Читать книгу Исповедь молодой девушки - Жорж Санд - Страница 7

У кюре не было прислуги, ее обязанности исполнял его племянник, и делал это очень плохо: бедный дом священника напоминал трущобы. Нас захотели угостить завтраком, и за яйцами не пришлось далеко ходить, ведь куры неслись прямо на кроватях. Фрюманс из кожи вон лез, пытаясь найти еще что-нибудь съестное, но Дениза успокоила его, раскрыв корзинку с провизией, которую принесла с собой. Я ужасно проголодалась и очень боялась, как бы кюре не позаимствовал часть моего обеда (причем я знала, что часть эта будет не маленькой), однако, хотя Дениза предложила ему поесть, он скромно отказался. Все-таки я никак не могла успокоиться, глядя на то, как его верзила племянник, похожий на призрак, вытаскивает из корзинки нашу еду и вертится вокруг нас с голодным видом. Мне были еще неведомы гордость и сдержанность этого человека.

Несмотря на то что Дениза почитала особ духовного звания, она любила чистоту и заявила, что я привыкла есть на свежем воздухе. Мы отправились завтракать на уступ скалы, который считали здесь приходским садом. Там в тени ююбы росла скудная травка… Вскоре, однако, дождь заставил нас вернуться в церковь. Разразилась ужасная гроза, и мы не могли вернуться домой, пока она не закончится. Добрый кюре волновался о том, как мы будем идти в Белломбр сразу после ливня, ведь тропа станет труднопроходимой, а Дарденна опасной. Он сильно хромал и не мог нас проводить, поэтому поручил это племяннику.

Все было хорошо, до тех пор пока мы не начали переходить через поток, который, хоть и не выглядел слишком уж опасным, намочил камни, из-за чего они сделались очень скользкими. Фрюманс вызвался перенести меня на руках, но я чувствовала себя маленькой принцессой, а его черный воскресный наряд был таким грязным, а темная шевелюра – даже в воскресенье – такой всклокоченной, что этот человек вызывал у меня непреодолимое отвращение. Я отклонила его предложение, выказав больше ужаса, чем вежливости, и, взяв Денизу за руку, рискнула ступить на камни, по которым с шумом начинала стекать вода. Когда мы дошли до середины, мне показалось, что Дениза дрожит. Я вообразила, что у нее началось головокружение и она ведет меня не туда, куда следует, и, изо всех сил потянув служанку в противоположную сторону, чуть было не свалила ее в воду.

– Ну что вы? Не ссорьтесь, идите вперед! – закричал Фрюманс, следовавший за нами.

Его слова заставили меня посмотреть вверх по течению реки. Она расширилась, помутнела и гнала перед собой клочья желтой пены, которые грозили вот-вот нас настигнуть. Дениза потеряла голову от страха и стала искать меня справа, в то время как я была слева, а я уж и не знаю, что делала. Я была очень испугана, но не хотела этого показать. Возможно, нам грозила опасность, когда Фрюманс торопливо протиснулся между нами и схватил Денизу за руку, а меня поднял как перышко и посадил себе на плечо, как будто я была маленькой обезьянкой. Таким образом он вывел нас на берег, подталкивая и подгоняя мою растерянную кормилицу и почти не обращая внимания на мою досаду, вызванную тем, что меня несут, как малое дитя, а я ведь считала себя уже взрослой.

Я была весьма неблагодарной. Бедного юношу, пытавшегося уберечь меня и Денизу, окатило волной; он промок до колен и был забрызган до пояса речным илом. Но Фрюманс не обратил на это внимания: он был в восторге от того, что ни одна капля грязи не попала на мое розовое платьице, и продолжал нести меня до самого замка, твердя, что я устала. Я была в ярости, но не решалась сопротивляться, ведь, соскользнув на землю, я испачкала бы свое розовое платье о его мокрую одежду. В эту минуту я ненавидела Фрюманса, и если бы не отвращение, которое внушала мне его кудрявая шевелюра, я бы с радостью вырвала у него клок волос. Вот как я познакомилась с человеком, который стал впоследствии лучшим другом моей юности.

Мы встретили людей, вышедших нам навстречу. Бабушка была очень обеспокоена; она ждала нас возле террасы. Дениза, весьма любившая преувеличения, представила своей хозяйке Фрюманса как образец преданности и сказала, что он спас нас от верной смерти. Бабушка встретила племянника кюре с отменным гостеприимством: она распорядилась, чтобы гостя уложили в постель с горячей грелкой и принесли ему горячего вина. Фрюманс, смеясь, поблагодарил ее, высушил одежду у кухонного очага и вернулся, чтобы попрощаться с нами, но было время обеда и мы не захотели отпускать юношу голодным. Его пришлось долго уговаривать. Наконец наш гость сдался, и оказалось, что он, в отличие от дяди, весьма умерен в еде.

Не будучи робким, Фрюманс вел себя довольно сдержанно, и навязчивое внимание Денизы его, видимо, раздражало. Когда во время десерта мы с бабушкой остались с гостем наедине, он стал отвечать на наши вопросы несколько подробнее. Бабушка расспрашивала его с такой мягкостью и добротой, что Фрюманс решился наконец рассказать о себе.

– Вы оказываете мне большую честь, – сказал он ей, – называя меня «мсье Костель». На самом деле я не родственник вашего доброго кюре. Я найденыш, да, в прямом смысле этого слова: он нашел меня на пороге своего дома. Мсье Костель окрестил меня и отдал кормилице. Он воспитал меня. Он называет меня приемным племянником и хочет, чтобы я носил его имя: говорит, это единственное, что он может мне оставить в этом мире.

– Вот, – сказала бабушка, – прекрасный поступок, который кюре, этот достойный человек, скрывал от меня.

– Тем более прекрасный, – подхватил Фрюманс, – что ему пришлось за это дорого заплатить.

Поскольку далее наш гость пустился в такие подробности, которых мне не следовало понимать, бабушка попросила меня пойти сорвать несколько крупных ягод клубники, которую Дениза забыла подать к столу, и пока я была в саду, Фрюманс рассказал о том, что я узнала позднее. В то время, когда Фрюманс был найден кюре, у того недалеко от Пьерфе был не такой уж маленький приход. После появления подкидыша у его дверей никто и не думал подозревать что-то плохое или сомневаться в том, что мсье Костель приютил малыша исключительно из милосердия. Все знали о высокой нравственности кюре, да и ни одна сельская девушка не вызывала в то время подозрений. Прошло несколько лет, и на мсье Костеля пожаловалась старая ханжа из его прихода – мол, он толкует Евангелие, как протестант или атеист. «Это отъявленный галликанец[5]. Он чаще читает газеты, чем произносит проповеди, хвастается тем, что он более эллинист, чем христианин, ну и, наконец, приютил ребенка, отец и мать которого неизвестны. Все это доказывает, что мсье Костель – человек весьма сомнительный».

Епископ не оставил этот донос без внимания. Он вызвал к себе мсье Костеля и, обещая быть снисходительным, призвал его признать свои ошибки. Кюре был очень гордым человеком, несколько порывистым и, к несчастью для себя, никудышным дипломатом. Он отвечал епископу чересчур откровенно и высокомерно. Мсье Костеля подвергли опале, выслав в эту жалкую деревушку Помме, где доходов не было вовсе и царила нищета.

Собирая клубнику, я думала о том, что рассказал Фрюманс в моем присутствии. Я еще не понимала, что имеют в виду, когда говорят о найденыше, но поскольку мне было известно, что я сама была найдена в Зеленом зале, я подумала, что Фрюманс, как и я, жил какое-то время таинственной, сверхъестественной жизнью. Это несколько возвысило его в моих глазах, и мне захотелось услышать, о чем он рассказывает моей бабушке. Я была уверена, что Фрюманс говорит о феях и духах.

Когда я принесла клубнику, он повествовал о серьезных занятиях, к которым мсье Костель приучил его в затерянной деревушке, и бабушка широко раскрыла глаза от удивления, узнав, что дядя и племянник совершенно счастливы благодаря книгам и учебе, которая полностью поглощала их внимание и делала неуязвимыми к тяготам нищеты и страху уединения.

– Но как же так вышло, – вопрошала она, – что вы, судя по всему, такой образованный и трудолюбивый человек, не стали искать занятия, которое позволило бы вам немного облегчить жизнь бедного дорогого кюре?

– Я несколько раз пытался давать уроки в городе, – ответил Фрюманс, – но он слишком далеко. Я терял целый день на дорогу, ну и к тому же… был недостаточно хорошо одет. Человеку, на лбу у которого написано «нищета», почти ничего не платят. Я попытался устроиться учителем в колледже, но мне пришлось оставить своего бедного дядюшку одного в горах, а через месяц, навестив его, я увидел, что он сдал и сильно страдает от одиночества, и испугался, что он заболеет. Дядюшка нанял служанку, с которой не мог найти общий язык. Праздность женщины, которой не с кем поговорить, становится несчастьем для ученого человека, который не любит пустой болтовни. Мсье Костеля мало заботило то, как ведется домашнее хозяйство. Он так привык довольствоваться малым! Мое отсутствие оказалось для него гораздо более тягостным, чем та польза, которую приносил мой скромный заработок. Однажды дядя откровенно сказал мне об этом, и я решил больше с ним не расставаться. Я прислуживаю ему во время мессы (что позволяет мсье Костелю обходиться без дьякона), ухаживаю за козой и курами, с грехом пополам чиню его обувь, а один старый матрос даже научил меня штопать рукава. Что поделаешь? Мы кое-как сводим концы с концами; бедность не так ужасна, как ее себе представляют!.. Однако я злоупотребил терпением, с которым вы меня слушаете, сударыня; я должен вернуться к своему дорогому дядюшке, который, если я запоздаю, будет беспокоиться обо мне точно так же, как вы беспокоились о своей внучке.

С этими словами добрый малый взял свою ужасную шляпу, которую перед этим скромно положил на пол в углу, и вышел, попрощавшись со мной, как с взрослой, что еще больше примирило меня с ним.

– Идите по дороге на мельницы! – крикнула юноше бабушка с террасы. – Не переходите реку вброд! Я вижу отсюда, что вода сильно поднялась.

– Ну что со мной случится? – ответил он ей с улыбкой. – Пройти можно везде!

Фрюманс словно хотел сказать, что он слишком незначительная особа и реке вряд ли захочется его утопить.

Я была настолько жестока, что заметила вслух, что ему не мешало бы принять ванну.

– Дитя мое, – сердито сказала мне бабушка, – легче отмыть человека от грязи, чем очистить злую душу!

– А что, разве у меня злая душа? – спросила я озадаченно.

– Нет, боже упаси! – ответила бабушка. – Но, сами того не понимая, вы произнесли жестокие слова. Сегодня утром этот юноша вас спас. Вам не кажется, что, возвращаясь домой, он рискует жизнью?

– Но зачем же он это делает, бабушка? Он вполне мог бы остаться здесь до завтра.

– Тогда бы кюре всю ночь волновался, а вы же видите, что мсье Фрюманс любит своего дядю больше жизни.

Я понимала, что бабушка преподала мне урок. Она никогда открыто не поучала меня, и я догадалась, что она хотела мне сказать. Но для Денизы я была кумиром и, избалованная ею, иногда пыталась противиться бабушкиным наставлениям. Возможно, из-за этого я выглядела неблагодарной, хоть и не была испорченной. Возможно также, что еще в детстве я узнала, что такое страдания, и вследствие этого в моем характере появилась некая раздражительность, в чем я не отдавала себе отчета.

В следующее воскресенье кюре снова появился у нас и бабушка стала упрекать его за то, что он не привел с собой племянника.

– Мсье Фрюманс помогал бы вам во время мессы гораздо лучше, чем мой садовник, – сказала она, – и к тому же нам было бы приятно с ним повидаться. Он нам очень понравился.

Кюре ответил, что его племянник находится недалеко отсюда: видя, что его дядюшка все еще немного хромает, славный юноша решил проводить его до брода, но слишком застенчив, чтобы явиться в замок, не будучи приглашенным.

– Нужно послать за ним! – воскликнула бабушка. – Я поручу это Мишелю.

И добавила, многозначительно глядя на меня:

– Мсье Фрюманс прекрасно вел себя с моей внучкой, а Люсьену нельзя назвать неблагодарной.

Я разгадала упрек и более из гордости, чем по доброте душевной, попросила разрешения пойти вместе с Мишелем, чтобы передать мсье Фрюмансу бабушкино приглашение.

– Да, девочка моя, это будет правильно, – сказала бабушка, целуя меня. – Ступайте. Мы не будем садиться за стол – подождем мсье Фрюманса; господин же кюре получит аванс, ведь он, наверное, очень голоден.

Я ушла со слугой. В пятидесяти шагах от дома мы увидели мсье Фрюманса – он удил рыбу, держа на коленях книгу. Племянник кюре снял пиджак и сидел в порванной белой рубахе. Однако в таком одеянии он показался мне менее отвратительным, чем когда на нем был пиджак с грязным воротом, и я исполнила поручение бабушки довольно любезно. Сначала казалось, будто Фрюманс недоволен тем, что его побеспокоили, но, зная, что его ждут, он отдал Мишелю пойманных рыбешек и протянул мне руку, собираясь подняться в замок. Эта рука, которой он только что брал рыбу, мне вовсе не нравилась. Я ответила, что мне не нужна помощь, и, чтобы доказать это, побежала вперед резво, как козленок.

Поскольку время от времени я оборачивалась, чтобы убедиться в том, что Фрюманс идет за мной, я каждый раз встречала его взгляд, устремленный на меня с наивным восхищением, а затем услышала, как он говорит слуге:

– Что за ребенок! Никогда не видел более красивой и очаровательной особы.

Бедняга Фрюманс! Мне он казался уродливым и противным, и я с трудом скрывала это от него, в то время как я сама казалась ему милейшим созданием на земле!

Не знаю, благородство ли его сердца заставило меня покраснеть, а может быть, мне польстило восхищение, которое я внушала Фрюмансу, но мне вдруг стало казаться, что он вовсе не животное, и, может быть, инстинктивно, я демонстрировала ему легкость своего бега и грациозность движений. Теперь я могу признаться в этом без стыда. Позже я поняла: все дети слегка кривляки; они упиваются похвалами, как дикари.