Читать книгу Искушение Анжелики - Анн Голон - Страница 12

– Вы могли бы с таким же успехом привезти ее голой и с рогами в волосах, – немного позже сказал матери Кантор.

Понимая, какой промах она совершила, Анжелика осыпала себя упреками.

– Интересно, что бы они мне сказали, если бы я успела пришить к корсажу этого платья банты из золотой парчи?

– При одной мысли об этом меня бросает в дрожь, – отвечал Кантор.

– Но ты же жил в Новой Англии, так что мог бы меня и предупредить. Я бы не стала колоть пальцы, занимаясь пошивом этого праздничного платья, если бы знала, что эти пуритане так воспримут его цвет.

– Простите меня, матушка… Но мы могли бы наткнуться и на менее нетерпимую секту, ведь есть и такие. А в крайнем случае, сказал я себе, можно будет позабавиться, глядя на их вытянутые рожи.

– Ты такой же бедокур, как этот старый знахарь, которого здесь, похоже, опасаются, как чумы. Я бы не удивилась, если бы оказалось, что, увидев красное платье Роз-Анн, он сразу понял, как эти люди отреагируют на его цвет, и захотел посмеяться. Наверное, поэтому он и решил показать нам дорогу.

Их и их злополучную подопечную Роз-Анн провели в небольшую комнатку, примыкающую к гостиной, надо думать, для того, чтобы как можно быстрее увести подальше от глазеющей толпы девочку, одетую в столь богомерзкое платье, а также женщину, которая ее привезла и чей кричащий неприличный наряд слишком ясно говорил, к какому развращенному племени и к какой нечистой религии она принадлежит, ибо она француженка и папистка!

Какие странные существа эти пуритане! Невольно напрашивался вопрос: да есть ли у них сердце… и сознают ли они различие между мужчиной и женщиной? Глядя на их холодные семейные отношения, казалось невероятным, что появлению этого семейства предшествовал какой-то любовный акт. Однако у мистера и миссис Уильямс было весьма многочисленное потомство. В их большом доме в Брансуик-Фолз жили по крайней мере две семьи их отпрысков со своими детьми. Анжелика немало удивилась тому, что никто из них не проявил ни малейшего интереса к судьбе Джона и Маргарет Уильямс, захваченных в плен дикарями и угнанных в Канаду.

Известие о том, что ее невестка вынуждена была рожать в ужасных условиях в индейском лесу и что у нее таким образом появился еще один внук, оставило миссис Уильямс совершенно равнодушной. А ее муж завел длинное нравоучение, сводившееся к тому, что Джон и Маргарет были справедливо наказаны за свое непокорство.

Почему они не остались жить в Биддефорде на побережье, поселении солидном и богобоязненном, вместо того чтобы в гордыне своей возомнить себя помазанниками Божьими, избранными для основания собственного поселка? И основали-то они его в дикой местности, где опасность грозит как душе, так и телу, да еще и имели дерзость дать этому новоявленному поселению, порождению их гордыни и непокорства, то же имя Биддефорд, как и у места, где они появились на свет. А теперь они в Канаде – что ж, так им и надо. Он, Бен Уильямс, всегда считал, что у его сына Джона нет задатков для того, чтобы вести за собой людей.

Взмахом руки он отмел подробности о судьбе пленников, которые ему попытался рассказать Кантор.

По его словам, он и так знал подробности их пленения от Дарвина, мужа сестры их невестки, бесхарактерного малого, который скоро женится опять. «Но ведь его жена жива, – попыталась объяснить Анжелика, – или, по крайней мере, была жива, когда я в последний раз видела ее в Вапассу…»

Но Бенджамен Уильямс не стал ничего слушать. Для него все, что находилось по ту сторону северных лесов, в далеких недоступных краях, где одержимые дьяволом французы в облаках дыма от ладана точили свои ножи для снятия скальпов, принадлежало уже иному миру, и лишь очень немногие англичане и англичанки возвращались оттуда живыми.

– Постарайся хоть раз ответить честно, – сказала Анжелика сыну. – В моем наряде есть что-нибудь, что может их раздражать? Может быть, по их мнению, я одета неприлично?

– Вам следовало бы чем-нибудь прикрыть вот это место, – наставительным тоном изрек Кантор, показывая на небольшое декольте ее корсажа.

И они оба рассмеялись, как дети, под хмурым взглядом бедной Роз-Анн. В эту минуту одетые в синее служанки внесли в комнату большую деревянную лохань, схваченную медными обручами, и множество кувшинов дымящегося кипятка. Высокий юноша, серьезный, как пастор, вывел из комнаты Кантора, который напустил на себя такой же чопорный и озабоченный вид, совершенно не вяжущийся с его свежим юным лицом.

Зато служанки, миловидные девушки, румяные от работы в полях, вели себя куда менее церемонно. Теперь, вдали от сурового ока своего старого хозяина, они охотно улыбались и с горящими глазами разглядывали наряд Анжелики. Приезд этой знатной французской дамы был событием чрезвычайным, и они с жадным вниманием изучали каждую деталь ее весьма скромного туалета и ловили каждый ее жест. Что, впрочем, отнюдь не мешало им заниматься своим делом: одна из них принесла в деревянной миске мыло, другая – нагретые у очага полотенца.

Анжелика занялась ребенком. Оказавшись в доме Уильямсов, она больше не удивлялась легкой тупости маленькой англичанки. Пожалуй, надо вспомнить ту атмосферу, что царила в Ла-Рошели… но здесь, кажется, все обстояло значительно хуже!

Однако, когда пришло время одеваться и Анжелика уже хотела подать Роз-Анн приготовленное для нее темное платье, эта робкая девочка вдруг взбунтовалась. Ее пребывание среди французов нанесло ее душе непоправимый вред; хотя она и прожила у них недолго, она погибла навеки, – по крайней мере, так сказал бы его преподобие пастор. Ибо она вдруг с силой оттолкнула поданное ей унылое одеяние, повернулась к Анжелике и, уткнувшись лицом в ее грудь, горько зарыдала.

– Я хочу надеть мое красивое красное платье! – вскричала она.

И, словно для того, чтобы лишний раз подчеркнуть, откуда у нее взялся этот мятежный дух, она несколько раз повторила эту фразу по-французски. Служанки были потрясены. Нечестивый язык в устах одной из Уильямсов, бесстыдное проявление гнева и упрямства, явное кокетство – все это вызывало ужасное замешательство и не предвещало ничего хорошего.

– Миссис Уильямс ни за что этого не позволит, – нерешительно сказала одна из служанок.