Читать книгу Происшествие на Колесе. Несколько моментов из истории борьбы с бесами - Александр Трифонов - Страница 10

Поначалу в Колесе возникла престранная и довольно сильная вибрация, а если оставаться в пределах скрупулёзного описания событий, то это легчайшее гадажжёновское касание, к удивлению и неистощимому восторгу зрителей, ищущих постоянно себе аттракцион и забаву, отдалось в Колесе удивительным и никогда ранее не виданным образом.

Зрители буквально попрыгали со своих мест, а вкупе с ними и операторы вытянули в изумлении свои понурые шеи, и даже режиссёр с ассистентом за стеклом невольно приподнялись со своих стульев, стараясь не упустить из виду столь необыкновенное явление.

Весь же этот удивительный феномен заключался в том, что массивное и тяжеленное Колесо желаний вместе с нижней своей железной трубой и с запрессованным на ней подшипником, непрерывно вибрируя и издавая тяжкий гул, резко выскочило из своего направляющего ложа, прочно вмонтированного в цементную плоть пола, и на какое-то время повисло высоко в воздухе, вращаясь с бешеной неприятной скоростью и продолжая издавать тоскливый, зудящий гул. Затем оно с просто-таки ювелирной точностью плавно вернулось на своё старое место и напоследок, жутко заскрежетав, резко притормозило, останавливаясь. Но что особенно сейчас же поразило всех и непременно бы не укрылось от глаз нашего внимательного наблюдателя, Колесо каким-то непонятным, граничащим с чудом образом ухитрилось остановиться точнёхонько в положении максимального балла. На него-то, как мы помним, с самого начала и нацеливался проказник Гадажжёнов.

Однако лицам, которые были наделены ответственностью, и в первую очередь это касалось ведущего, теперь было совсем не до веселья и ненужных странностей в работе Колеса, таких несвоевременных и разом нарушивших весь стройный порядок Игры. Что же касается зрителей, то все они пребывали в каком-то расслабленном состоянии неизбывного веселия и шуток и, как уже говорилось, только и ожидали что какого-либо нового аттракциона и очередного повода для этих своих шуток. И когда это всё произошло, они на мгновение замерли, осмысливая случившееся и дальнейшие возможности продолжения Игры.

Особенно тяжело и даже болезненно внезапный выброс Колеса восприняли старший ассистент и ведущий. Они всерьёз сразу же после происшествия задумались, что же такое следует им предпринять, чтобы Игра наладилась и пошла снова в её прежнем, обычном режиме. А время неумолимо продолжало убывать, и необходимо было срочно что-то предпринять в этой непонятной, невероятной ситуации. Первым взял себя в руки ведущий, чутко уловив чей-то тишайший, вкрадчивый шёпоток, идущий со стороны зрительских трибун – вот она тебе твоя зацепка, – и он, ни секунды более не медля и не беря себе в голову, кто нашёлся такой чуткий и как он мог уловить его внутреннюю недобрую вибрацию о сладком миге выдворения Гадажжёнова, бросился к своему мучителю, так нагло и столько раз изводившего его своим неуёмным злобным и придурковатым норовом. Теперь он решил быть твёрдым в столь непонятной и нелепой ситуации и уж больше не поддаваться сидевшей в нём самом заразе мягкотелости и благодушия к столь изощрённому лжецу и мерзавцу в таких напряжённых и, по существу, цейтнотных обстоятельствах.

– Более никакого спуска негодяю, – шептал ведущий, настраивая себя на боевой лад, – выгоню вон с позором, разделаюсь с негодяем, – и уже более не медля, он кинулся исполнять задуманное: – Что вы делаете, Гадажжёнов! Портить Игру я вам не дам! Уходите отсюда, вон, немедленно убирайтесь! – грозно надвинулся он на вертлявого лиходея, показывая ему на выход. В столь напряжённой создавшейся ситуации редкий человек сумел бы взять себя в руки и найти подходящие аргументы для противопоставления ведущему под натиском его справедливых и вполне очевидных обвинений. А, вероятнее всего, такой бы среднеарифметический человек предпочёл скорее убраться отсюда к себе домой, чтобы остыть и успокоить свои расшатавшиеся нервишки. Но не таков был Гадажжёнов, он принадлежал к тем упрямцам, для которых и не такие боевые наскоки оказывались абсолютно безрезультатными.

Он немедленно отразил «удар», нанесенный ему ведущим, при этом лицо его (если, конечно же, можно называть то, что у него имелось, этим горделивым именем), словно слепленное из мягкого пластилина, оно расплылось в страдальческой гримасе человека, насмерть уязвлённого в самое сердце, да и вся фигура его поникла, приняв облик невинной жертвы. И эта поразительная его деформация явилась некой предварительной, но существенной частью приготовленных им ответных действий.

А ведущий, считая своё решение о выдворении хулигана с Игры окончательным и бесповоротным, схватил его как следует за плечи и принялся довольно энергично тянуть и подталкивать Гадажжёнова в направлении выхода, и одновременно он призывал ассистентов и операторов скорее помочь ему в этом нелёгком занятии. Но вертлявый пройдоха не дался так просто разделаться с собой. Намертво уцепившись за железный штырь Колеса желаний и извиваясь при этом, словно удав в объятиях дрессировщика, он не давал ни ведущему, ни подоспевшим ему на помощь ассистентам и операторам ни малейшей возможности хотя бы немного подвинуть его в направлении выхода. И при этом ещё наглец ухитрялся вопить и жаловаться, обращаясь всё к тем же зрителям, взыскивая у них справедливости:

– Товарищи, не оставьте одного с этими крокодилами, помогите! – орал и взывал он к ним голосом комиссара, избиваемого оголтелым белогвардейским офицерьём.

И всё это время неистовых усилий и попыток операторов с осветителями при самом остервенелом участии самого ведущего и его старшего ассистента дотащить стервеца Гадажжёнова до выхода, а потом, как тайно мечталось ведущему, пронести негодяя по всем тёмным коридорам Телецентра и, как последний, торжествующий, финал всех их непомерных усилий, выбросить негодяя на свежий московский асфальт. Но это, увы, были лишь одни наивные и розовые мечты ведущего, реальность же бытия оказалась, как всегда, жестока и безжалостно опрокинула всё это. Виновник происшествия своими отчаянными, задушенными криками и жалобами к зрителям не позволил осуществить этот замечательный план, созревший и любовно лелеемый в голове ведущего. И от этих его задушенных криков, и оттого что он без конца жаловался и то и дело обвинял его и показывал на него у Ведущего вдруг на нервной почве стало непроизвольно дёргаться веко правого глаза.

– Этот, который главный, – орал Гадажжёнов, – как вошёл, сразу цепляться, придирается, гад! Что ни скажешь ему, не нравится, у них Колесо – ломаное, а я отвечай! Теперь с Игры ни за что, гад, вырывает!

Но что особенно казалось обидным ведущему, что это его слезливое, насквозь фальшивое представление, к сожалению, находило живой отклик среди зрителей. И своеобразным заводилой и самодеятельным дирижёром у них был тот самый мертвенно бледный и свирепый ликом до сердечного содрогания зритель в первом ряду, приехавший вместе с Гадажжёновым. Он всеми силами старался поддерживать своего приятеля, подражая и ломаясь в его духе. Однако получалось это у него не столь ловко, как это удавалось его более оборотистому дружку. Неожиданно он упал на колени и принялся по-дурацки кверху воздевать свои волосатые, непомерной длины руки и при этом ещё орал каким-то странным, утробным звуком:

– Асгард! Они тебя уморят! – повторял он довольно монотонно. – Зачем мы пришли сюда? Мне больно смотреть на твои страдания.

В самом начале Игры чудовище сумело удачно устроиться в первом ряду и до поры не обнаруживало своей жуткой личины перед присутствовавшей в студии публикой, личины до такой степени жуткой, что она способна была напугать даже очень смелого человека. Свою образину он ловко укрывал от трепетных зрительских взглядов, надвинув на нос широкополую шляпу.

С закипавшем в сердце негодованием наблюдал ведущий за его воплями, дурацкая природа которых должна, казалось бы, была быть видна всем, но, вопреки очевидному, все зрители, находившиеся в студии, вкупе с игроками и даже и с некоторой частью технического персонала, будто заворожённые каким-то сильным наваждением, тем не менее принимали весь этот откровенно показной, дешёвый балаган за чистую монету. Но ещё с большей силой они поддерживали и заступались за прожжённого насквозь враля и негодяя – Гадажжёнова. Ведущий с досады даже плюнул от столь очевидного и странного заблуждения и самообмана толпы, а также и от собственного бессилья и невозможности что-либо с этим поделать, почти воочию ощущая, как рвутся нити Игры, которые с такой лёгкостью он ранее всегда держал в своих руках, умело поддерживая и направляя её ход.

И в результате зрительского недовольства и под давлением их энергичных протестов и поддержки ими хулигана Гадажжёнова он вынужден был пойти на попятную. Махнув рукой, он дал знак своим ассистентам прекратить их яростные до неистова попытки, увы, не приносившие пока даже малейшего результата, хотя бы только оторвать мерзавца от железного штыря Колеса желаний, за который он ухватился мёртвой хваткой, как матрос в бушующем океане на картине Айвазовского «Один». При этом он малодушно подумал, что с таким изворотливым и подлым типом, каким-то непонятным образом сумевшим овладеть зрительской аудиторией, грубой силой желаемого не добиться.