Читать книгу Исповедь молодой девушки - Жорж Санд - Страница 9

Жилище моей бабушки было как бы необходимым обрамлением ее милой личности. В этом прочном квадратном старом доме, в очертаниях которого не было ничего примечательного, среди суровых скал, высившихся над руслом Дарденны, владелица замка понемногу создала для себя оазис покоя, тишины и свежести. Она не захотела продать свои старые деревья флоту, этому безжалостному врагу тенистой листвы на побережье. Дом ее был окутан тенью, и следовало сто раз подумать, прежде чем срезать ветку, грозившую оказаться прямо в спальне. Кроме того, вокруг дома разрастались виноградные лозы, жимолость, дикие розы, бегонии и жасмин, привезенный с Азорских островов, стебли которого на итальянский манер обвивались вокруг опор, украшавших аллеи террасного сада; гирлянды переплетались повсюду на натянутой проволоке, так что весь террасный сад был покрыт цветами и листьями. Низкорослых растений здесь не было – их выращивали на склоне холма. Бабушка жила под этим зеленым сводом; она особенно любила экзотические кустарники, семена которых когда-то, давным-давно, привез ей муж из дальних странствий, например китайский смолосемянник, превратившийся в настоящее дерево, гладкий черный ствол которого выходил за пределы террасы и слегка закрывал окна в гостиной, мешая любоваться величественным и спокойным морем (приходилось выходить из дома, чтобы посмотреть на него). Смолосемянник был так красив, весной на нем было столько цветов, он давал такую густую тень, и к тому же дерево этой породы было такой редкостью во Франции, что было бы кощунством даже обрезать его ветви.

Разумеется, террасный сад казался мне довольно тесным и ограничивающим движение. Мне больше нравилось ущелье Зеленого зала, в которое можно было спуститься через огород, когда вода стояла низко, но куда я любила проникать по узкому и опасному проходу между скалами, возвышавшимися над ним. Этот Зеленый зал представлял собой маленький амфитеатр, образованный остроконечными скалами, покрытыми растительностью. Дарденна ниспадала небольшими водопадами, прыгая по высоким каменным уступам, разбросанным с дикой грацией, затем успокаивалась, образуя маленькое озерцо, и снова текла, возобновляя шум и прыжки. Это было восхитительное место, но не следовало спать там во время грозы, ибо внезапный прилив мог отрезать путь с обеих сторон. Мне запрещали ходить туда без сопровождения, поэтому, как только я оставалась одна, я непременно отправлялась в это место.

Ниже по течению реки, под нашим замком, стояла старая мельница, вода к которой поступала из канала, проведенного еще маврами и всегда содержавшегося в порядке; через него к нам шла вода из Дарденны. Благодаря ему поток у Зеленого зала всегда был полноводным. Соединяясь с ним, канал превращался в настоящую реку, воды которой заставляли работать другие мельницы, расположенные по дороге на Тулон. Ущелье, сильно наклоненное в сторону моря, спускалось к нему уступами, постепенно расширявшимися. У подножия длинной величественной горы Фарон, с того места, где был расположен наш замок, открывался вид на пространство, уходящее в невероятную глубину, окруженное высокими гордыми холмами и упирающееся в лазурную стену – Средиземное море.

В расположенном вдали укреплении каждый час стреляли из пушки: шумный вход кораблей в порт, сигналы, гудки десятки раз отдавались эхом в горах. Дарденна тоже часто ревела, когда грозы сердили ее и заставляли спускаться по большим естественным лестницам известняковых скал, поросших миртами и олеандрами. Этот контраст – внезапный оглушительный грохот и пустынный, однообразный пейзаж – составлял одно из моих первых детских впечатлений, которое я отчетливо помню. Позже я часто сравнивала его со своей внутренней жизнью, бурной, эксцентричной, на фоне жизни внешней, бедной событиями и монотонной.

Бабушка по-прежнему искала способ смягчить положение аббата[6] Костеля и его приемного племянника, и вдруг ей представился удобный случай. Одна из ее племянниц, которую она очень любила, умерла. Я впервые увидела, как моя дорогая бабушка плачет, и это очень меня взволновало. Однако покойная племянница, жившая в городе Грассе, так редко нас навещала, что я едва ее помнила. Это была мадемуазель Артиг, бесприданница, вышедшая замуж за мужчину из рода Валанжи, жившего в Дорфине, человека очень высокомерного и бездарного, оставившего ее в бедности с малолетним сыном. Умирая, эта женщина выразила желание, чтобы моя бабушка позаботилась о ее единственном сыне, которому тогда было двенадцать лет, согласившись стать его опекуншей. Наследство, оставленное покойной, составляло около тридцати тысяч франков, помещенных у нотариуса в Грассе.

Бабушка с признательностью приняла это новое бремя, и однажды утром юный Мариус де Валанжи приехал на дилижансе в Тулон. Слуга отправился за ним в двуколке, а мы в это время готовили для мальчика комнату и ужин.

Я очень радовалась при мысли о том, что у меня хотя бы на несколько недель появится товарищ для игр, и выбежала на дорогу встречать своего кузена. Я немного оробела, увидев, как, выйдя из кареты, он подошел ко мне, поцеловал мою руку с грацией и апломбом тридцатилетнего мужчины, а потом, взяв меня под локоть, повел в дом, осведомляясь о здоровье своей двоюродной бабушки, о которой слышал, что она лучшая из женщин, и с которой ему не терпелось познакомиться и обнять ее от всего сердца.

Не знаю, выучил ли мой кузен все это заранее, но он так красиво это говорил, выглядел настолько старше своего возраста, у него было такое милое лицо, такие красивые светлые вьющиеся волосы, такой безукоризненный стан в курточке из черного бархата, такая открытая шея в накрахмаленном воротничке, такие изящные ноги в коротких гетрах с блестящими пуговицами, в общем, он был такой красивый, такой вежливый, такой причесанный, физически и морально, что сразу же внушил мне высочайшее уважение и глубочайшее почтение.

– Это настоящий дворянин! – сказала бабушка Денизе, когда мальчик продекламировал перед ней свое вступительное приветствие, совершенно такое же, как то, что услышала я. – Вижу, он великолепно воспитан и не доставит нам никаких хлопот.

Но в глубине души бабушка, возможно, считала, что лучше бы он молча бросился в ее объятия и поплакал бы вместе с ней, вспоминая о матери, которая умерла совсем недавно.