Читать книгу Исповедь молодой девушки - Жорж Санд - Страница 11

Пришло время упомянуть о тех скромных знаниях, которыми я владела в то время (в 1813 году). Бабушка научила меня почти всему, что знала сама: читать, писать, шить и считать. Я знала даже больше, чем она, ибо моя бабушка была не сильна в орфографии, а поскольку у меня была хорошая зрительная память, я, много читая, невольно научилась писать более грамотно, чем можно было ожидать от девочки моего возраста. Я страстно любила читать и помнила наизусть те немногие доступные мне повести и романы, которые составляли весьма скудную библиотеку замка. Мне разрешали беспрепятственно рыться в книгах; все они были весьма пристойными, но при этом в них не было ничего истинно поучительного. Все-таки я самостоятельно почерпнула оттуда несколько сведений по истории, географии и мифологии. Мне очень хотелось знать больше. Бабушка к этому времени сильно постарела, ее зрение быстро ухудшалось. Она часто говорила о том, что вскоре придется подыскать для меня гувернантку, которая не станет скучать в нашем пустынном краю и сможет поладить с Денизой. Однако найти такую особу было нелегко.

А когда на плечи бабушки легли еще и заботы о Мариусе, ей стало еще труднее. Он был спокойным мальчиком; езда на лошади и объявленные им охотничьи подвиги ограничились гибелью нескольких воробьев (которых мой кузен подстерегал с необыкновенным терпением и убивал почти в упор), а также несколькими кругами по лугу верхом на лошадке мельника, очень смирной. Однажды ружье, которое Мариус зарядил слишком туго, дало сильную отдачу и испугало его; в другой раз лошадка, которую он пришпорил, взвилась на дыбы и сбросила всадника на газон. После этого мой кузен стал очень осторожен. Пешие прогулки также не всегда проходили для него без потрясений. Мариус похвастался передо мной, что он великолепный ходок и любит бродить по горам. Он увидел, как я бегом спускаюсь в Зеленый зал и перехожу поток по большим камням, и ему волей-неволей пришлось последовать за мной, но Мариус заявил, что это неприятное место и сад ему нравится больше. Что же касается моря, к которому нас отвезли в карете, мой кузен заявил, что оно «дурацкое», поскольку, едва он ступил ногой в лодку, у него закружилась голова, и улегся на дно, твердя, что вот-вот умрет.

Итак, моя бабушка могла не опасаться непоседливости и безрассудства маленького демона. Это ее устраивало. В общем, Мариус был хорошим ребенком, совершенно наивным и с прекрасным характером. У него не было выдающихся качеств, но зато не было и серьезных недостатков, и угрожающих пороков. Бабушка смогла оставить его у себя, предоставить нам обоим полную свободу и при этом спать спокойно. Но какое образование дать этому мальчику, раз уж она считала, что сама не может дать удовлетворительное образование даже девочке? Бабушка посоветовалась с кюре Костелем и Фрюмансом, с которыми сходилась все более и более.

– Прежде всего, нужно понять, – ответил кюре, – какими знаниями этот молодой человек обладает в настоящий момент; если хотите, Фрюманс устроит ему маленький экзамен.

– Хорошо, – сказала бабушка. – Боюсь, я слишком мало знаю, для того чтобы его экзаменовать. Пусть этим займется мсье Фрюманс; он окажет мне большую услугу.

Мариус де Валанжи всегда был вежлив и любезен со всеми, кто был ниже его, но, увидев беднягу Фрюманса, который должен был оценить его знания, стал высокомерен до наглости. Решив поиздеваться над ним, Мариус стал молоть всякий вздор в ответ на его вопросы, чем вызвал у меня восторг, но был недостаточно остроумен, чтобы смутить Фрюманса, который отвечал ему гораздо более забавными шутками. Посрамленный мальчик разразился рыданиями, и поскольку не был ни злопамятным, ни нахальным, признался, что не знает того, о чем его спрашивают.

– Возможно, вы в этом не виноваты, – сказал Фрюманс. – Может быть, вас просто плохо учили.

Оставшись наедине со своим дядюшкой и моей бабушкой, Фрюманс заявил, что Мариус читает с трудом и не имеет ни малейшего понятия даже об элементарных вещах. Вероятно, как сам он хвастался, он умеет танцевать и играть контрадансы на скрипке, но латынь знает не лучше французского, и если его отправить в колледж, его смогут принять только в восьмой класс[7].

– Боже упаси, – сказала бабушка, – отправить этого двенадцатилетнего мальчика, которому на вид можно дать пятнадцать, к малышам. Его мать не решилась на такое унижение, значит, и мне не следует так поступать. Послушайте, мсье Фрюманс, я уже давно об этом подумываю, а сейчас еще более укрепилась в своей мысли. Вы такой длинноногий… Вам понадобится не более получаса, чтобы добраться до нас из вашего дома. Проводите у нас ежедневно по шесть часов, включая перерывы на еду. При этом утро и вечер вы сможете посвящать своему дорогому дядюшке. И позвольте наилучшим образом вознаградить вас за ваше время и труд. Зная ваш характер, я осознаю, что труднее всего будет убедить вас взять то, что вам полагается, но пообещайте мне принять мое предложение.

Фрюманс отказался брать плату, заявив, что завтрак и обед – это уже большие расходы для бабушки. К тому же ему казалось настолько же странным продавать знания дорогим ему людям, насколько его дядюшке казалось странным продавать причастие верующим.

– Если вы не согласитесь получать жалованье, – продолжала бабушка, – я не смогу согласиться на то, чтобы причинять вам беспокойство.

Фрюманс колебался. Он не решался отказать в помощи бабушке, которую искренне любил и почитал, но было заметно, что мысль о том, чтобы каждый день приходить к нам и обучать особу столь невежественную, как мой кузен, казалась ему неприятной и даже мучительной и он предпочел бы этому нищету, черный хлеб и лохмотья.

– Направьте своего племянника исходя из его интересов, – обратилась бабушка к кюре Костелю.

– Сударыня, в глубине души он желает иметь как можно меньше неприятностей в этом скорбном мире, – философски ответил кюре. – Думаю, Фрюманса могут огорчить трудности, связанные с обучением вашего племянника, если он потерпит поражение и ребенок, а это весьма вероятно, его возненавидит.

– Вы правы, дядюшка! – воскликнул мсье Фрюманс. – Больше всего я опасаюсь именно этого.

– Вы заблуждаетесь, – продолжила бабушка. – Мариус очень ласковый мальчик, и хоть он и не такой разумный, как мне показалось вначале, вас, возможно, вознаградят занятия с моей внучкой, которая вовсе не глупа и очень хочет учиться.

При этих словах лицо Фрюманса изменилось так внезапно, что я была удивлена. Он устремил на меня вдруг заблестевшие черные глаза, и его желтоватое лицо неожиданно покраснело.

– Неужели… – пробормотал он, глядя на меня в упор, – неужели я буду иметь честь… и удовольствие давать уроки мадемуазель Люсьене?

– Ну конечно, – ответила бабушка. – Она будет очень благодарна вам и горда этим обстоятельством.

– Правда ли это, мадемуазель Люсьена? – спросил Фрюманс с чарующей откровенностью и сердечностью.

Я ответила утвердительно, но в этот миг из моих глаз выкатились две крупные слезы. Видимо, я разрывалась между чувством симпатии и уважения, которых был достоин Фрюманс, и отвращением, которое вызывала у меня его бедность. Никто не понял моего волнения; возможно, бабушке даже вздумалось приписать его моему исключительному благородству.

– Чудесно, моя девочка, – сказала она, – вы благоразумны. Обнимите меня.

– А вы согласитесь пожать мне руку? – спросил у меня расчувствовавшийся Фрюманс.

И мне пришлось протянуть ему руку, за которой я всячески ухаживала, после того как Мариус в моем присутствии выразил глубочайшее презрение к грязным ногтям. Я с ужасом увидела, что Фрюманс подносит ее к своим губам, и чуть не упала в обморок. Бабушка поняла, что со мной происходит, и отослала меня вместе с кюре к моему кузену.

Позже Фрюманс рассказал мне о том, что она сказала ему, когда он с радостью и энтузиазмом выразил согласие стать нашим наставником. Моя бабушка объяснила ему, что я очень впечатлительная девочка и нужно будет избегать любого повода, который может вызвать антипатию или насмешки со стороны его учеников. Она заставила Фрюманса взять деньги вперед, и благодаря этому в следующее воскресенье он явился к нам совершенно преображенный.

Нетрудно догадаться, что мы с Мариусом ожидали его безо всякого нетерпения; всю неделю мы сетовали на решение бабушки. Мариус демонстрировал презрение к хаму в лохмотьях, которого нам навязали, и со свойственным ему бахвальством обещал сыграть с Фрюмансом какую-нибудь злую шутку и заявлял, что вовсе не намерен учиться под его руководством. Я чувствовала, что мой кузен неправ, но когда он имитировал внешний вид и манеры Фрюманса, когда с помощью старой, кое-как свернутой дырявой газеты показывал ужасное состояние его одежды и шляпы, когда говорил мне: «Я стану надевать перчатки во время урока, чтобы не касаться перьев, которые он трогал; бабушке следовало бы дать нам для письма белые чернила и черную бумагу, потому что, когда он прикоснется к белому листу, на нем не будет видно чернил», – и добавлял тысячу других саркастических замечаний, – я не решалась выступить в защиту несчастного педагога и тоже изощрялась в остроумии наравне со своим несравненным кузеном.