Читать книгу Происшествие на Колесе. Несколько моментов из истории борьбы с бесами - Александр Трифонов - Страница 11

Но бездействовать ведущий уже не мог, внутри у него всё так и горело от неистребимого желания больно ударить по злобному норову вне всякой меры зарвавшегося хулигана Гадажжёнова, наглого враля и притворщика. И он поддался этому своему эгоистическому порыву и в жутком запале кинулся изобличать подлеца в его обескураживающем до бесстыдства вранье:

– — Чего, чего такое?! – спрашивал он, ядовито напирая на слово «чего». – Что такое вы говорите! Зачем встревать и молоть всякую чепуху о том, чего вы совсем не знаете, к тому же ещё и врать! Какое такое оно ломаное, когда у нас перед Игрой всё проверяется! – негодовал он, давая наконец себе волю хотя бы в чём-то ущипнуть и унизить негодяя. При этом он совсем отчего-то забыл о своём прежнем зароке, который совсем ещё недавно давал самому себе, а именно ни при каких обстоятельствах не ввязываться в споры с этим не знающим ни меры, ни узды наглым и бесстыдным пройдохой. Увы, всё действительно обстояло именно таким образом, ещё недавно он давал себе это слово – всегда стараться поступать исключительно расчётливо и умно. Но, увы, взялся снова за то, чего делать ни при каких обстоятельствах было не нельзя!

Да, к сожалению, с нами порой случается такая огорчительная забывчивость и непоследовательность в наших важных поступках, то, что совсем ещё недавно мы положили себе за образец, мы отчего-то уже вскоре отвергаем, избирая гораздо худшее. Такова уж наша человеческая природа, и с этим ничего не поделать нельзя: принимать правильные, разумные вещи и через каких-то несколько минут поступать совсем наоборот, совершая непростительные ошибки, за которые сами же себя мы впоследствии будем винить и укорять.

Несомненно, ведущему следовало настойчиво гнуть свою линию, тащить негодяя вон и добиваться его выдворения из студии, чего и сам он, безусловно, в душе искренно желал, но снова не устоял под придурковатым гадажжёновским напором, ввязался в никому не нужную перепалку, вследствие чего и произошли впоследствии все те весьма огорчительные и не ожидаемые никем события.

– Вот посмотрите, – энергично, с долей превосходства показывал ведущий, – если не хулиганить и не толкать Колесо изо всех своих дурацких сил, чем, кстати, вы и любите заниматься! Ведь это же, в конце-то концов, не какой-то силовой аттракцион в парке культуры! – назидательная интонация звучала в голосе ведущего. – Всё нужно делать по правилам, как всегда делают все умные люди, и тогда никогда у вас, обратите внимание, никогда из своей направляющей Коле… – и в этот самый момент ведущий легчайшим движением ткнул мизинцем игровой барабан в полной уверенности, что при таком разумном подходе к делу ничего выходящего за рамки обычного и всегда имевшего место на этой Игре с его аккуратной подачи произойти не может, ни при каких обстоятельствах. Но он кое-чего не знал, не имел малейшего представления и потому ошибся.

Барабан, словно камень, выпущенный пращой в руках туземца, со скрежетом, содрогаясь и вибрируя, и сейчас же до смерти перепугав ведущего, метнулся вверх, достиг уровня потолочных светильников и, грубо расколов один из них, камнем упал на пол, погнув направляющую трубу Колеса! Затем тяжело грохнулся на пол студии и по инерции покатился кру́гом, нещадно давя ноги всем, кто по неосторожности не успел отскочить в сторону, столпившимся вокруг него игрокам, осветителям и операторам. Все они с криками неуклюже начали разбегаться и прыгать от него в стороны. Ведущий, как, наверное, и всякий бы другой человек, по невообразимой случайности очутившийся на его месте, оказался совершенно не готов к такому предательскому и трудно вообразимому поведению Колеса. Он и представить себе не мог, чтобы Колесо, к которому постепенно, с годами он привыкал и, наконец, привык как к самому обыденному и рядовому предмету, которое всегда и считал абсолютно безвредным и надёжным ввиду его видимой простоты. И чтобы ни с того ни с сего вдруг оно взяло и взбрыкнуло, сиганув под потолок на какой-то сумасшедшей, убийственной скорости и лишь по слепой случайности не покалечило ни его самого, ни всех тех, кто стоял от него поблизости.

Всё произошедшее повергло его в сильнейший конфуз и замешательство.

– Да что ж такое с ним творится, двигатель, что ли, приделали! – жалобно шептал и восклицал он упавшим голосом.

Напротив, Гадажжёнов торжествовал, внося свой дополнительный диссонанс в суетливую неразбериху, затеянную ведущим и его ассистентами вокруг Колеса, и пытавшимися с растерянными лицами тем или иным способом выправить положение. Теперь-то он был удовлетворён и доволен, потому что все наконец увидели, кто здесь портит Игру, а кто – невинная жертва произвола, и ещё ему удалось всё-таки посрамить этого противного зазнайку-ведущего. С радостной гадкой ухмылкой, стараясь побольнее ущемить самолюбие ведущего, он втолковывал зрителям:

– Говорю же ему – ломаное, не верит! Ничему же не верит, но ведь всё же – правда! Взялся гнать с Игры! Меня – невиновного!

И эти назойливые его измышления необъяснимым образом находили живой отклик не только среди зрителей, но и у операторов и ассистентов, и те тоже начинали раздражаться и злиться на ведущего, о чём ранее, всего лишь передачу назад, никто даже и помыслить не мог. Сейчас же все они принялись шептаться и обмениваться недовольными взглядами, а потом и мнениями, поругивая ведущего за его мелочные придирки, из-за которых, как им казалось, Игра спотыкалась на каждом ходу. Но помимо этого, пока что скрытого, их недовольства, все они уже томились от чрезмерно затянувшейся Игры.

Профессионалам известно, что запись телепередачи – чрезвычайно кропотливое и длительное дело, и потому от всех её участников требуется терпение и немалая затрата физических сил. Именно поэтому многие уже успели изрядно пресытиться всем происходившим в студии, и ощущение усталости в них изрядно подогревалось творившейся неразберихой. Что уж говорить о зрителях, которые уже расшалились вовсю, предъявляя свои особые требования и зрительские пристрастия.

И, таким образом, в этот трудный и очень досадный момент внезапной остановки Игры вследствие сбоя в работе Колеса желаний, такого неожиданного и непонятного, увы, и среди зрителей тоже, к сожалению, наблюдались чрезмерное возбуждение и распущенность. Этому в немалой степени способствовал гадажжёновский приятель (при более пристальном взгляде на которого любой бы человек, по нелепой случайности вдруг очутившийся здесь, в студии, и едва ли глубоко осведомленный в зоологии и с формами жизни, существующими у нас на Земле, отнёс бы его по первому взгляду к неким малоизвестным науке человекоподобным существам, лишь отдалённо напоминающим человека). Это полуразумное существо тем не менее сумело воспользоваться внезапной заминкой в Игре и временным замешательством в умах ответственного персонала, а также возникшей сейчас же неразберихой в рядах зрителей, принялось вести себя всё более и более разнузданно и до странности дико. Существо это явно злонамеренно старалось ещё более усилить возникшую неразбериху и сгустить тяжёлую атмосферу в студии. Повинуясь явно сидевшему в нём какому-то звериному инстинкту, он принялся издавать невозможные и трудно терпимые дикие крики, довольно близко имитирующие завывания гиены. Но этого ему показалось мало, и он начал вскоре ещё и сопровождать их столь же необузданными прыжками, явно стремясь увлечь и посильнее раззадорить этим диким занятием зрителей. И они в самом деле вскоре переняли эту заразу дикого буйства, сочтя её за образец нормального поведения, и тоже принялись прыгать и изо всех сил надрывать свои связки, без сомнения уверенные, что только таким безобразным способом им и следует поддерживать своего любимца. Без сомнения, каковым для них был этот вконец распоясавшийся наглец и хам Гадажжёнов. Однако уже вскоре это безумное занятие показалось им слишком утомительным, и тогда они, подустав от своих расхристанных прыжков, принялись за другое, взявшись орать и требовать у руководства студии немедленно принять неотложные меры:

– Менять, менять ведущего, ведущего!.. – заунывно кричали они.

– Ещё и этот! Гада мне мало показушного! – с горечью подумал ведущий, наблюдая за творившейся вокруг него неразберихой, отмечая унылым взором буйство и бесовство сорвавшейся с цепи толпы. – Этого скота тоже хорошо бы поскорее вышвырнуть отсюда вон!

Увы, он никак не находил подходящего способа и не видел быстрого решения для исправления создавшегося ужасного положения. Прежде всего нужно было отыскать дефект в Колесе и его отремонтировать тут же в кратчайшие сроки, а затем уж постараться обуздать взбесившуюся из-за чуждого влияния толпу, чтобы уже потом без каких-либо проволочек снова запустить Игру в её прежнем живом и весёлом русле. И всё-таки в этот ответственный, по сути критический, момент ведущий сумел не сплоховать:

– Технарей быстро ко мне сюда! – гаркнул он голосом звенящего металла, к нему наконец-то вернулась та былая его, всегда присущая ранее ему решительность и стремление действовать. – Главного механика позвать, быстро! – не терпящим возражений голосом командовал он, приходя понемногу в себя.

Но и появление в студии технического персонала, эта последняя надежда ведущего, увы, тоже не принесло желаемого результата – исправить возникшую поломку, эту досадную проблему с Колесом, и снова возобновить прерванную Игру. Самый тщательнейший осмотр технарями устройства, к сожалению, не выявил в нём никакой поломки, пускай даже самого небольшого дефектика. И, главное, не дал абсолютно никакой зацепки к пониманию, что же делать. Из-за чего, в чём, собственно, движением каких негативных сил образуется такой энергичный, но в конкретных условиях никому не нужный, импульс, выбрасывающий Колесо в тёмные подпотолочные сферы студии. Поначалу, правда, возникло робкое подозрение относительно пружины, которая крепилась снизу к Колесу и заботливо укрывалась от досужих взоров зрителей. Она давила на специальный шток, специально для этого и предназначенный, так как вследствие его движения под действием пружины он входил случайным образом при замедлении скорости вращения Колеса до нужной величины в одно из 28 отверстий, имевшихся на нижней плоскости барабана. Чего, собственно, и добивались от конструкции при её проектировании.

К этому ещё следует добавить, что все эти предпринятые ухищрения по управляемой остановке Колеса исходили прямиком от ведущего, который настоятельно требовал и добивался того, чтобы ему в обязательном порядке была обеспечена возможность по его собственному произволению вмешиваться в процесс Игры. При этом он абсолютно был убеждён, что именно благодаря этому его личному вмешательству Игра и стала постепенно такой популярной и желанной в столице, и не только, но и во многих других городах. Успешно конкурируя с её несколько другими вариантами, также в своё время показываемыми на других каналах телевидения. Понятное дело, об этой особенности Игры широко не распространялись, дабы и сомнения по этому поводу не возникало в головах у игроков, настроенных на праздник, радость и предвкушение нежданной удачи.

Внешне всё выглядело совершенно невинно и незаметно, само же вмешательство ведущего в Игру технически осуществлялось с помощью ряда специальных средств, коих мы за неимением времени и очевидного для нас нежелания самого читателя углубляться в столь скучные материи, касаться не станем. Отметим лишь, что имелось ещё специальное реле, закреплённое на игровом барабане, и небольшой пульт. Его-то ведущий всегда и держал в кармане пиджака и им управлял всей Игрой, как уже говорилось, совершенно незаметно для окружающих: игроков и зрителей, раздавая очки, призы и другие бонусы по своему, в общем-то, случайному наитию, по сути творя и создавая канву игры. Этим правом он очень дорожил, считая его своей творческой привилегией. Но в сложившихся условиях абсолютного технического тупика и застоя и одновременно и параллельно разгоравшегося в зрительской среде раздражения и баловства он вынужден был отказаться и от него, и от пружины, как ни тяжело ему это давалось, согласившись на всё в силу принуждающих его к этому обстоятельств.

– Сейчас не до привилегий, – с горечью вздыхал он, размышляя над непредвиденной ситуацией, – а пружина, она, кто её знает, она мощная, и если что-то на неё нажмёт, то… – словом, ради дела он решил не искушать судьбу и сразу же от всего сомнительного и способного хотя бы в какой-то степени повлиять на создавшуюся тупиковую ситуацию избавиться.

Однако и это тоже радикальное упрощение конструкции, как показало следующее, повторное, испытание, нисколько не изменило дурной нрав Колеса. Оно, как и при первом своём самовольном, психованном и сокрушительном, взлёте, отказывалось оставаться на своём законном месте в специально для него изготовленном цилиндрическом ложе. Но каждый раз при малейшем прикосновении, как бешеный шершень, выскакивающий из своего гнезда, соскакивало с него, с невероятной силой закручивалось и немедленно воспаряло ввысь, угрожая всякому, кто по своей неосторожности оказался поблизости от него, своим жутким воем оглашая подпотолочные пространства студии. Технари, вызванные ведущим, умело и споро в короткие сроки выправили погнутую направляющую трубу, повреждённую простодушным действием рук ведущего в его неведении при падении на неё игрового барабана, и в результате кое-что в работе игрового барабана всё-таки изменилось, но не улучшилось. В еле переносимый всеми гул его вибрации, начинавшийся в нём почти сразу же, едва лишь кто-то успевал к нему прикоснуться, добавилась ещё одна, томительная, изводящая душу, нота. Казалось бы, мелочь, но и она сказывалась пагубным образом на тяжкой атмосфере студии. Всем было ясно, тем более, уж конечно, и самому ведущему, что с таким опасным, при каждом ходе выскакивающим Колесом продолжать Игру категорически было нельзя. Всё это ещё усугублялось тем, что время продолжало уходить, а с ним уходило и время, отведённое на запись передачи. И было ещё одно быстро надвигающееся событие: приближалось время, когда в студии должен был появиться коллектив другой, следующей за этой по времени программы. Все эти соображения, как бытовая электропила, распиливали мозг ведущего, на которого было жалко смотреть – до того он был удручён своей неудачей, этой образовавшейся совершенно тупиковой ситуацией, в немалой степени это било по его самолюбию и авторитету.