Читать книгу Искушение Анжелики - Анн Голон - Страница 17

Ночь… У подножия водопада, в жаркой темноте, в которой вспыхивали и гасли светлячки, квакали лягушки и пахло пожарищем, европейцы пытались отдохнуть. Прижавшись друг к другу рядом с вытащенными на берег каноэ из коры, дрожа от холода, несмотря на теплую погоду, одни молились, другие тихо стонали.

Они ждали рассвета.

Среди тех, кого Анжелике удалось вывести из горящей фермы и избавить от участи пленников, были землепашец Стоутон, его жена и их грудной ребенок и все семейство Коруэн. Хвала Господу! Что может быть ужаснее, чем остаться в живых, зная, что те, кого ты любил, спастись не смогли?.. Двое слуг и служанка Коруэна последовали за ними.

Роз-Анн прижалась к Анжелике. Сидящий с другой стороны Адемар с удовольствием сделал бы то же самое; во всяком случае, он старался быть к ней как можно ближе и не отходил от нее ни на шаг.

– Они там, – прошептал он. – Как только я оказался в этом краю, полном дикарей, я понял, что в один прекрасный день с меня снимут скальп!

Хрупкая мисс Пиджент не получила ни одной царапины, и именно она вела преподобного Пэтриджа, который практически стал телом без головы, так как он не только был ослеплен своей собственной кровью, но, будучи почти без сознания, держался на ногах только в силу привычки и еще потому, что такие крупные мужчины падают на землю лишь тогда, когда они мертвы. Как только это стало возможно, добрая учительница вымыла ему лицо и обвязала вокруг его лба свою шаль. Только в каноэ Анжелика смогла открыть свою сумку, достать из нее пакетик с желтым порошком соли железа, который ей дал Жоффрей и который останавливал кровь, и унять кровотечение.

Нож индейца, пытавшегося снять скальп с преподобного, видимо, оставит на лбу пастора безобразный шрам, который, разумеется, сделает его лицо еще страшнее.

Он забылся тяжелым сном, и его затрудненное дыхание время от времени переходило в мучительный хрип. Из-под повязки было видно, что одна сторона его лица распухла и стала черно-фиолетовой. Хорошо, что было темно, поскольку он, и без того непривлекательный от природы, выглядел сейчас совсем жутко.

Рядом, стоя и вытянувшись как струнка, плакала девочка, и ее личико казалось в темноте светлым пятном.

– Надо спать, Мэри, попытайся заснуть, – ласково сказала Анжелика по-английски. – You must try to sleep…[13]

– Я не могу, – всхлипнула та. – Язычники смотрят на меня.

Они все сидели вверху над водопадом, четверо индейцев, четверо абенаков, в том числе великий Пиксарет, и смотрели вниз, в темноту, где копошились их несчастные пленники.

Они продолжали следовать за белыми, но не пытались на них напасть, они были безмятежно спокойны, переговаривались и курили. Что же будет дальше? Что еще придумают неведомые духи, обитающие в белой женщине из Вапассу? Что прикажут ей ее духи-покровители?.. Индейцы переглядывались, сидя над журчащим водопадом.

Анжелика попыталась успокоить своих подопечных.

– Они более не причинят нам зла. Надо довести их до моря, а там мой муж, граф де Пейрак, поговорит с ними, улестит их и преподнесет им богатые дары в обмен на нашу жизнь и свободу.

Они смотрели на нее, изумляясь; эти холодные фанатичные пуритане видели в ней существо другой породы, она их немного пугала и даже отталкивала. Эта белая женщина, чересчур красивая и говорящая с индейцами на их языке, казалось, была способна проникать в ужасные мысли этих темных язычников, чтобы укротить их и подчинить себе.

Англичане воспринимали ее как какое-то необычное существо, она внушала им страх и презрение, примерно так же, как старый Шепли, но вместе с тем они понимали, что обязаны ей жизнью и относительной свободой.

Именно ее неслыханной непринужденности в общении с этими дикарями, ее говорливости, ее бурным спорам с ними на их ненавистном языке, слова которого с легкостью слетали с ее красивых губ, они были обязаны изменением настроения индейцев, которые оставили им жизнь и позволили бежать в лес, подальше от места кровавой бойни.

Сознавая, что это чудо и что необходимо оставаться под ее крылом, успокаиваясь от одного уже звука ее голоса, англичане пытались оправдать странность ее поведения, говоря себе, что, в конце концов, она же француженка…

В середине ночи Анжелика поднялась к сидящим над водопадом дикарям, чтобы спросить, не найдется ли у них немного медвежьего или тюленьего жира, так как она хочет смазать ожоги девятилетнего Сэмми Коруэна, которому очень больно.

Засуетившись, индейцы вручили ей мочевой пузырь лося с драгоценным тюленьим жиром, дурно пахнущим, но весьма целебным.

– Эй, женщина, не забудь, что этот мальчик принадлежит мне, – сказал ей один из воинов. – Лечи его хорошо, потому что я заберу его с собой в свое племя.

– Этот мальчик принадлежит отцу и матери, – возразила Анжелика. – Его у тебя выкупят.

– Но я захватил его в бою… и хочу, чтобы белый ребенок жил в моем вигваме.

– Я не дам тебе его увести, – спокойно и непреклонно молвила Анжелика. И чтобы унять гнев дикаря, добавила: – Я дам тебе множество других вещей, так что ты получишь свою часть добычи сполна… Завтра мы все обсудим.

Если не считать этого инцидента, ночь прошла спокойно. Отголоски резни сюда не доносились. Убегая, они видели за поворотом реки далекое красное зарево. Приграничная деревня Брансуик-Фолз догорала.

И теперь они сидели, скорчившись, не думая ни о чем, прячась в темноте.

В серых предрассветных сумерках Анжелика увидела, как вниз по склону мчится какой-то зверь, раздвигая заросли и траву, и вот перед нею уже стояла Вольверина, росомаха Кантора. Она обнажила клыки в оскале, который на этот раз показался Анжелике чем-то вроде приветственной улыбки. Вслед за росомахой появился и Кантор, неся на руках спящего английского ребенка, маленького мальчика лет трех, который сосал свой пальчик.

– Я нашел его возле его оскальпированной матери, – объяснил он. – Она все повторяла: «Не бойся. Они ничего тебе не сделают, я обещаю». Когда она увидела, что я его подобрал, она наконец закрыла глаза и умерла.

– Это сын Ребекки Тернер, – сказала Джейн Стоутон. – Бедный малыш! Его отца убили в прошлом году.

Они замолчали, увидев, что приближаются индейцы. Они не выглядели агрессивными. Сейчас, когда они были далеко от своей орды, их сильно озадачивало поведение этих странных пленников, которые так и не дали им себя схватить, и их настроение стало более миролюбивым.

Тот, который предъявлял права на сына Коруэнов, подошел к Кантору и протянул руки к ребенку.

– Отдай его мне, – сказал он. – Отдай. Я так мечтал иметь белого ребенка в своем вигваме, а твоя мать не хочет отдавать мне того, которого я захватил в Ньюхэвенике. Отдай мне того, у которого больше нет ни отца, ни матери, ни семьи, ни деревни. На что он тебе? Я заберу его с собой, сделаю из него охотника и воина, и он будет счастливым. Дети, живущие в наших вигвамах, счастливы.

Вид у него был умоляющий, почти жалобный.

Должно быть, ночью Пиксарет, прибегнув к хитрости, убедил его, что Анжелика никогда не позволит ему увести маленького Сэмми и что, если он будет упорствовать, она превратит его в лося и он останется лосем до конца своих дней.

Раздираемый между страхом перед столь печальной участью и желанием осуществить свое законное право, он счел, что можно прийти к взаимовыгодному решению, если он возьмет маленького сироту, которого спас Кантор.

Анжелика вопросительно взглянула на сына:

– А что думаешь ты, Кантор?

Она не знала, как быть. Мысль о том, что этого английского ребенка, белого малыша уведут в лесную глушь, разрывала ей сердце. Но с другой стороны, чувство справедливости и голос благоразумия говорили ей, что надо удовлетворить просьбу абенакского воина, тем более что он высказал ее так смиренно. Вчера вечером она уже довольно поводила индейцев за нос, и, если она будет слишком упорствовать, споря с ними из-за их законной добычи, их терпение может лопнуть.

Ее терзали сомнения.

– Я все-таки не могу с этим согласиться… А что думаешь ты, Кантор?

Тот покачал головой:

– Известно, что белые дети вовсе не чувствуют себя несчастными, живя у индейцев. Лучше отдать им этого, у которого больше нет семьи, чем рисковать, что они всем нам раскроят черепа.

Его устами говорил голос благоразумия.

Анжелика вспомнила, как отчаянно кричал маленький канадец, племянник Л’Обиньера, когда при обмене его забирали у его воспитателей-ирокезов[14]. И правда, белые дети вовсе не чувствуют себя несчастными, живя у индейцев.

Она вопросительно посмотрела на англичан. Миссис Коруэн крепко прижимала к себе своего сына, понимая, что на карту поставлена его судьба, остальные всем своим видом показывали, что при сложившихся обстоятельствах участь маленького Тернера им, в общем-то, безразлична. Если бы преподобный Пэтридж был в сознании, он бы, вероятно, запротестовал, говоря, что речь идет о спасении души малыша, но он по-прежнему находился в прострации.

Лучше отдать индейцу сироту, чем отнимать сына у семьи Коруэн, которые, к счастью, уцелели все.

– Отдай ему ребенка, – шепнула Анжелика сыну.

Поняв, что ему удалось одержать верх, индеец несколько раз подпрыгнул, всем своим видом выражая глубокую признательность.

Затем протянул свои огромные ручищи и осторожно взял ребенка у Кантора. Малыш без страха смотрел в склоненное над ним размалеванное лицо.

Очень довольный тем, что получил то, чего хотел больше всего на свете, и в его вигваме теперь будет белый ребенок, воин отошел.

Обменявшись несколькими словами со своими товарищами, он удалился, любовно прижимая к груди с красующимися на ней ожерельями из медвежьих зубов и золотым крестиком ребенка еретиков, которого он вырвал из рук этих варваров и которому покажет, как живут настоящие мужчины.

Кантор рассказал, что, отправившись в лес в поисках лошадей и Мопертюи, он заметил среди деревьев крадущиеся фигуры.

Преследуемый индейскими воинами, он вынужден был увести их очень далеко, до самого плато. Только там ему удалось от них скрыться. Вернувшись кружным путем, он успел услышать отголоски битвы и приблизился к деревне очень осторожно, так как ему совсем не хотелось стать заложником, попав в руки канадцев.

Так он и увидел, как пленных англичан повели на север и, не заметив среди них своей матери, заключил, что она спаслась.

– А ты не думал, что меня, быть может, зарезали или сняли с меня скальп?

– Нет, – сказал Кантор, словно это разумелось само собой.

Он вошел в горящий Брансуик-Фолз, встретил там Трехпалого из Труа-Ривьер, и тот сказал ему, что госпожа де Пейрак, целая и невредимая, направляется сейчас к бухте Сабадахок с горсткой уцелевших англичан.

Инцидент с ребенком продемонстрировал, что вплоть до нового приказа индейцы предоставили Анжелике известную свободу, когда речь шла о принятии решений, касающихся их всех. Каким бы странным ни казалось подобное положение вещей всего через несколько часов после того, как они напали на английскую деревню, оно вполне соответствовало переменчивому мышлению дикарей.

Сила характера Анжелики заставила их пойти туда, куда они идти не собирались, и они почти забыли, зачем сражались вчера вечером и что они тут делают с ней и горсткой глупых англичан. Теперь их интересовало только одно: какие плоды будет иметь приключение, в которое она их вовлекла.

Однако Пиксарет все-таки счел нужным напомнить ей о главном.

– Не забывай, что ты моя пленница, – повторил он, тыча указательным пальцем в грудь Анжелики.

– Да знаю я, знаю, я же тебе уже говорила, что охотно это признаю. Разве я как-то мешаю тебе быть рядом? Спроси у своих товарищей, похожа ли я на пленницу, которая хочет убежать?..

Озадаченный изощренностью ее рассуждений, в которых он увидел некую двусмысленность и вместе с тем комизм, Пиксарет склонил голову набок, чтобы поразмыслить, и его глаза заблестели от удовольствия, в то время как двое его товарищей громко советовали ему, как быть.

– В Голдсборо ты сможешь продать меня моему мужу, – объясняла Анжелика. – Он очень богат, и я уверена, что он будет с вами щедр. Во всяком случае, я на это надеюсь, – добавила она, напустив на себя мрачный вид, к вящему веселью индейцев.

При мысли о том, что супругу белой женщины придется выкупать свою жену, они знатно посмеялись.

Положительно, можно было изрядно поразвлечься, следуя за белой женщиной с верховьев Кеннебека и англичанами, которых она тащила за собой.

Всем известно, что йенгли – самые неуклюжие животные на земле, а эти йенгли, ставшие еще более неловкими из-за страха и ран, ступали особенно тяжело, спотыкаясь и падая на каждом шагу, и переворачивали каноэ, если те попадали хоть в малейший водоворот.

«Ох уж эти йенгли!.. Глядя на них, можно умереть со смеху», – повторяли индейцы, держась за животы. Затем, чтобы показать, что хозяева здесь они, командовали:

– Идите, идите! Прибавьте шагу, англичане! Вы убивали наших миссионеров, жгли наши хижины, глумились над нашей верой. Покуда вас не окрестят, вы для нас ничто, даже не существа с белой кожей, хотя ваши праотцы-язычники и были богами.

Так, слушая болтовню краснокожих, несчастные пленники добрались к вечеру до бухты Сабадахок, где сливались устья рек Кеннебек и Андроскоггин.

Горизонт застилала дымка, и к этому морскому туману примешивался запах пожарища.

Анжелика проворно взобралась на невысокий холм.

В серой дымке не белел ни единый парус.

Бухта был пуста. В море не курсировало ни одно судно, на котором высматривали бы появление людей на берегу, чтобы подойти и взять их на борт.

Нигде не было видно «Ларошельца», небольшой яхты, на борту которой ее бы встретил Ле Галь, а может быть, даже сам Жоффрей!

На месте встречи не было никого! Никого!..

Начал накрапывать мелкий дождик. Анжелика прислонилась к стволу сосны. Окружающая ее местность дышала смертью и запустением. Слева в небо черным грибом поднимался дым. Там находился Шипскот, английское поселение в устье Андроскоггина, о котором ей говорили и в котором она рассчитывала оставить спасшихся англичан перед тем, как взойти на борт «Ларошельца».

Очевидно, Шипскот догорал. Его больше не существовало.

Анжеликой овладела безграничная тоска, и она почувствовала, как ее покидают силы. Она оглянулась и увидела наблюдающего за нею Пиксарета. Нельзя показывать ему свой страх. Но она ничего не могла с собой поделать.

– Их здесь нет, – почти в отчаянии сказала она.

– А кого ты ждала?

Она объяснила, что ее муж, владетель Голдсборо и Вапассу, должен был прибыть сюда и здесь же должен был находиться корабль, который бы отвез их всех в Голдсборо, где он, Пиксарет, получил бы самый красивый в мире бисер и смог бы выпить самой лучшей водки…

Дикарь с огорченным видом качал головой и, похоже, искренне разделял ее разочарование и досаду. Он тревожно огляделся по сторонам.

Тем временем Кантор и англичане медленно поднимались на холм в сопровождении остальных индейцев.

Обессиленные, они уныло сели на землю под соснами, чтобы укрыться от дождя. Между тремя индейцами разгорелся спор.

– Они говорят, что индейцы племени шипскот – их злейшие враги, – объяснила англичанам Анжелика. – Сами они с севера, из племени вонолансетов…

Она не удивилась, так как знала, что различные племена индейцев вечно воюют между собой. Это означало, что, немного отойдя от дома, они могли оказаться на территории врагов, где их жизнь была под угрозой, если у них не было численного перевеса и они не были вооружены.

– It makes no difference[15], — уныло сказал Стоутон, – шипскоты они или вонолансеты, для нас все едино. Рано или поздно они все равно снимут с нас скальпы. И зачем было тащиться сюда?.. Наш час уже близок.

Тихий береговой пейзаж, казалось, таил в себе смертельную угрозу. Из-за каждой купы деревьев, из-за каждого мыса в любой момент могли появиться индейцы с поднятыми томагавками, так что у Пиксарета и его воинов было не меньше причин для беспокойства, чем у их пленников.

Анжелика сделала усилие, чтобы овладеть собой.

«Нет! Нет! На этот раз я не сдамся!» – сказала она себе, сжав кулаки, хотя сама не очень-то понимала, к кому обращен ее вызов.

Перво-наперво, решила она, нужно поскорее покинуть этот берег, где индейцы встали на тропу войны, и постараться любой ценой добраться до Голдсборо. Возможно, дальше на их пути будут еще деревни, и, быть может, они смогут попасть на корабль.

Голдсборо! Земля Жоффрея де Пейрака. Их владения. Их убежище. Но как же далеко отсюда до Голдсборо!

Ни одного паруса в дельте…

Совсем недавно, менее суток назад, старая Сара Уильямс обхватила лицо Анжелики ладонями и сказала: «Спасите землю Америки от погибели!»

Это были ее последние слова, быть может немного шальные, потому что ее смерть была уже рядом, она готова была обрушиться на нее, таясь в кустах.

Может быть, она чувствовала в тот момент такую же тоску, какую в этот безотрадный вечер испытывала Анжелика, вдыхая запах водорослей, соленого тумана и резни?

– Гляди! – вдруг сказал Пиксарет, положив руку на ее плечо.

Он указывал пальцем на две человеческие фигуры, поднимающиеся по идущей по склону тропе.

У нее было мелькнула надежда, но она тут же узнала старого знахаря Джона Шепли и его индейца.

Они все бросились к старику, чтобы узнать новости. Он сказал, что идет с берега моря и что индейцы-шипскоты все пожгли. Корабль? Видел ли он здесь корабль? Нет.

Спасшиеся жители, с которых не сняли скальпы и которых не увели в плен, сели в лодки и укрылись на островах.

В конце концов, видя отчаяние несчастных обитателей Брансуик-Фолз, а также потому, что Анжелика попросила у него совета, он, немного поколебавшись и скорчив несколько гримас, предложил отвести их в свою хижину, которая находилась в десяти милях отсюда на берегу залива Каско. Там они смогут отдохнуть и подлечиться… Но, несмотря на то что им совсем не улыбалось провести ночь под открытым небом в такой туман, большинство и в первую очередь Анжелика отказались покинуть место, куда мог прийти корабль. Возможно, корабль, посланный из Голдсборо, просто опаздывает. Кто знает, может быть, он появится через несколько часов или завтра на рассвете?

Вопрос был решен внезапным появлением из леса небольшого отряда индейцев-шипскотов.

Пиксарет и его воины тут же бросились прочь и мгновенно исчезли из виду.

К счастью, Шепли и его спутник были в хороших отношениях с вновь прибывшими. Старый Шепли, знахарь, ни в чем не уступавший их лучшим шаманам, пользовался большим уважением в округе, где он практиковал уже более тридцати лет. Его влияние на индейцев позволило ему взять под свою защиту и Анжелику, и ее спутников. Шипскоты были так любезны, что даже предложили понаблюдать за взморьем, где, возможно, появится корабль. Они внимательно выслушали описание примет «Ларошельца» и обещали, что если увидят его, то немедля пошлют кого-нибудь на косу Маквойт, где находилась хижина старого Шепли.