Читать книгу Искушение Анжелики - Анн Голон - Страница 6

На привале, когда путешественники разбили лагерь, Анжелика заметила индианку, которая бежала, неся на голове какой-то необычный предмет. Анжелика послала за ней людей, и, когда индианку привели к ней, женщина не заставила себя долго упрашивать и развернула свою поклажу, оказавшуюся огромным пшеничным караваем. Она выменяла его на шесть шкурок выдры в фактории голландца, где ей дали также полштофа водки за две шкурки черно-бурой лисы. Сейчас она возвращалась в свое становище, где у нее были еще меха. По ее словам, в фактории было полно товаров и людей.

Вокруг фактории стоял дразнящий аромат свежеиспеченного хлеба. Индейцы очень любили пшеничный хлеб, и в торговый сезон служащие голландца без устали пекли караваи в большой кирпичной печи.

Фактория находилась на острове. Ее построили здесь в надежде, возможно напрасной, что она избежит участи, постигшей поселения, которые основали здесь раньше, пятьдесят лет назад, вокруг большой деревни Хоуснок[1] и которые под разными предлогами много раз грабили, сжигали и стирали с лица земли.

Ныне Хоуснок уже нельзя было назвать даже поселком. Осталось только его название и привычка индейских племен останавливаться здесь, когда они откочевывали на юг.

Здесь в устье Кеннебека уже проникали океанские приливы, и, несмотря на прозрачность его вод, широких, спокойных и мощных, текущих между поросшими лесом берегами, по многим признакам чувствовалась близость моря.

Во влажном воздухе ощущался солоноватый привкус, а местные индейцы, вавеноки и каниба, вместо медвежьего жира мазались с головы до ног жиром морских волков, как они называли тюленей, на которых охотились зимой на берегах океана. Поэтому к аромату горячего хлеба здесь примешивался сильный запах рыбы и сложенных в кипы мехов, создавая вокруг фактории симфонию запахов, которую не оценил бы чувствительный нос. Но Анжелику давно уже перестали беспокоить подобные мелочи. Царящее на острове столпотворение показалось ей добрым знаком. Должно быть, здесь найдется целый кладезь новых товаров.

Высадившись на остров, все расходились, чтобы выгодно продать или купить товар. К Жоффрею де Пейраку почти сразу же подошел кто-то, кого он, по-видимому, знал, и заговорил с ним на незнакомом Анжелике языке.

– Идем, – сказала Анжелика маленькой англичанке Роз-Анн. – Первым делом нужно утолить жажду, поскольку здесь, как я полагаю, можно найти свежее пиво. А потом мы сделаем покупки, совсем как когда-то в Париже.

Они уже неплохо понимали друг друга, так как в последние месяцы Анжелика занималась английским под руководством Кантора. Впрочем, ее подопечная не отличалась разговорчивостью. На ее гладком бледном лице со слегка выступающей нижней челюстью застыло выражение мечтательной кротости, совершенно не вязавшееся с ее возрастом. Временами она казалась потерянной и немного туповатой.

Тем не менее Роз-Анн была милым ребенком – уезжая из Вапассу, она не колеблясь оставила свою куклу Онорине. А между тем привязанность к этой кукле заставила ее, маленькую умирающую пленницу-англичанку, спрятать ее под корсаж, чтобы она не досталась дикарям.

Онорина оценила подарок. Анжелика по-прежнему жалела, что не взяла дочь с собой. Малышке так понравилась бы суета, которая царила в фактории в разгар сезона торговли!

Голландец, управляющий факторией и представляющий здесь Компанию Массачусетского залива, одетый в широкие черные пыльные штаны, подвязанные снизу лентами, важно хозяйничал посреди двора.

В настоящий момент он, держа в руке мушкет, измерял толщину кипы бобровых шкурок. Высота ствола мушкета являлась меркой, равной стопке из сорока шкурок.

Здание фактории представляло собой непритязательную постройку из обработанных морилкой досок.

Анжелика и Роз-Анн вошли в просторный зал, куда свет проникал через маленькие ромбовидные стекла в свинцовых переплетах двух окон и где царил полумрак, а стало быть, и прохлада.

Несмотря на то что здесь то и дело взад-вперед сновали выменивающие свои меха индейцы, в зале было довольно чисто, что говорило о твердой руке и организаторских способностях хозяина этих мест.

По правую сторону находился длинный прилавок с весами, безменами и различными сосудами и мерками, в которые приказчик насыпал бисер и скобяной товар.

Вверху и вдоль большей части стен тянулись дощатые полки с товарами, среди которых Анжелика различила одеяла, шерстяные шапки, полотняные рубашки, сахар, как сырец, так и белый, пряности и сухари. Здесь же стояли бочонки с горохом, фасолью, черносливом, соленым свиным салом и копченой рыбой.

В этот жаркий день большой кирпичный очаг, окруженный кухонными принадлежностями, служил лишь для того, чтобы приготовить на горячих углях обед, надо думать, весьма скромный для управляющего и его приказчика.

На каминной полке стояло множество кувшинчиков, кружек и оловянных кубков, предназначенных для клиентов, которые хотели попить пива из внушительной бочки, открытой для всех и гордо выставленной на всеобщее обозрение. Висящие по краям большие черпаки позволяли каждому пить сколько угодно. Часть зала служила таверной. Здесь стояли два больших стола со скамейками и несколькими перевернутыми пустыми бочонками, которые также служили сиденьями на случай наплыва клиентов или для любителей выпить в одиночестве. Там собралось уже немало мужчин, окутанных облаками голубого табачного дыма.

Когда в зал вошла Анжелика, они не сдвинулись с места, лишь медленно повернули в ее сторону головы, и глаза их заблестели. Поздоровавшись с ними, Анжелика взяла с каминной полки два оловянных кубка – ей срочно требовалось выпить прохладного пива.

Но чтобы добраться до бочки, ей надо было побеспокоить индейского вождя, который, закутавшись в вышитый плащ, сонно курил, сидя у края одного из столов.

Она приветствовала его на языке абенаков, многословно выразив свое почтение, подобающее его званию вождя, о котором говорили орлиные перья, воткнутые в его черные волосы, заплетенные в косу и собранные в пучок.

Индеец очнулся от своих грез и резко встал.

Глаза его вспыхнули. Несколько мгновений он с изумлением и восхищением смотрел на Анжелику, затем приложил руку к сердцу, выставил правую ногу вперед и отвесил ей безупречный придворный поклон.

– Сударыня, как мне заслужить ваше прощение? – произнес он на превосходном французском. – Я никак не ожидал узреть здесь подобное видение. Позвольте представиться: Жан-Венсан д’Аббади, владетель Радака и других мест, барон де Сен-Кастин, лейтенант, командующий королевской крепостью Пентагоет и управляющий владениями его величества в Акадии.

– Барон, я счастлива с вами познакомиться. Я столько о вас слышала…

– Я тоже много о вас слышал, сударыня… Нет, представляться вам нет нужды. Я вас узнал, хотя прежде никогда не видел. Вы – прекрасная госпожа де Пейрак! И хотя я слышал много рассказов о вашей красоте, действительность превосходит все, что рисовало мне воображение… Вы приняли меня за индейца?.. Как объяснить мое неучтивое поведение? Вдруг увидев вас перед собой, мгновенно поняв, кто вы, и осознав, что вы здесь, рядом, я был сражен, обращен в камень, лишен дара речи, как те смертные, которых на этой сумрачной земле по какой-то своей необъяснимой прихоти посещают прекрасные богини. Ибо я знал, что вы, сударыня, безмерно прекрасны, но не знал, что в вас столько очарования и приветливости. К тому же услышать из ваших уст обращение на индейском наречии, которое я так люблю, увидеть, как этот мрачный и грубый вертеп озаряет ваша улыбка, – это изумительное ощущение! Я не забуду его никогда!

– Теперь я ясно вижу, что вы, сударь, гасконец! – смеясь, воскликнула Анжелика.

– Стало быть, вы и в самом деле приняли меня за индейца?

– Разумеется.

И она внимательно посмотрела на его лицо цвета меди, черные глаза и волосы и на плащ.

– А так? – спросил он, откидывая расшитое бисером и иглами дикобраза красное одеяло, в которое был завернут.

Под ним оказался синий камзол с золотыми галунами – мундир офицеров полка Кариньяна-Сальера, украшенный белыми кружевными манжетами и жабо. Но этим его военная форма и ограничивалась – из прочей одежды на нем вместо бриджей и сапог были высокие индейские кожаные краги и мокасины.

Он подбоченился и принял высокомерный вид офицера из королевской свиты.

– Так как же? Разве я не вылитый версальский придворный?

Анжелика покачала головой.

– Нет, сударь, – молвила она. – Ваша красивая речь слишком запоздала. В моих глазах вы – вождь абенаков.

– Ну что ж, пусть будет так! – важно сказал барон де Сен-Кастин. – Вы правы.

И наклонился, чтобы поцеловать ей руку.

Этот оживленный обмен любезностями и комплиментами на французский манер проходил под невозмутимыми немигающими взглядами тех, кто, сидя в прокуренном зале, попивал пиво. Что касается нескольких индейцев, занятых обменом своих шкурок на товары белых, то они не обратили на эту сцену ни малейшего внимания. Один из них с помощью магнита одну за другой пересчитывал иголки, другой проверял остроту лезвий складного ножа о край прилавка, третий, попятившись, чтобы отмерить кусок сукна, задел Анжелику. Разозлившись, он без всяких церемоний оттолкнул ее, чтобы она ему не мешала.

– Пойдемте отсюда, – предложил барон. – Здесь рядом есть комната, где мы сможем поговорить спокойно. Я попрошу старого Джозефа Хиггинса принести нам что-нибудь поесть. Эта очаровательная девочка – ваша дочь?

– Нет, это маленькая англичанка, которую…

– Тсс! – быстро прервал ее молодой гасконец. – Англичанка!.. Если здесь об этом узнают, я не поручусь за ее шевелюру и еще меньше – за ее свободу.

– Но я, как и положено, выкупила ее у индейцев, которые захватили ее в плен, – запротестовала Анжелика.

– То, что вы француженка, позволяет вам делать некоторые вещи, – сказал Сен-Кастин, – но всем известно, что господин де Пейрак не имеет обыкновения выкупать пленных англичан для того, чтобы их окрестить, и в высших сферах это вызывает недовольство. Так что постарайтесь скрыть, что эта девочка – англичанка.

– Но ведь здесь много иностранцев. Управляющий этой фактории – голландец, а его приказчики, по-моему, прибыли прямо из Новой Англии.

– Это ничего не доказывает.

– Тем не менее они здесь.

– Надолго ли?.. Поверьте мне, лучше быть осторожной. Ах, дорогая графиня, – воскликнул он, снова целуя кончики ее пальцев, – как же вы прелестны, точь-в-точь такая, какой мне вас описали!

– А я полагала, что французы, напротив, видят во мне что-то дьявольское.

– И они правы, – согласился барон. – Что-то дьявольское в вас видят те, кто, как я, слишком чувствителен к женской красоте. А также те, кто… Словом, я хочу сказать, что вы чрезвычайно похожи на вашего супруга… которым я восхищаюсь и который меня в то же время пугает. По правде говоря, я оставил мой пост в Пентагоете и отправился на Кеннебек лишь для того, чтобы встретиться с ним. Я должен передать ему важные известия.

– Что-то плохое случилось в Голдсборо? – бледнея, спросила Анжелика.

– Нет, успокойтесь. Но я думаю, господин де Пейрак тоже где-то здесь. Пойду приглашу его к нам присоединиться.

Барон толкнул дверь. Но прежде чем Анжелика, все еще державшая за руку Роз-Анн, успела войти в соседнюю комнату, кто-то шумно ввалился в зал и бросился к Сен-Кастину.

Это был солдат с мушкетом в руках.

– На этот раз уж точно, господин лейтенант, – захныкал он. – Они готовят свое варево в котлах войны… Тут не ошибешься… Этот запах я узнаю среди тысячи других. Пойдите понюхайте!

Он схватил офицера за рукав и потащил наружу.

– Да понюхайте же, понюхайте! – настаивал он, поводя своим длинным курносым носом, придающим ему вид ярмарочного шута. – Чуете, чем пахнет? Маисом и вареной собакой. Вы правда не чуете?

– Тут столько запахов, – сказал Сен-Кастин, скорчив пренебрежительную гримасу.

– Ну, меня-то не проведешь! Когда так воняет, это значит, что они все собрались в лесу, чтобы всласть попировать перед тем, как выйти на тропу войны, и, чтобы набраться храбрости, жрут маис и вареных собак! И к тому же хлещут воду, – добавил он с выражением отвращения на лице, от которого его глаза выкатились из орбит и стали похожи на глаза испуганной улитки.

У этого солдата было на редкость глупое лицо. Если бы его наняли бродячие комедианты, чтобы выступать на подмостках, зрители бы покатывались со смеху.

Дующий с реки ветерок действительно доносил до них сладковатый запах со стороны леса, и это был запах индейских пиршеств.

– Этот дух идет оттуда, оттуда и оттуда, – продолжал солдат, показывая в сторону левого берега Кеннебека. – Тут не ошибешься!

Забавный малый! Он был одет в плохо сидящий синий мундир и держал свой мушкет так неловко, что в душу невольно закрадывалось беспокойство: не уронит ли он его?.. Вместо мокасин и краг на нем были тяжелые башмаки, которые, казалось, делали его еще более неуклюжим, а также толстые холщовые чулки, плохо закрепленные и потому висевшие складками, что уж вовсе не соответствовало требованиям устава.

– Да не волнуйтесь вы так, Адемар, – с наигранной заботой сказал барон де Сен-Кастин. – Не надо было записываться в колониальный полк, если вы так боитесь войны с индейцами.

– Так ведь говорю вам, вербовщик во Франции напоил меня так, что я очухался только на корабле, – простонал Адемар.

Меж тем появился граф де Пейрак, сопровождаемый голландцем и французом, которые остановили его, когда он сошел на берег.

Они слышали заявления Адемара о котлах войны.

– Думаю, этот малый прав, – сказал француз. – Сейчас ходит много разговоров о том, что абенаки скоро отправятся в поход, чтобы наказать обнаглевших англичан. А вы, Кастин, с вашими эчеминами с ними пойдете?

Барон, казалось, был раздосадован. Во всяком случае, на этот вопрос он не ответил. Он поклонился графу, тот же дружески пожал ему руку.

Затем Жоффрей де Пейрак представил своих спутников жене.

Голландца звали Питер Богген.

Вторым был Бертран Дефур, который вместе с тремя братьями владел концессией на перешейке в самой глубине Французского залива[2].

Этому широкоплечему пикардийцу, с лицом, словно вырезанным из обожженного солнцем дерева, видимо, уже очень давно не доводилось выражать почтение красивой женщине.

Сначала он, казалось, смутился, но природная простота придала ему смелости, и он отвесил Анжелике низкий поклон.

– Это надо отпраздновать, – сказал он. – Пойдемте выпьем.

За их спинами вдруг раздался какой-то хрип. Все повернули головы.

Солдат Адемар тяжело привалился к двери, с ужасом глядя на Анжелику.

– Дьяволица, – пролепетал он. – Это… это она! Вы мне ничего не сказали. Это нечестно. Почему вы не предупредили меня сразу, господин лейтенант?

Сен-Кастин гневно зарычал.

Схватив солдата, он крепко пнул его под зад, и тот покатился по пыльной земле.

– Черт бы побрал этого кретина! – сказал барон, задыхаясь от ярости.

– Откуда взялось это чудо природы? – спросил Пейрак.

– А кто его знает! Вот что нам теперь присылают из Квебека. Они что, думают, что нам в Канаде нужны солдаты, которые все время потеют от страха?..

– Успокойтесь, господин де Сен-Кастин, – молвила Анжелика, коснувшись его руки. – Я понимаю, что хотел сказать этот бедняга. – Тут она не удержалась от смеха. – Право же, он так забавно таращил глаза. Это не его вина. Его напугали ходящие по Канаде зловредные слухи, и тут уж я бессильна. Повторяю: это не его вина.

– Стало быть, вы, сударыня, не считаете себя оскорбленной? Правда не считаете? – настаивал Сен-Кастин, ломая руки от порожденного его южным темпераментом избытка чувств. – Ах, будь прокляты все эти идиоты, которые, пользуясь тем, что вы далеко и ваше имя окутывает тайна, распространяют о вас всякую оскорбительную чепуху.

– Теперь, когда я вышла из лесов, мне надлежит постараться опровергнуть ее. Для этого я и сопровождаю моего мужа в его поездке на побережье. Я хочу, чтобы к нашему возвращению в Вапассу вся Акадия была убеждена если не в моей святости – нет, прослыть святой я не хочу, – то в том, что я совершенно безобидна.

– Что до меня, то я в этом уже убежден, – сказал могучий пикардиец Дефур, прижав руку к сердцу.

– Вы оба настоящие друзья, – с признательностью сказала Анжелика.

И, положив руки им на плечи, одарила каждого из них одной из своих чарующих улыбок, секрет которых был известен только ей. Она знала, что, подарив им обоим свою дружбу, может связать воедино аристократа Сен-Кастина и славного пикардийского крестьянина Дефура, которых принадлежность к неистовой и дикой земле Акадии сделала братьями. Пейрак смотрел, как она тащит их к двери, по-свойски смеясь вместе с ними.

– Знаете ли, дорогие друзья, – сказала она, – для женщины не так уж неприятно, если ее считают дьявольским созданием. Этими словами мужчины как бы воздают должное ее силе, которую в других случаях они часто не признают. Так что бедняга Адемар не заслужил столь грубого обращения… А теперь, прошу вас, давайте не будем больше об этом говорить и пойдемте выпьем пива. Я умираю от жажды.

Во втором зале фактории они расселись вокруг стола и принялись игриво обсуждать ситуации важные и, как многие бы сказали, драматические, но в их устах они казались пустяковыми, почти комичными.

Голландец, вновь обретя в обществе французов столь свойственную уроженцам Фландрии веселость, выставил на стол стаканы, кружки и кувшины с пивом, ромом и водкой, а также оплетенную бутылку крепкого красного вина из Испании, которую он недавно получил в обмен на пушнину на пиратском корабле, случайно заплывшем в устье Кеннебека из Карибского моря.