Читать книгу Богатство идей. История экономической мысли - Алессандро Ронкалья - Страница 3

В основе этой книги лежит идея о том, что история экономической мысли имеет большое значение для понимания механизмов функционирования экономики, которая составляет основу человеческого общества. В прошлом в результате столкновения со сложной, находящейся в процессе постоянного изменения реальностью появлялись и развивались различные подходы к изучению экономики – и они предоставляют богатый материал для интерпретации экономических феноменов, даже тех из них, которые непосредственно связаны с современной ситуацией. Именно в последнем случае история экономической мысли не только предлагает гипотезы для интерпретации доступной нам сегодня информации, но и предостерегает от поспешного и механического применения моделей, заимствованных из доминирующей (на сегодняшний день) экономической теории. Равным образом, при столкновении с различными подходами к рассмотрению экономических вопросов четкое представление о культурных корнях как собственной линии рассуждений, так и отличных от нее, конкурирующих с ней линий дает чрезвычайно ценную возможность уйти от возможной ситуации диалога глухих.

Важно учесть то, что успокоительный подход, разделяемый в большинстве учебников экономической теории, согласно которому в отношении «экономических истин» давно достигнут консенсус, является ложным – по крайней мере в отношении самих теоретических основ экономического знания. Для понимания множества позиций, существующих при обсуждении экономических вопросов, важно провести реконструкцию различных взглядов на функционирование экономики, которые предлагались, развивались и подвергались критике в прошлом. Это непростая задача. Экономические дебаты не следуют прямым линиям, они представляют собой, скорее, запутанный клубок.

В попытке распутать его мы сосредоточим внимание на концептуальных основаниях различных теорий. И одним из аспектов, отличающих данную книгу от других работ по истории экономической мысли, является признание того, что само значение того или иного понятия (или концепции) может изменяться, даже если это понятие при переходе от одной теории к другой сохраняет свое название. Изменения в аналитических системах связаны с изменениями в концептуальных основаниях, хотя этот факт и игнорируется очень часто.

В этом отношении предложенное Йозефом Шумпетером разделение между историей анализа и историей мысли (где первая относится к области аналитических систем, а вторая – к области «мировоззрений») является не столько ошибочным, сколько бесполезным. Так же бесполезно и жесткое разделение в истории экономической мысли между «рациональными» и «историческими реконструкциями». Ведь совсем неочевидно, почему реконструкция логической структуры подхода того или иного экономиста будет с необходимостью вступать в противоречие с анализом его мировоззрения. Можно утверждать, что в области истории экономической мысли, как и в аналогичных областях, важнейшим элементом, позволяющим отделить научное от ненаучного, выступает критерий филологической правильности.

Пределы настоящей работы заданы, таким образом, не априорной приверженностью ее автора некой конкретной линии интерпретации, а неизбежной ограниченностью автора в способностях и времени, его принадлежностью к определенной культуре. Так, я не рассматривал вклад культурных традиций Востока и уделил незначительное место (лишь одну главу) 20 векам предыстории современной экономической науки. Разумеется, западная экономическая теория укоренена в наследии классической Античности – как греческой, так и римской – и обогащена воздействием средневековой культуры, которая являлась более сложной и разнообразной, чем это обычно представляется. Поэтому решение уделить этому этапу всего несколько страниц является, безусловно, весьма спорным. Но в столь широкой области исследования ограничения подобного рода, увы, неизбежны. И естественно, что представленные далее результаты, несмотря на все стремление к их систематическому изложению, не претендуют на то, чтобы считаться истиной в последней инстанции. Я могу лишь приветствовать любую критику и комментарии, которые могут оказаться полезными в дальнейших исследованиях.

Наше путешествие начинается главой о методологических вопросах. Она не замысливалась как обзор или даже как введение в обсуждение проблематики эпистемологии. Мы лишь постараемся увидеть ограниченность «кумулятивного взгляда» и понять важность анализа концептуальных оснований различных теоретических подходов.

Следующие три главы посвящены рассмотрению досмитовской экономической мысли. В главе 2 рассматривается предыстория экономической науки, от Античности и вплоть до меркантилизма. В главе 3 внимание сосредоточено на Уильяме Петти и его политической арифметике – ключевом эпизоде в формировании экономической науки как в отношении ее метода, так и системы понятий, выражающих экономическую реальность. Фокусировка внимания на отдельной фигуре или группе фигур в этой, как и в последующих главах, позволит более четко понять особенности той или иной стадии эволюции экономической мысли или направления исследований.

В период между концом XVII и серединой XVIII в., как мы увидим в главе 4, различные направления исследований сталкивались между собой. И хотя этот период не был богат на значительные прорывы в сугубо аналитической области, мы обратим внимание на значимость того взаимодействия между экономикой и другими областями социальных исследований, которое характеризовало его. Именно в это время вопросы о том, как устроено человеческое общество, какие мотивы управляют человеческим поведением (вопрос о роли страстей и интересов и особенно преследования собственных интересов), к каким желаемым или же непредвиденным последствиям приводят человеческие действия, стали предметом бурных дебатов на пересечении между экономикой, политикой и наукой о морали.

Уже на этой стадии четко обособились два подхода, дихотомия которых (со всеми присущими им ограничениями) станет очевидной в дальнейшем изложении. С одной стороны, функционирование экономики рассматривалось как результат столкновения сил спроса и предложения на рынке: мы можем обозначить его как «дуговой» подход – по аналогии с электрической дугой (дуговым разрядом). Здесь взаимодействие двух полюсов – спроса и предложения – приводит к разряду в виде акта обмена и, следовательно, к установлению равновесия. В этом подходе понятие равновесия приобретает центральную роль. С другой стороны, мы видим идею о том, что функционирование экономической системы проявляется через последовательные циклы производства, обмена, потребления. Этот подход можно обозначить как «спиральный», поскольку в нем эти циклы не являются неизменными, но составляют стадии единого процесса роста и развития.

Пересмотр и оригинальное переосмысление столкновений между этими подходами было предложено в работах Адама Смита, что будет рассмотрено в главе 5: неустойчивое равновесие между стремлением к собственной выгоде и «этикой симпатии» выступает другой стороной процесса разделения труда и его результатов. Дискуссии о типичных для Смита вопросах экономического и социального прогресса представлены в главе 6. Великая Французская революция и эпоха террора обозначили предпосылки к фронтальной конфронтации между сторонниками идеи о необходимости улучшения человеческих обществ и теми, кто считал всякое вмешательство в регулирующий экономику и общество механизм бесполезным, если не опасным.

Затем мы переходим к главе 7 – к Давиду Рикардо, первому автору, которому принадлежит заслуга создания стройной аналитической системы, последовательно развиваемой на основаниях, заложенных Смитом. Рикардо выделяется среди других участников этой чрезвычайно богатой и насыщенной стадии экономических дискуссий, несмотря на то что Торренс, Бэйли, Де Квинси, МакКуллох, Джеймс и Джон Стюарт Милли, Бэббидж и «социалисты-рикардианцы» с полным основанием могут рассматриваться как самостоятельные величины, вклад которых представлен в главе 8. В главе 9 мы рассматриваем Карла Маркса и особенно те аспекты его мысли, которые имеют непосредственное отношение к политической экономии.

Золотой период классической школы относится преимущественно к эпохе между Смитом и Рикардо. Переломный момент, традиционно относящийся примерно к 1870 г. и обозначаемый как «маржиналистская революция», возвращает нас к «дуговому» представлению о противоположности сил спроса и предложения на рынке. Несмотря на то что оно давно присутствовало в обсуждении экономических вопросов, именно тогда это представление приняло наиболее выраженную форму благодаря как наличию четкой аналитической структуры субъективной теории ценности, так и большей стройности предлагаемой концептуальной картины. Центральная проблема экономической науки переместилась от объяснения функционирования рыночного общества, основанного на разделении труда, к интерпретации выбора рациональных агентов в их взаимодействии с другими, следующими подобным правилам поведения индивидами посредством рынка.

Основные черты этого изменения и длительной подготовки к нему обсуждаются в главе 10. Кроме того, эта и две последующие главы иллюстрируют три основных течения, на которые традиционно подразделяется маржиналистский подход: английское (Джевонс), австрийское (Менгер) и, наконец, французское, связанное с анализом системы общего экономического равновесия (Вальрас). Всеобъемлющая попытка синтезировать классический и маржиналистский подходы характеризует вклад Альфреда Маршалла. Эта попытка и ее ограничения рассмотрены в главе 13.

Маржинализм неразрывно связан с субъективной теорией ценности, с радикальной трансформацией утилитаризма, который изначально выступал основой для этики консеквенциализма. Утилитаризм Джевонса низводит homo oeconomicus до вычислительной машины, которая максимизирует одномерную величину: именно на этом зыбком фундаменте, как мы увидим, строит свой аналитический замок субъективная теория ценности.

Случай Маршалла довольно интересен, поскольку он показывает, насколько сложно связать комплексное и гибкое ви́дение мира с аналитической структурой, ограниченной догмами концепции равновесия. Нечто подобное произошло и в случае австрийской школы, так же как и с подходом Шумпетера, теория которого представлена в главе 15. Таким образом, мы можем разобраться в причинах значительного разброса в оценках нескольких ключевых экономистов (превозносимых или принижаемых в зависимости от позиции, с которой они оцениваются), приняв во внимание богатство и глубину их концептуальной репрезентации действительности, или же слабые стороны и жесткость их аналитических систем.

Проблема взаимоотношений между концептуальной основой и аналитической системой принимает различные формы в работах Джона Мейнарда Кейнса и Пьеро Сраффы, чьи вклады рассмотрены в главах 14 и 16. Кейнс надеялся сделать свои идеи приемлемыми, сколь бы революционными они ни являлись, для ученых, воспитанных в традициях маржинализма. Однако примирительный подход Кейнса привел к явному искажению его идей, что было закреплено в стерильной канонической версии «неоклассического синтеза». Сраффа, в свою очередь, представил свой анализ таким образом, чтобы сделать возможным его использование как конструктивно, в рамках классического подхода, так и с целью критики, проводимой в рамках маржиналистского подхода. Это, однако, затруднило реконструкцию метода и концептуальных основ его теории, также открыв путь ко многим недоразумениям.

Наконец, главным образом на базе работ Кейнса и Сраффы, а также принимая во внимание позднейшие разработки, освещенные в главе 17, в главе 18 представлены некоторые предварительные и беглые размышления о перспективах дальнейшего развития экономической науки.

Идея этой работы зародилась давно и была связана с подготовкой курса лекций «Экономические философии», который я прочитал в 1978 г. в Университете Ратджерса. К тому времени я уже провел исследования по Торренсу, Сраффе и Петти [Roncaglia, 1972; 1975; 1977] и весьма наивно полагал, что смогу написать книгу подобного рода на основе моих лекционных заметок за довольно короткий промежуток времени. В последующие годы я читал курсы лекций по истории экономической мысли в Университете Парижа X (Нантер), на факультете статистики и докторских курсах в области экономической науки в Университете Рима (Ла Сапиенца), а также в Институте Св. Анны в Пизе. Я, кроме того, принимал участие в реализации итальянского телепроекта «The Pin Factory»: 27 серий о ключевых фигурах в истории экономической мысли. Эти события сыграли основную роль в попытке сделать мое изложение еще более ясным и более системным. Моя работа получала поддержку в виде исследовательских грантов Министерства университетов и науки Италии (MIUR). Мне также очень помогли замечания и комментарии, полученные на многих семинарах и конференциях, а также в виде откликов на работы по проблемам из истории экономической мысли, которые я публиковал в течение долгого времени. Многие коллеги и друзья оказали большую помощь; я хочу особо отметить начальный импульс, данный мне Пьеро Сраффой и Паоло Силосом Лабини, равно как и полезные замечания Джакомо Бекаттини, Марселлы Корси, Франко Донцелли, Джеффа Харкурта, Марко Липпи, Кристины Маркуццо, Нерио Нальди, Козимо Перотты, Джино Ронкалья, Марио Тонверонаки, Луисы Валенте и Роберто Виллетти, которые читали черновики некоторых глав. Сильвия Брандолин оказала неоценимую помощь в редактировании.

Английское издание включает некоторые новые материалы и ряд незначительных изменений, сделанных благодаря комментариям и предложениям Джузеппе Привитеры и других читателей двух (к настоящему времени) итальянских изданий, а также четырех анонимных рецензентов. Кроме того, я выражаю благодарность Грэму Селлсу (и Марку Уолтерсу за главы 12, 13 и 17) за помощь в улучшении моего ужасного английского стиля, и Энни Ловетт, Патрисии Морис и Джо Норт – за их снисходительность и терпение, проявленные в ходе подготовки книги к печати. Очевидно, что ответственность за оставшиеся ошибки – неизбежные в работе подобного рода – лежит на мне. Я буду благодарен тем читателям, которые укажут мне на них (Alessandro.Roncaglia@uniroma1.it).

А. Ронкалья