Читать книгу Аграрники, власть и село. От прошлого к настоящему - А. М. Никулин - Страница 7

Васильчикову принадлежат смелые и любопытные антрополого-экономические исследования высшей российской власти, осуществленные своеобразным методом включенного наблюдения по праву родства автора с жизнью аристократической бюрократии, представленные прежде всего в виде трех достаточно обширных текстов. Два из них были опубликованы как брошюры-памфлеты: «Русский администратор новейшей школы. Записка псковского губернатора Б. Обухова и ответ на нее» (Берлин, 1868), «Письмо министру народного просвещения графу Толстому от князя А. Васильчикова» (Берлин, 1875). Третий документ «Тайная полиция в России» (1874) представляет собой неоконченную рукопись, которую оканчивать, пожалуй, не имело смысла из-за фактической невозможности публикации данного текста по цензурным соображениям.

Первый документ – ответ на записку псковского губернатора Обухова – заключал в себе не только системную критику губернаторского текста, но также реконструировал типичную физиономию вообще консервативного русского губернатора, способ его мышления и действий.

В своей записке недавно назначенный в Псков губернаторствовать Обухов сообщал, что он прилежно в течение 9 месяцев объезжал земли вверенной ему губернии и, основательно изучив дело, пришел к следующим выводам: псковские сельские земли со времени отмены крепостного права пришли в полный упадок. И если до реформы губерния была способна прокормить себя собственным хлебом, то теперь вынуждена ввозить его. Введенное великими реформами земское самоуправление сплошь и рядом оказывается неэффективным. Земствам, с одной стороны, государство не должно оказывать помощи, чтобы без господдержки очевидней была слабость земств, с другой – необходимо расширить права государственной губернаторской власти, которая будет выглядеть от этого эффективней и рачительней по сравнению с «беспомощными» земствами. Хозяйства польских и немецких поселений на Псковщине экономически эффективней по сравнению с крестьянскими хозяйствами великоросских деревень, представляющих из себя, по мнению губернатора, нищую, темную и хаотическую стихию. А потому в целом население губернии нуждается в формообразующем воздействии государственной власти, прежде всего с учетом немецко-польских хозяйственных рецептов. В заключение проводилась мысль, что губернаторские соображения во многом имеют универсально общероссийский характер и потому рекомендуются к рассмотрению и применению по России в целом.

Васильчиков ответил с резкой ясностью по всем основополагающим пунктам Обуховской записки. Для начала он поиронизировал над девятимесячным плодом губернаторских исследований, веско отметив, что всего лишь 9 месяцев для основательного изучения положения дел в целой губернии явно недостаточно. Вот он сам князь Васильчиков, являясь помещиком тех же северо-западных земель, подолгу живя и работая в губернии с крепостных времен, не взялся бы делать столь много безапелляционных выводов, порой явно фальсифицирующих положение дел. Например, по личному опыту и наблюдениям Васильчикова, Псковская губерния и в крепостные времена была весьма бедна, хлеб ввозила, а не экспортировала. Губернатор в пользу версии о продовольственном изобилии до 1861 г. ссылается на данные еще крепостной статистики, но этой статистике доверять нельзя, приводя соответствующие цифры и факты, уличающие крепостную статистику в безграмотности и фальсификации, утверждает Васильчиков. Так что не 1861 год виноват в оскудении губернии. Имеется достаточно много долговременных причин для псковской бедности, например, одна из очевидных – экономико-экологическая гипертрофированно-хищническая доля льна в структуре посевных площадей губернии, как известно, лен, изрядно истощает почву. А главная политико-экономическая пореформенная причина заключается в тягостности выкупных платежей крестьян.

Земствам действительно присущи недостатки, но большинство из недостатков связаны с болезнями возникновения и роста самоуправления среди населения, у которого самодержавное государство в прошедшие века отняло какой-либо опыт самоорганизации вне пределов крестьянских общин. Потому удивительно злорадство губернатора по поводу бед земств и предложения вообще земствам не помогать, тем самым способствуя окончательно их дискредитации и ослаблению.

Зато не удивителен, а естествен призыв губернатора усилить его собственную власть, которая после этого обещает продемонстрировать эффективный менеджмент. «Да, нет, – возражает на это Васильчиков, – власти у вас и так предостаточно. А вместо того чтобы вести подкопы под земства, занялись бы Вы, губернатор, как следует своей прямой обязанностью – управлением починкой и строительством дорог в псковских землях, находящихся в таком отвратительном состоянии, что они капитально препятствуют как мобильности рыночной торговли псковскими сельхозпродуктами, так и оказанию своевременной гуманитарной помощи местному населению, в годы неурожая пухнущему от голода из-за того, что обозы с государственным продовольствием застревают и разворовываются по бесконечному бездорожью».

По мнению Васильчикова, Обухов – «наш современный псковский Макиавелли»[36] – являет собой типический продукт администратора новой формации, имеющего при себе свою собственную теорию действий: «Теория эта не представляет ничего насильственного, не производит взрыва, не нарушает ход дел; она только подкапывается под основы нового порядка управления и колеблет их, не разрушая самого здания, в ожидании, что оно разрушится само собой».[37]

В заключение Васильчиков отметил, что Обухов к настоящему моменту только что сменил должность – из губернаторов назначен в товарищи (заместители) министра внутренних дел. Это было в некотором смысле повышение по службе, в котором Васильчиков усматривал благосклонное отношение со стороны правительства к обуховским идеям.

Несколькими годами позже, в 1876 г., Васильчиков подверг язвительной критике другой консервативный проект другого влиятельного бюрократа-царедворца – министра народного просвещения графа Толстого – за его идею насаждения по всей России классического образования. По наблюдениям Васильчикова, проект Толстого имел два уровня смыслов: один явный – формальный, другой тайный – реальный.

Формальная цель проекта заключалась в заботе о развитии углубленного изучения в гимназиях классического греческо-римского наследия на уровне античных первоисточников. Таким образом заявлялось, что познания в греческом и латыни, а также в древней истории будут лучше способствовать воспитанию чувств и умов юных российских поколений. Естественно, что усиленное насаждение учебных дисциплин классицизма означало и значительное сокращение в преподавании так называемых реальных наук – математических и естественнонаучных дисциплин. Кроме того, вводились специальные цензы для поступления в гимназии, которые затрудняли получение образования для детей из бедных и малообеспеченных семей.

В реальности же, и граф Толстой особо этого не скрывал, целью его реформы являлось предупреждение развития свободомыслия и нигилизма, которые, по мнению министра просвещения, распространяются вместе с изучением естественных наук, а кроме того, реформа должна была способствовать сохранению и развитию образования среди элит России, препятствуя распространению образования в широких слоях населения.

Критика Васильчиковым Толстого была резкой и остроумной. «Послушайте, граф, – иронизировал Васильчиков, – ну к чему Вы в такой спешке взялись насаждать латынь в школах, ведь у вас в министерстве громадная нехватка учителей по классическим дисциплинам? Вы бы сначала учителей-латинистов подготовили, а потом уж и внедряли классическое образование. Кроме того, Вы представляете, какова разорительна теперь будет для большинства русских семей подготовка по классическим дисциплинам перед вступлением в гимназию? Особенно больно Ваша реформа ударит по обширному слою мелкого и среднего провинциального дворянства, которое ради будущего своих детей будет вынуждено в массовом порядке оставлять свою хозяйственную, служебную и общественную деятельность в сельской провинции, чтобы, перебираясь на службу в крупные города, иметь возможность обучать там своих детей по классической системе? Мы с Вами, граф, весьма состоятельные люди, и потому можем дать нашим детям прекрасное образование при любой системе, но подумайте о громадном числе нежных отцов семейств, для которых Ваша образовательная реформа может стать непосильным бременем на путях получения их детьми образования, – увещевал графа Толстого князь Васильчиков. – И потом, граф, неужели Вы всерьез полагаете, что изучение опыта античности будет способствовать дисциплине и законопослушанию подрастающих поколений? Тогда сами припомните, какими кровавыми смутами и переворотами переполнена история древних Греции и Рима? Высшие культурные достижения античной культуры, как правило, совпадают и с высшими эксцессами общественного разврата. А чем закончилась история античности? Государственный аппарат Рима оказался таким ослабленным и коррумпированным, что был неспособен противостоять вторжению в страну грабительских шаек варваров. А потом якобинцы Французской революции, получившие как раз классическое воспитание, все рядясь в тоги римских трибунов, распространяли в народе безостановочно свои кровавые вердикты. Вот видите, граф, классическое воспитание отнюдь не предотвращает радикализм, но может даже способствовать его развитию».

Здесь надо отметить, что задолго до знаменитого различения в XX в. индивидов на физиков и лириков у Васильчикова имелось схожее собственное мнение о типологии гуманитарных и естественнонаучных способностей, которое он описал следующим образом: «Мне кажется, что люди всегда рождаются с некоторыми предопределенными способностями, которые могут быть подведены под два главных разряда: один из них я назову беллетрическим, другой – математическим…

Преимущества и недостатки людей обоих направлений равносильны: одни мягче, впечатлительней, более способны восторгаться добром и красотой, но зато и слабее, беспечнее характером, падки на всякие увлечения в домашнем или хозяйственном быту, не расчетливы и часто беспорядочны; другие – тверже нравом, сдержаннее и последовательней в речах и действиях, бережливы, расчетливы в своем хозяйстве, но зато и более-менее жестки и сухи по природе и склонны к отрицанию того, что не подходит под формулы математических выводов и доказательств.

Разумеется, есть и такие широкие натуры, которые соединяют все эти способности, но это – очень редкие исключения…».[38]

Васильчиков полагал, что оба направления способностей равноправны и должны иметь одинаковые возможности для развития в соответствующих учебных и образовательных программах, которые должны свободно избирать учащиеся и их родители. В связи с этим Васильчиков упрекал Толстого, что он вводит педантично тягостные учебные программы для насаждения наклонностей гуманитарного классицизма, тем самым препятствуя развитию способностей естественнонаучных. Но дети, как «физики» так и «лирики», должны иметь равные права в доступе к развитию своих способностей – настаивал князь Васильчиков.

Не стоит думать, что Васильчиков был вообще против изучения классической филологии, наоборот, он всячески подчеркивал свое уважение к знанию древних языков и искренне сетовал, что во времена его молодости трудно было найти хороших специалистов-античников даже в Петербургском университете. Васильчиков лишь возражал против реализации консервативной политики от имени классической филологии.

Своеобразным итогом аналитического исследования Васильчиковым эволюции российской власти следует считать его неоконченную записку «О тайной полиции в России», опубликованную недавно И. А. Христофоровым.[39] Записка полна любопытных наблюдений и тревожных гипотез, к сожалению, печально подтвердившихся в последующей российской истории.

Свою записку Васильчиков предваряет историко-социологическим наблюдением за своеобразными циклами консерватизма и либерализма в политике России.[40] Вот ранний Екатерининский период был либеральным, а поздний – со времени Французской революции – консервативный. Павловское царствование было в целом продолжением консерватизма. Ранний Александровский период был либеральным, поздний – консервативным. Николай I в начале своего царствования стремился к каким-то реформам, но достаточно скоро обратился к реакционной политике. Александр II ознаменовал начало своего царствования великими реформами, но с конца 1860-х гг. стало вновь набирать силу консервативное направление в России. В чем же особенность современного роста консервативно-реакционного направления? – задается вопросом Васильчиков.

По его мнению, принципиально новая особенность – это заигрывание высших элит России, партии богатейших аристократов с идеей сотрудничества с тайной полицией. Это абсолютно новое явление, как полагает Васильчиков, притом не только российское, но и европейское; здесь Васильчиков ссылается прежде всего на политический опыт Франции, где в правление Наполеона III поощрялся властный симбиоз элит и спецслужб. Васильчиков обращает внимание на то, что шпион становится модной, а главное влиятельной персоной. Не так было раньше. Даже в предшествующие времена царствования Николая, когда тайная полиция была так всемогуща, существовала четкая граница между аристократами, поставленными к управлению тайной полицией, и самими тайными агентами. Аристократ с брезгливость и печалью исполнял обязанности управления этими нравственно ущербными существами, всячески оберегая высший свет и свою семью от отвратительного бытия шпионажа. Да и сами агенты полиции знали свое место, не претендуя на власть и достойное место в обществе. А сейчас времена меняются – миры политической аристократии и миры тайной полиции стремительно движутся навстречу друг другу, итогом их слияния становится лишь рост консервативной идеологии, на практике обнаруживающий себя в росте коррупции и цинизме власти. Здесь, как нам представляется, Васильчикову действительно удалось предсказать славную и позорную историю восхождения к государственной власти тайной полиции, ее превращение в культурно-аристократическую олигархию нашего времени, к тому же масскультурно опоэтизированную на протяжении последних десятилетий в литературе и кино. И по сию пору остается актуальным предостережение князя Васильчикова: «Опасно, когда время быстрого обогащения и необузданной спекуляции совпадает с владычеством тайной полиции…».[41]

У Васильчикова было чутье не только на дух времени, но и на его отдельных людей. Мы уже упомянули, как его оппонент губернатор Обухов был назначен заместителем министра внутренних дел, остается отметить, что другой оппонент – министр просвещения граф Толстой – при царе Александре III стал министром внутренних дел и на ниве тайной полиции проявил себя еще более ярким консерватором, чем на ниве классического просвещения.

Смерть Александра Илларионовича Васильчикова в октябре 1881 г. обнаружила сильное волнение в российском обществе. Большинство газет и журналов Москвы и Санкт-Петербурга независимо от их идейных направлений опубликовали прочувствованные некрологи на смерть князя. Васильчиков умер в своем имении Трубетчина Лебедянского уезда Тамбовской губернии. Гроб с его телом доставили на железнодорожный вокзал Липецка, куда с ним приехало прощаться тамбовское губернское и земское начальство. Из Липецка поезд повез гроб в Новгород, где с покойником уже вышло проститься новгородское дворянство, земство и губернатор. Из Новгорода тело повезли далее за 40 верст до железнодорожной станции Шимск, оттуда его собирались доставить на траурной колеснице в церковь Струпинского погоста, где были похоронены жена и брат Васильчикова. Бывшие васильчиковские крепостные крестьяне близлежащей деревни Бор, в которой часто останавливался и жил Александр Илларионович, большой толпой собрались на станции и просились на себе нести гроб все трехверстное расстояние до кладбища. Человеколюбивое начальство воспротивилось этой просьбе, но как только колесница с гробом приблизилась к деревне Бор, крестьяне ослушались начальства, распрягли лошадей из колесницы, отслужили панихиду и на себе пронесли гроб до могилы. В те времена еще только возникали специализации экономиста, статистика, социолога, поэтому в центре его могилы поместили венок «Князю А. И. Васильчикову как писателю». А еще он был, конечно, секундантом, секундантом сельской России.