Читать книгу Происшествие на Колесе. Несколько моментов из истории борьбы с бесами - Александр Трифонов - Страница 14

Теперь же, когда у ведущего напрочь отсутствовала всякая возможность управлять игрой, подталкивая её к благому, справедливому исходу, так сказать, «очеловечивая» её порою жестокий характер, и теперь поэтому она шла своим унылым и однообразным чередом, забавляя лишь одного игрока. И теперь игра вся сводилась лишь к одному монотонному, повторявшемуся раз за разом и до крайности раздражавшему ведущего циклу. Колесо после нарочито легчайшего касания его Гадажжёновым, будто шестерёнка, сорвавшаяся силой пружины со своей оси, набирало невероятное вращение, совершенно не типичное для такой простой увеселительной Игры. В эти жуткие мгновения своего вращения оно неотразимо напоминало турбину двигателя реактивного самолёта. Примерно секунд через двадцать оно вдруг резко теряло силу своего вращения, вибрируя и скрежеща всеми своими частями под действием новой, неизвестной противоборствующей силы.

Но не только это удивительное, но, к сожалению, излишнее и никому не нужное вращение смущало ведущего. Выводило его из себя другое, то, что происходило потом, после того как Колесо, теряя былую свою силу, наконец останавливалось. На этой вот финальной стадии, когда Колесо резко притормаживало, теряя былую свою прыть, в некий неуловимый момент, когда неподвижная стрела, по которой фиксировались заработанные игроками баллы, вдруг оказывалась напротив цифры максимального балла! И почему-то всегда именно в этот момент действием неведомой силы Колесо вдруг останавливалось. И так происходило постоянно, при каждом розыгрыше, приводя в истерический восторг лишь одного неугомонного игрока.

– Опять сфартило! – орал он, подпрыгивая с безумной устремлённостью достичь потолочных вершин, превосходя в этом дурацком занятии даже своего не в меру прыгучего товарища, который в радостном умилении немедленно присоединялся к безумствам товарища.

– Сегодня везёт, не то что прошлый раз, проиграл начисто горбатому! – доверительно жужжал он в уши ведущему, явно тяготившемуся столь назойливым панибратством. В этот раз, будто нарочно, всё сошлось в одну точку, и даже слово, которое ведущий назвал игрокам перед игрой, оказалось небывало длинным, и в результате выигрыш нашего «героя» достиг небывалой суммы в 30 тысяч баллов, никогда ранее и ни разу во все последующие годы никем не превзойдённой.

После безумных ликований Гадажжёнова от неслыханной удачи своего выхода в финальную часть игры на него неожиданно сошла слезливая родственная лихорадка, и он взялся отсылать бесконечные приветы своим бесконечным родственникам и приятелям, словно ветряная мельница махая перед монитором своими непомерными ручищами. Притом ещё вся эта обширная его родня и приятели все как один оказались иностранцами, носителями очень специфических имён! И не какими-то там обыкновенными вроде Жоржа или, скажем, Габриэля – нет, у всех них текла в жилах жаркая персидская или, возможно, арабская кровь. Там были, к примеру, такие заковыристые имена, как Аластор, Кихикмеш или даже Марбас! Не часто услышишь такое! Ведущего буквально трясло от этих имён, и ещё его неодолимо мучило страстное желание озадачить зарвавшегося мерзавца коварным вопросом: а в каких, собственно, жарких странах вы нахватали себе всех этих родственников?! Однако после тех чрезвычайно мучительных ударов по самолюбию, какие совсем ещё недавно он получил от ненавистного пройдохи, и как раз именно тогда, когда пытался он уличить мерзавца в его наглом вранье, пройдохе с лёгкостью удавалось всякий раз в таких случаях наносить ему очень болезненные удары по его самолюбию и репутации. И потому теперь уже он не решался связываться со столь опасным и непредсказуемым в своей поистине фантастической изворотливости прохвостом. И теперь ему оставалось лишь яростно шептать себе под нос всё то, что рвалось у него с языка, таким лишь образом изливая свою ярость по отношению к наглому говоруну.

Здесь нам обязательно следует обмолвиться, чтобы у читателя не возникло каких-то совершенно нам ненужных недоразумений. Ведущего раздражали отнюдь не сами по себе довольно странные и редкие имена родственников и друзей непревзойдённого ловкача Гадажжёнова, и уж никоим образом он не был отягощён какой-либо религиозной или же национальной нетерпимостью. Совсем нет, ведь и в собственных его жилах тоже текла горячая еврейская кровь, за что он так и любил и относился всегда трепетно и с любовью к своей престарелой матери.

Здесь, конечно же, всё было в другом, в том откровенном вранье и в явном несоответствии его, так сказать, ближайших родственников арабов собственной заурядной внешности Гадажжёнова – европейца, конечно же, со всеми теми оговорками, касающимися его, мягко говоря, не совсем приглядного вида. Ведущий подозревал, он буквально разрывался от томительного, щемящего подозрения и негодования, что всё, что говорил здесь Гадажжёнов – буквально всё являлось одним искусным враньём и сплошной профанацией! Но и это было далеко ещё не всё то главное, что буквально сводило ведущего с ума. Главное же заключалось в том, что ему никак не удавалось подцепить пройдоху-ловкача в этом его качестве, уличить явно, в присутствии всех, в его сплошь жульническом качестве и уж тут сразу же, не медля более ни секунды, с величайшим позором выдворить гада вон из стен почтенного заведения. Но довольно уже нам наблюдать эту фальшивую и насквозь лживую в своей основе Игру! Теперь же нам настоятельно необходимо, нисколько не медля, безотлагательно покинуть это уютное и во многих отношениях приятное помещение студии, так заботливо и искусно устроенное исключительно лишь для того, чтобы зрители получали здесь одно лишь удовольствие, ощущая себя легко и свободно, как ни досаден, вероятно, этот наш скоропалительный побег нашему милому читателю. И всё-таки мы принуждены оставить студию, дабы нить начатого нами рассказа не оборвалась и не повисла бы в воздухе самым нелепым и абсурдным образом.