Читать книгу Происшествие на Колесе. Несколько моментов из истории борьбы с бесами - Александр Трифонов - Страница 5

Несмотря на дурацкий вид гостя, лицо его выражало сознание ответственности момента и важности предстоящих событий.

– Вы, собственно, откуда взялись, товарищ? Я вас что-то не припомню, – дерзко, но сохраняя тепло улыбки обратился к нему ведущий.

Его неприятно беспокоил несообразный вид игрока и неотступно мучил вопрос: как он мог не заметить его раньше! Обычно перед игрой он выходил к приехавшим гостям, распределял тройки, делал замечания и в том числе рассказывал, как, собственно, будет проходить Игра, что игрокам делать можно, а что – нежелательно или даже совсем недопустимо. Но на этот раз родственник жены, внезапно, без звонка и телеграммы, будто снег на голову нагрянувший к ним из провинции, задержал его, и игроками должен был заниматься старший ассистент, правда, вполне возможно, что он тоже перепоручил это важное дело кому-то из младшего персонала.

«Никому ничего нельзя поручить, всё должен сам, всё сам! – с горечью подумал ведущий. – Вертлявого неприглядного игрока следовало в обязательном порядке немедленно переодеть, так сказать, привести в божеский вид, или даже, возможно, совсем заменить», – лихорадочно проносились в его голове досадливые, горькие мысли. Такие случаи у них бывали и бывали неоднократно. От радостной возможности побывать в Москве, да ещё поучаствовать в весёлой популярной Игре, показываемой в Москве, а в записи транслировавшейся на всю страну, некоторые особенно впечатлительные гости подчас являлись в студию уже нагулявшимися, тёпленькими.

В таких случаях существовало негласное правило их быстро заменять на кого-то из зрителей этой же передачи. В любом случае Игра должна была оставаться популярной, доставлять всем исключительно лишь доброе, радостное и весёлое настроение.

– Вы меня обижаете! – отозвался неприглядный игрок, навеявший столько безрадостных мыслей в голову ведущему.

При этом, говоря это, он, будто то плакса-мальчик, немного подвыл, видимо стараясь изобразить некое потрясение от столь прямолинейного вопроса ведущего и тем самым возвращая его из забвения мыслей, которые, словно детальки брошенного в сердцах будильника, разлетелись в его голове в разные стороны. Ведущий вопросительно посмотрел на него, не понимая, что ещё нужно этому назойливому придурку, так некстати задержавшему передачу и свалившему на него столько забот.

А тот, заметив расстроенный, озабоченный вид ведущего, внезапно резко, словно прожжённый актёр, сбросил с себя маску жутко расстроенного человека, поменяв её на ехидную, злую, всё понимающую рожу. Но тут же, оглянувшись воровски на зрителей, снова «натянул» на себя её слезливую личину оскорблённого человека.

«Какого беса к нам сюда принесло?!» – мелькнуло тут же в голове у ведущего, и он был недалек от истины, но так как в сложившейся ситуации задумываться ему долго не приходилось, он сразу же подступил к неприятному гражданину, особенно не церемонясь с клетчатой шушерой.

– Чего, чего такое случилось, что вам не понравилось? – спрашивал он, подступая живо к нему.

– Как же что! – жалобно проскулил тот. – Я про ваши слова расстраиваюсь, эти ваши «Откуда взялись!». Что ли разве я шпион какой-то?! Или что ли в окно сюда тайно влез! – сказав это, вертлявый мигом обследовал взглядом студию и, не найдя в ней ни одного окна, переключился на более приземлённые материи: – Или, скажем, если бы я в бане кальсоны снял, а на колене клоп сидит, вот тогда действительно…

Банный пример свой он дорассказать не успел, так как не дал ведущий.

– Вы чего себе такое позволяете, товарищ, какие такие кальсоны!? И потом ещё эта насекомая гадость! – в нервическом запале наскочил он на него. – Вы, похоже, совсем не понимаете, где вы сейчас находитесь! И… как у нас здесь, в студии Телецентра, подобает себя вести!

При этих словах он бросил испепеляющий взгляд на старшего ассистента, но тут же и спохватился, взял себя в руки. Ведь время неумолимо шло, а Игра так ещё и не сдвинулась с мёртвой точки.

Секунду передохнув (это понадобилось ему, чтобы сбросить с себя лишний запал), он снова приступил к неприглядному игроку, который ещё продолжал что-то уныло бубнить себе под нос, и при том довольно назойливо и громко, так, чтобы и все находившиеся в студии слышали его:

– Что тут такого, подумаешь, клоп! Он же тоже животное! А то взяли себе манеру всех зажимать, слово никому не дают сказать!.. – и так далее, всё в таком же унылом, капризном и противном духе.

– Ваше приглашение, – перебивая назойливую докуку вертлявого, резким голосом, не допускавшим малейших возражений и подлых увёрток привередливого ломаки, потребовал ведущий, нарочито не глядя в его блудливые глаза.

После такого нарочито официального обращения, произнесённого голосом, исполненным ледяного бесстрастия, вполне можно было бы ожидать, что этот наглый, неприглядный и тормозящий Игру гражданин теперь наконец уймётся и Игра пойдёт далее, как и всегда ранее, своим обычным весёлым и бодрым чередом. Но не тут-то было. То, что всегда удавалось ведущему играючи, теперь неожиданно наткнулось на подлый норов неизвестно из каких тёмных углов сюда в студию затесавшегося вертлявого привередника.

– Да, сколько же можно, товарищи! – истерически всплеснув руками и адресуясь преимущественно к зрителям, воскликнул вертлявый показушник. – Каждый раз просят: давай, давай показывай им всё, да и только! Вот напасть какая у нас пошла сегодня, товарищи! Просто беда, как вошёл к ним в эту ихнюю здоровенную, сразу тут и начинается этот ихний показ! Входному, наглому, показывал, потом, значит, их режиссёру… Ему-то – зачем?! Для сведения захотелось, хотя, казалось бы, зачем бы ему, если вдуматься! Ну нет же – давай! Теперь, значит, ассистенту, ну, он как бы за главного у них числится, хотя какой же главный! Совсем не главный, но ведь тоже – требует! Говорит: в обязательном порядке, потому что он – ответственный за организацию. Коли так, показываю и ему. Ну всё, думаю, кончено дело, отдохну, приду в себя немного от нервотрёпки с ихними эмвэдэшными показываниями, и тут опять – нате вам по зубам! Является, значит, этот, хм… и снова за старое, опять со своими показываниями!

Горестно взмахнув руками, вертлявый страдалец умолк, вопрошая взглядом притихших зрителей, почуявших неминуемое приближение скорой «грозы». В студии воцарилась тягостная пауза, которую сам же страдалец и прервал:

– Что ж, коли надо, то что ж! Нам – ничего, мы стерпим, вы только толком разъясните, для чего он, показ-то этот ваш, и сколько, главное, ещё нужно раз? Мы тоже вроде как человеками пока числимся, и у нас нервы скручены. Нате, чего уж там, глядите, коли хотите, – вертлявый проказник внезапно бросил скулить и ломаться и, фантастически далеко оттопырив нижнюю губу и устремив сумасшедшие глаза долу, протянул ведущему мятую телеграмму, в которой мелкими печатными буквами было отчётливо видно, что «гражданин Гадажжёнов и ещё один человек с ним, по выбору самого Гадажжёнова, приглашаются к 21-му числу мая месяца 198.. г. на телевизионную передачу «Колесо исполнения желаний». Под телеграммой стояла личная подпись ведущего.

– Ага, значит, телеграмма у вас есть, ну что же… тогда всё вроде бы в полном порядке, – фальшивым, потерянным каким-то и совсем уж не свойственным ему голосом сказал ведущий, как бы признавая полную бесполезность его проверки, так скоропалительно и, как оказалось, без какого-либо ощутимого результата затеянную им. – Что ж, вопросов к вам у меня больше нет никаких, – говорил он, задумчиво поглаживая свой до блеска выбритый подбородок и с удивлением и отвращением сознавая, что память абсолютно ничего не сохранила ему об этой телеграмме, хотя его подпись на ней буквально вопияла о том, что она побывала в его руках.

Как это могло произойти и не оставить ровным счётом никакого следа в его памяти, он мог только гадать. Но это он ещё бы мог себе простить и принять – годы всё-таки брали своё, но вот то, что он не сохранил ни малейшего воспоминания о фотографии, которую все приглашенные на Игру в обязательном порядке должны были высылать на адрес передачи, этого простить он не мог ни себе, ни ассистенту, готовившему с ним передачу.

«Потом я у него спрошу её, и мы посмотрим вместе, и того, кто мне её не показал…» – дальше он не стал додумывать, что будет с тем бедолагой, но в себе ощутил сильнейшее раздражение.