Читать книгу Аграрники, власть и село. От прошлого к настоящему - А. М. Никулин - Страница 5

Васильчиков, проживший большую часть своей жизни в сельской провинции, десятилетиями занимавшийся управлением своими имениями в Новгородской, Псковской, Ковенской, Тамбовской, Воронежской, Саратовской губерниях, накопил огромный и уникальный опыт наблюдений за особенностями экономического быта России. При этом в своих сочинения он часто признавался, что чем больше он вникал в текущую экономическую повседневность, тем она ему представлялась все сложнее и неоднозначнее и тем глубже поражала его способность бойких интеллектуалов-публицистов разных убеждений и возрастов безапелляционно судить о том, что происходит в народном хозяйстве России. Васильчиков этот свой «комплекс неполноценности» описывал следующим образом: «Как это – думал я – вот этот сановник, объехавший в одно лето по железным дорогам половину Российской империи, или журнальный репортер, переговоривший с мужичками об их нуждах и пользах, или писатель, никогда не видавший никакого селения, кроме Парголова и Новой деревни, или, наконец, юноша-социалист, пробывший несколько месяцев в какой-нибудь мастерской, – как это все эти господа, каждый, правда, со своей точки зрения, успели составить в своих кабинетах, вагонах и мастерских ясное представление о народной жизни, а я никак не мог расследовать в тех небольших околотках, где прожил несколько лет, степень благосостояния или нужды местных жителей, различить притворные жалобы, обманчивые показания от правдивых и составить себе полное понятие о действительном положении местного крестьянского хозяйства».[17]

Конечно, Васильчиков признавал, что с ним как с сиятельным барином крестьяне могли особо не откровенничать, но при этом он подчеркивал, что для крестьян любой незнакомый человек из города (журналист, социалист, чиновник) представляется более загадочным и, как следствие, более опасным, чем местный барин. Тем более что у князя Васильчикова за прожитые сельские годы образовалось много близких и постоянных отношений с крестьянами, способствовавших установлению достаточного доверия с обеих сторон. Тем не менее, неутомимо собирая и анализируя местную сельскую статистику, Васильчиков постоянно сталкивался с трудностями сбора элементарных сведений хотя бы о том, сколько крестьяне собирают и высевают хлеба в близлежащих селениях. На подобные расспросы князя крестьяне ему втолковывали: что поля у них неровные, а на урожай воля Божья, отчего и определить его нельзя, сколько было в хозяйстве суслонов и копен, крестьянин не помнит, потому что не считал и не записывал, так как человеку неграмотному и темному это ни к чему, ведь он хлебом почти не торгует, а так лишь им прокармливается.

А с другой стороны, не перестает удивляться Васильчиков, идет же в России сбор статистических сведений, да к тому же еще и анализируется, и работа эта, по наблюдениям Васильчикова, выглядела следующим образом: «В помещичьих конторах и волостных правлениях пишутся разные ведомости наобум, как попало, полуграмотными писарями; от губернского начальства и разных ученых обществ высылаются время от времени запросные пункты с непонятными для крестьян выражениями и сбивчивыми графами, эти таблицы и листки наполняются произвольными, вымышленными цифрами, никто из сельских жителей и сельских начальников не придает никакого значения этим исследованиям, они никем не поверяются; и в то же время из этих ведомостей и списков выводятся крупные итоги, которые публикуются во всеобщее сведение, входят даже в отчеты губернаторов и принимаются в руководство для экономических соображений и административных мероприятий».[18]

По Васильчикову, все это есть ничто иное как «добровольное, можно сказать, предумышленное ослепление»,[19] о котором все, более менее, и наверху и внизу определенно знают. И тем не менее по всем таким собранным фальшивым и ложным сведениям в государстве и обществе продолжают как судить о народном хозяйстве России, так и принимать по нему решения. Причину такой всеобщей статистической фальши Васильчиков находил в скором и формальном копировании европейских статистических образцов отечественной бюрократией. Так, еще в царствование Николая I основали соответствующие статистические комитеты со штатом по одному чиновнику на губернию, а, как известно, размер средней российской губернии равен размеру среднего европейского государства.

Васильчиков предлагал прекратить обманывать как себя, так и окружающих сбором фальсифицированных сведений, приступив к основательному и последовательному изучению народного быта и хозяйства. Для этого он выдвинул своеобразную аналитическую программу постижения основ хозяйственного быта пореформенной России.

Центральная проблема такого исследования звучит и для нашего времени вполне современно, это изучение причин и следствий богатства и бедности народонаселения, то, что сейчас называется изучением проблем социально-экономической дифференциации.

Более всего Васильчикова беспокоили формы и масштабы сельской бедности в России. Небогатая крестьянская семья, находившаяся где-то на границе нижнего среднего уровня, по наблюдениям Васильчикова, состоявшая в то время из мужика, бабы и нескольких детей, как минимум должна была иметь лошадь, корову, несколько голов мелкого скота и обрабатывать при этом все полевые полосы своего надела. Такая семья в целом пользовалась уважением и доверием в местном сообществе, имея собственный голос в мирских совещаниях сельской общины.

Критерием среднего и зажиточного уровня крестьянской семьи можно было считать соответствие в семье количества лошадей количеству душ мужского пола. То есть если в семье было трое мужчин (отец и два сына, например) и в семье этой было три лошади, тогда эту семью можно было достаточно уверенно отнести к средним и даже зажиточным семьям. Прежде всего именно такие семьи обладали и наиболее весомыми голосами на мирских сходах.

Критерии бедности крестьянской семьи определяются, во-первых, по отношению ее рабочих участников к нерабочим. Если в семье много малых детей или дряхлых стариков. Если эта семья неполная и в ней нет мужа (мужика), жены (бабы), то это почти всегда будет бедная и очень бедная семья. Если в семье нет лошади или дойной коровы – это наверняка бедная семья. И наконец, если семья не в состоянии обработать свой земельный надел или вовсе от него отказывается – это также абсолютный признак бедности.

И в связи с этим Васильчиков предлагает начинать первые реальные статистические исследования по крестьянским хозяйствам, не собирая сведения все и подряд – это дорого и нереально, а концентрируясь именно на ключевых критериях организации крестьянского хозяйства:

– отношение рабочих душ к душам малолетним и дряхлым;

– число лошадей и скота;

– пропорции земли владеемой и обрабатываемой.

По мнению Васильчикова, «такое исследование не даст полного понятия о степени благосостояния населения, но оно даст один очень скромный, но важнейший результат: укажет те семейства или группы сельских жителей, которые, прежде всего, требуют помощи, а это… составляет главный и первый предмет хозяйственного управления».[20]

Тут, в свою очередь, следует задаться вопросом, а почему Васильчиков так пекся именно о народной бедности – по соображениям только гуманистическим или также и по экономическим? Здесь надо отметить, что в своих политэкономических воззрениях Васильчиков не отделял проблемы экономической эффективности и социальной бедности друг от друга. Он видел перед собой народное хозяйство России в целом и исходил из того, что успешность существования общества определяется не столько по состоянию его самых «первых» лиц, сколько по самочувствию самых «последних».

Васильчиков все время напоминал своим современникам: оглянитесь на Европу, где к середине XIX в. дифференциация богатства и бедности породила армии пролетариев и пауперов, что было как несправедливо, так и опасно для существования общества в целом.

Не являясь ни социалистом, подобно Герцену, ни славянофилом, подобно своему другу Самарину, Васильчиков не идеализировал крестьянскую общину, признавая в своих сельских исследованиях за общиной множество недостатков: подавление отдельной семьи и личности волей сельского общества, косный уровень агрикультуры, часто противящийся рациональным нововведениям, подчиненность общины административному контролю. Тем не менее в существующих российских условиях Васильчиков отмечал в общине главное достоинство: социальную поддержку всех членов общества, в том числе и самых слабейших.

Пореформенный период 1870–1880-х гг. в истории России совпал с первым мировым кризисом сельского хозяйства, когда в мире цены на зерновые культуры понижались по сравнению с предкризисным периодом почти в 2 раза. Одна из причин этого заключалась в складывании мирового рынка зерна, когда все увеличивающееся производство дешевого зерна в Новом Свете, в Америке и Канаде стало возможно мобильно доставлять и реализовывать в Старом Свете при помощи пароходов и паровозов. Но, как отмечал Васильчиков, в условиях России этот кризис болезненно совпал с началом в европейской части России кризиса аграрного перенаселения, приводившего к экологическому кризису сельскохозяйственного оскудения.

А в результате, констатирует Васильчиков: «Доходность земли уменьшается потому, что прежние культуры истощили почву, истребили леса, потому, что земли устали, просят отдыха, так как верхний слой их, беспрерывно переворачиваемый на одну и ту же глубину и засеваемый одними и теми же хлебами, наконец, отказывается производить такие массы продуктов, какие извлекались из него в течение столетий».[21]

Васильчиков подчеркивал, что Россия оказалась не в уникальной ситуации. За век до нее через подобный кризис аграрного перенаселения и пределы экстенсивного земледелия прошла Западная Европа. И в Европе во второй половине XVIII в. сказывалась критическая ситуация с продовольствием и экологией, выражавшаяся в учащении годов неурожайных, скудных и голодных под воздействием роста численности населения, не способного произвести достаточного количества продуктов традиционными аграрными способами. Европа нашла выход в проведении аграрно-экономических реформ и в развитии аграрной науки, вводившей правила рационального, научного земледелия.

Васильчиков отмечал, что теперь и перед Россией стояла задача качественного повышения уровня своего сельского хозяйства, невозможного без реализации ряда социальных и экономических мероприятий. К ним Васильчиков относил в первую очередь развитие начального сельскохозяйственного образования, распространение сельскохозяйственного кредита, активную поддержку переселения сельского населения на целинные земли юго-востока Российской империи. Но все эти меры было невозможно реализовать без эффективной работы местных аппаратов власти, в особенности недавно созданных в России органов местного самоуправления – земств. А земства для организации эффективной работы нуждались прежде всего в реальной статистической картине положения дел на своих территориях. Вот почему Васильчиков одним из первых земских деятелей выдвинул программы собирания статистических сведений по так называемым подворным переписям, упрощенным, но достаточно эффективным формам бюджетных исследований. Но все это – и статистику, и образование, и кредит – возможно было эффективно организовать на селе лишь при условии эффективной работы самих земств. Деятельность только центральной бюрократии на местах, по наблюдениям Васильчикова, слишком часто оказывалась некомпетентной и, как следствие, неэффективной. А так как успех местного народнохозяйственного быта прежде всего зависел от степени организации местного самоуправления, Васильчиков и посвятил ему свое особое обширное исследование.