техникой.

Впрочем, надо сказать, что интеллектуально-организационное взаимодействие между странами процесс неодносторонний. В следующей статье мы рассмотрим, насколько активно американские аграрники участвовали в постижении советского сельского хозяйства 1920-х – начала 1930-х гг. А в этой статье обратимся к мнению некоторых советских аграрных экспертов о потенциале американского сельского хозяйства, возможностях применения американского аграрного опыта для советского развития.