Читать книгу Между светом и тьмой. Легенда о Ловце душ - - Страница 15

Моргенхейм. Когда-то этот уголок королевства Альгард был его гордостью, цветущей деревней, полной жизни, ремёсел и торговли. Узкие грунтовые дороги вились между добротными деревянными домами, чьи стены укрепляли массивные дубовые балки, а крыши покрывала солома или черепица, в зависимости от достатка хозяев. Высокие шпили церквей Люминора возвышались над селением, их колокола звонили по утрам, созывая жителей на молитву, а вечером возвещали конец трудового дня, их звон разносился над полями, смешиваясь с мычанием коров и блеянием овец. Здесь звучал смех детей, что бежали по тропинкам с деревянными мечами, гремели ярмарки, где торговцы расхваливали шерсть, мёд и керамику, их голоса перекрикивали стук молотов кузнецов и скрип телег. Воздух был пропитан запахами свежеиспечённого хлеба, смолы и трав, что сушились под навесами, а в тёплые дни к ним примешивался аромат цветущих яблонь. Весной поля вокруг деревни золотились пшеницей, летом пастбища пестрели стадами, а осенью леса дарили охотникам богатую добычу – оленей, кабанов, зайцев. Моргенхейм был живым, дышащим сердцем севера, местом, где люди находили покой и достаток под защитой света Люминора, чьи храмы сияли, как маяки надежды.

Теперь Моргенхейм стал могилой – огромной, зияющей раной на теле королевства. Огонь пожарищ ещё тлел, распространяя едкий, удушливый дым, что стелился над землёй, как саван из серого тумана, заволакивая всё вокруг. Разрушенные дома, обугленные и полуобрушившиеся, зияли пустыми проёмами окон, словно вырванными глазами мертвеца, их стены скрипели под порывами ветра, издавая жалобный стон, будто оплакивали ушедшую жизнь. Грунтовые дороги превратились в месиво из грязи, пепла и крови, их поверхность была изрыта следами ног, копыт и чем-то ещё – длинными, когтистыми отпечатками, что не принадлежали ни человеку, ни зверю, а тянулись в глубину руин, как следы неведомого хищника. Ветер, холодный и резкий, шевелил обугленные балки, стонал в проломленных стенах и кружил в воздухе пепел – последние останки того, что когда-то было домом для сотен душ. Он выл между домов, словно голоса потерянных, и нёс с собой запах гари и тлена, что оседал на языке горьким привкусом. Тишина, что опустилась на деревню, была тяжёлой, гнетущей, нарушаемой лишь редким треском угасающих очагов да завываниями ветра, что звучали, как плач блуждающих душ, не нашедших покоя.

Лишь одна церковь Люминора стояла почти нетронутой среди этого хаоса. Её белые каменные стены, покрытые резьбой в виде солнечных лучей и листьев, возвышались над развалинами, как последний маяк надежды в море тьмы. Камень, выточенный руками мастеров столетия назад, всё ещё хранил следы их веры – тонкие линии, что складывались в символы света, теперь покрытые сажей и трещинами. Витражные окна, изображавшие сцены из легенд о Светлом боге – его битвы с тьмой, его милость к смертным, – всё ещё переливались слабыми красками: золотыми, синими, алыми, хотя многие стёкла треснули или были выбиты, оставляя зазубренные края, что блестели в тусклом свете закатного неба. Колокол на башне молчал, его язык застыл в неподвижности, словно даже он отказался звать на помощь в этом проклятом месте, где свет казался далёким воспоминанием, а тени двигались в углах, как живые существа.

Король Всеволод вёл отряд из восемнадцати воинов и священника Андрея через безмолвные руины. Его высокая фигура в бордовом плаще, отороченном мехом, возвышалась над остальными, но даже он казался маленьким в этом море разрушений, где каждый шаг отдавался эхом в пустоте. Лошади нервничали, поводья натягивались в руках всадников, их копыта вязли в грязи, оставляя глубокие борозды, а дыхание вырывалось клубами пара, дрожащего в холодном воздухе. Животные фыркали, мотали головами, их глаза блестели от страха, и даже самые закалённые воины ощущали холод, что пробирал до костей – не от осеннего ветра, а от чего-то иного, невидимого, но осязаемого, как дыхание смерти, что следовало за ними по пятам. Всеволод сжал рукоять меча, его пальцы побелели от напряжения, металл впился в ладонь, оставляя следы. Он вспомнил Эльзу – её голубые глаза, умоляющие: "Сохрани Альгард, Всеволод. Не дай ему пасть."Тогда он поклялся ей на их свадьбе, стоя перед алтарём Люминора, что защитит королевство любой ценой, его голос был твёрд, как сталь, а её улыбка – светом, что согревал его душу. Теперь Моргенхейм рушился, дома горели, а люди исчезли, и он чувствовал, как предаёт её память, как тьма подбирается к его сердцу, холодная и цепкая, как зимний ветер. "Диана,"– подумал он, вспоминая её последнее письмо: "Тени зовут меня, папа. Я боюсь."Он не мог позволить этой тьме дотянуться до неё, но каждый шаг в Моргенхейме заставлял его сомневаться – сможет ли он сдержать свои клятвы?

– Где все тела? – хрипло спросил Гримар, тяжело сглатывая ком в горле. Его голос дрожал, хотя он был ветераном множества сражений, видел города, павшие под мечами и стрелами, знал запах крови, гниющей плоти и палёного дерева, что пропитывал воздух после битв. Но здесь не было привычного смрада смерти, лишь едкий дым и тонкий, едва уловимый аромат тлена, что не принадлежал этому миру, а витал в воздухе, как шепот из преисподней, проникающий в лёгкие и оседающий на коже.

– Они должны быть повсюду… Но улицы пусты, – пробормотал Всеволод, его взгляд, острый и внимательный, скользил по руинам, выискивая хоть какой-то намёк на жизнь или смерть. Его голос оставался твёрдым, как и подобает королю, но внутри он ощущал, как страх растёт, как чёрная волна, что грозила поглотить его разум, оставив лишь пустоту. Он сжал зубы, заставляя себя дышать ровно, не показывать слабости перед своими людьми, перед памятью Эльзы, что стояла перед его глазами, как призрак.

Священник Андрей медленно перекрестился, его губы шевелились, шепча молитву к Люминору, слова которой он повторял сотни раз, но теперь они звучали глухо, как эхо в пустом храме. Его ряса, обычно чистая и аккуратная, теперь была покрыта грязью и пеплом, подол волочился по земле, оставляя следы в месиве. Рука, сжимавшая символ Люминора – деревянный диск с вырезанным солнцем, – дрожала от напряжения, пальцы впились в дерево так, что оно скрипело. Он вспомнил ночь, когда свет Люминора вырвал его из лап болезни, ослепительный и тёплый, как объятия матери, что он никогда не знал. Тогда он был молодым послушником, лежал в лихорадке, его тело горело, а душа уходила в темноту, но свет снизошёл с небес, наполнив его жизнью, вернув дыхание в лёгкие. Теперь этот свет молчал, и Андрей спрашивал себя: "Был ли я достоин той милости? Или это наказание за мою слабость, за то, что я не смог предвидеть эту тьму?"В этом месте он ощущал нечто чуждое, как будто воздух был пропитан присутствием силы, что глушила его молитвы, давила на грудь, как невидимая рука.

И тогда они вышли на главную площадь. И увидели их.

Кладбище под открытым небом раскинулось перед церковью. Сотни тел лежали на каменной мостовой, их силуэты проступали в тусклом свете закатного неба, окрашенного багровыми и серыми тонами, что смешивались в зловещий полумрак. Мужчины, женщины, дети – все они были здесь, распростёртые в неестественных позах, как марионетки, чьи нити оборвались в один миг. Их лица застыли в гримасах ужаса, рты открыты в безмолвных криках, глаза широко распахнуты, но пусты, как выжженные угли. На телах не было ран от мечей или стрел, только кожа, иссохшая до хрупкости пергамента, обтягивала кости, ломкие и тонкие, а пальцы, скрюченные в предсмертной агонии, цеплялись за воздух, будто пытались ухватиться за уходящую жизнь. Кровь, залившая мостовую, была тёмной, почти чёрной, густой, как смола, и казалось, что она не просто пролилась – она вытекла изнутри, как будто сами тела исторгли её в безумной агонии, оставив после себя лишь оболочки.

– Боги… – прошептал Валрик, молодой воин с короткими светлыми волосами, что дрожали на ветру. Его лицо побледнело, рука невольно сжала рукоять меча, пальцы задрожали, а глаза округлились от ужаса, отражая багровый свет неба.

– Они… как будто высохли, – Гримар наклонился к одному из тел, его голос дрогнул, выдавая страх, что он не мог скрыть. Он протянул руку, но остановился, не решаясь коснуться иссохшей кожи, что трескалась, как старая бумага, готовая рассыпаться под малейшим давлением. Его взгляд замер на теле старика, чьи пальцы сжимали деревянную ложку – последнюю память о жизни, что оборвалась.

– Это не война, – голос Андрея дрожал, но в нём чувствовалась смесь страха и понимания, что медленно пробивалось сквозь пелену ужаса. Он поднял взгляд к небу, где облака сгущались, закрывая последние лучи солнца, оставляя лишь тени. – Их души… они не ушли. Они всё ещё здесь, пойманные в этой тьме.

– Что ты хочешь сказать? – Всеволод повернулся к нему, его глаза сузились, но в них мелькнула тень тревоги, что он не мог подавить. Его голос был резким, требовательным, но внутри он чувствовал, как сердце сжимается от предчувствия, от мысли о том, что эта тьма может дотянуться до Вальдхейма, до Дианы.

Андрей опустил голову, его пальцы сжали символ Люминора так сильно, что дерево скрипнуло, а в груди закололо от боли. "Почему ты молчишь, Светлый?"– подумал он, чувствуя, как вера, что была его опорой всю жизнь, трещит под напором сомнений, как старый мост под тяжестью бури. Он видел перед собой не просто смерть – он видел пустоту, что пожирала всё человеческое.

– Их забрал Некрос, – произнёс он тихо, но имя бога разложения прозвучало как удар грома в этой мёртвой тишине, отражаясь от стен церкви и растворяясь в вое ветра.

Воины застыли, их дыхание сбилось, воздух стал тяжёлым, как будто само имя вытягивало тепло из их тел. Некрос – имя, что редко произносилось вслух даже в самых мрачных легендах, был олицетворением смерти, что пожирает не только тела, но и души, оставляя после себя лишь пустоту и тлен. Говорили, что его дыхание обращало плоть в прах, а его прикосновение вырывало жизнь из самых сильных сердец, оставляя лишь эхо их криков в бесконечной бездне.

– Мы должны найти выживших, – приказал Всеволод, стараясь сохранить твёрдость в голосе, хотя его разум боролся с нарастающим ужасом. Он не мог позволить страху овладеть собой – не перед своими людьми, не перед Дианой, чей образ всплыл в его памяти, как свет в темноте. Он вспомнил её, маленькую, в саду Вальдхейма, бегущую к нему с цветком в руках, её волосы развевались на ветру, а голос звенел: "Папа, ты всегда защитишь меня?"Он ответил тогда: "Всегда,"– и обнял её, чувствуя тепло её маленького тела. Теперь он не знал, сможет ли сдержать это обещание, но отступить означало предать её, предать Эльзу, предать всех, кто верил в него.

Один из воинов, Аден, шагнул вперёд и медленно опустился на колено возле тела молодой женщины. Её лицо, искажённое предсмертным криком, было знакомым – он вспомнил, как видел её на ярмарке год назад, с корзиной яблок и улыбкой, что освещала её лицо, как солнечный свет. Теперь её кожа была серой, глаза пустыми, а руки застыли в жесте, будто она пыталась защититься от невидимого врага. Аден осторожно коснулся её холодного лба, его губы беззвучно шептали молитву, но в следующий миг чёрные когти впились ему в шею.

Он закричал, его голос разорвал тишину, кровь брызнула на камни, окрашивая их алым, ярким пятном на фоне серого пепла. Мёртвая женщина рванулась к нему, её пальцы, сухие и хрупкие, вцепились в плоть с неестественной силой, разрывая кожу и мясо. Аден рухнул на колени, пытаясь отбиться, его руки дрожали, но она рвала его, даже когда три меча вонзились в её тело – Гримар, Валрик и ещё один воин ударили одновременно, их клинки сверкнули в багровом свете. Труп не остановился, продолжая двигаться, пока Валрик не отсёк ей голову одним резким ударом, и её тело рухнуло, как сломанная кукла.

– Что это? – прохрипел Валрик, отступая назад, его меч дрожал в руках, капли крови стекали с лезвия на мостовую.

Трупы… двигались. Один из них дёрнулся, его кости хрустнули, как сухие ветки под ногами. Затем второй. Затем сотни. Суставы выгибались в неестественных позах, сухие конечности поднимались с земли, а глаза, что должны были остаться пустыми, загорались мерцающим багровым светом, как угли в глубине бездны. Из их ран вырывался чёрный дым, завиваясь, как змеи, а в тенях между телами мелькнуло голубое пламя, холодное и зловещее, как дыхание Моргаса. Их шёпот слился в гул, что давил на разум: "Для него… для меча…"

Валрик упал на землю, отшатываясь, его лицо побелело ещё сильнее, дыхание стало прерывистым, как у загнанного зверя.

– Этого не может быть… – прохрипел Гримар, его голос сорвался, меч в руке дрогнул, впервые за годы сражений.

– В СТРОЙ! – рявкнул Всеволод, выхватывая меч из ножен. Его голос прогремел над площадью, как раскат грома, заставляя воинов встрепенуться, вырваться из оцепенения. Он сжал рукоять так сильно, что боль пронзила ладонь, но это помогло ему сосредоточиться, отогнать образ Дианы, зовущей его из темноты.

Но они застыли в ужасе, их ноги словно приросли к земле, сердца колотились в груди, заглушая все звуки. Трупы вставали – медленно, неуклюже, но с ужасающей неотвратимостью. Дряхлые руки тянулись к живым, сухие губы шевелились, шепча нечеловеческие слова, что звучали как хор из глубин преисподней, хриплый и надломленный. Их движения были рваными, но в них чувствовалась сила, не подчиняющаяся законам природы, как будто невидимые нити поднимали их из могил.

И тогда нежить атаковала.

Первый удар нанёс Гримар, его клинок с хрустом рассёк шею ближайшего мертвеца, но тот не остановился – голова повисла на обрывках кожи, а тело продолжило двигаться, хватая воина за доспехи, когти скребли металл с визгом. Гримар закричал, его голос был полон ярости и страха:

– Они не умирают!

Воины сомкнули ряды, мечи сверкнули в багровом свете неба, окрашенного закатом и дымом. Первый удар мертвецы приняли грудью, их иссохшие тела крошились под клинками, как сухая глина, но они не отступали, напирая с нечеловеческой яростью, их пальцы цеплялись за ноги, руки, лица. Из их тел вырывался чёрный дым, что клубился в воздухе, а шёпот становился громче: "Ключ близко…"

– В ГОЛОВУ! БЕЙТЕ В ГОЛОВУ! – крикнул Андрей, его голос перекрыл шум боя, дрожащий, но полный решимости.

Мечи засверкали быстрее, отсекая головы, раскалывая черепа. Осколки костей разлетались по мостовой, багровый свет в глазах мертвецов угасал, но даже обезглавленные тела продолжали двигаться, их руки цеплялись за доспехи, ноги ковыляли вперёд, пока не падали от полного разрушения. Кровь – их собственная, чёрная и густая – смешивалась с алой кровью воинов, что текла из ран, нанесённых когтями.

Их было слишком много. Сотни тел поднимались с площади, их шёпот превращался в гул, что давил на разум, заставляя сердце биться быстрее, а мысли путаться. Воины отступали, шаг за шагом, их силы таяли под натиском неумолимой нежити, дыхание становилось хриплым, руки дрожали от усталости.

– В ЦЕРКОВЬ! – крикнул Всеволод, его голос был хриплым от напряжения. Он рубанул очередного мертвеца, его меч рассёк грудь, но тварь продолжала идти, пока он не ударил снова, отсекая голову. "Диана,"– подумал он, и её лицо придало ему сил. Он не мог умереть здесь, не теперь, когда она ждала его в Вальдхейме.

– Они уничтожили наших лошадей! – крикнул Аден, его лицо было перепачкано кровью товарища, глаза дико блестели.

Отряд начал отступать, пробиваясь сквозь ряды мертвецов к церкви Люминора. Клинки сверкали, отсекая конечности, но нежить наступала, её число не убывало. Лошади лежали в стороне, их тела были разорваны, внутренности вывалены на землю, а глаза остекленели в ужасе, их гривы пропитались кровью и грязью.

И тогда появилось нечто иное.

Из тени разрушенного дома вышла фигура – высокий силуэт в рваном чёрном плаще, что развевался, как крылья ворона, изорванные и трепещущие на ветру. Лицо её скрывал капюшон, но под ним не было глаз, рта или черт – лишь пустота, чёрная, как сама бездна, в которой мелькали слабые искры голубого пламени. От фигуры исходил холод, что пробирал до костей, и воздух вокруг неё дрожал, как от жара, искажая очертания руин.

– Вы опоздали, смертные, – раздался голос, похожий на сотни шепчущих голосов, сливающихся в зловещий хор, что резал слух и проникал в разум. – Ключ близко, смертные. Меч ждёт её.

Андрей поднял руку с символом Люминора, его пальцы дрожали, но взгляд оставался твёрдым, хотя внутри он чувствовал, как вера рушится. "Светлый, дай мне сил,"– подумал он, вспоминая тепло того света, что спас его когда-то.

– Кто ты?! – крикнул он, его голос дрогнул, но в нём была сила, рождённая отчаянием.

– Посланник, – ответило существо, и в тот же миг тьма поглотила улицы.

Мрак сгустился, как живое существо, обволакивая площадь. Тени двигались, извивались, тянулись к живым, их когти царапали доспехи с визгом, оставляя глубокие борозды. Крик раздался в темноте – ещё один воин упал, его шея была разорвана чёрными когтями, кровь хлынула на землю, смешиваясь с пеплом. Всеволод отбросил мертвеца, его меч рассёк воздух, но тени уже тянулись к нему, холодные и цепкие, как ледяные руки, что сжимали его сердце.

И тогда Андрей поднял руки к небу.

– ЛЮМИНОР, ОСВЕТИ НАС! – его голос прогремел, полный отчаяния и веры, что всё ещё теплилась в его душе. Когда он взмолился, витражи церкви вспыхнули слабым золотым светом, их краски ожили, отбрасывая лучи на площадь, и тени отпрянули от стен, шипя, как рассерженные змеи.

Ослепительный всплеск света разорвал тьму, вырвавшись из символа в его руках. Мертвецы взвизгнули, их тела рассыпались в прах, как сухие листья под ветром, чёрный дым растворился в воздухе. Посланник Некроса отшатнулся, капюшон его дёрнулся, словно от боли, и из-под него вырвался низкий, гневный вой, что сотряс землю под ногами.

– ТЫ СОВЕРШИЛ ОШИБКУ, СВЯЩЕННИК, – прогремел голос, от которого задрожали камни мостовой.

Всеволод рванулся вперёд и нанёс удар. Его меч вошёл в тёмную плоть Посланника, металл встретил сопротивление, как будто вонзился в густую смолу, липкую и холодную. Существо завыло, его тело дрогнуло, и оно исчезло, растворившись в тенях, как дым на ветру, оставив после себя лишь запах серы и слабое эхо голубого пламени.

Тьма рассеялась, мертвецы попадали на землю, их багровый свет угас, тела рассыпались в серый прах, что ветер унёс прочь. Воины тяжело дышали, окружённые упавшими останками, их мечи дрожали в руках, лезвия покрылись чёрной грязью. Но они знали – это лишь начало. Посланник вернётся, и эта тьма не отступит так легко.

– Нужно бежать к храму! – рявкнул Андрей, его голос был хриплым, но решительным, глаза блестели от слёз и надежды.

Они побежали к церкви Люминора, единственному зданию, что казалось нетронутым. Её высокие стены, покрытые резьбой, всё ещё стояли, а витражи отражали слабый свет угасающего дня, бросая золотые блики на землю. Но даже здесь, в этом оплоте света, чувствовалась тьма, затаившаяся в углах, шепчущая слова, что Андрей не мог разобрать.

Когда они приблизились к дверям, раздался звук – глухой, как стук каблуков по каменному полу, но громче, настойчивее. Все обернулись. Трупы на площади снова начали двигаться. Их руки дёргались, кости скрипели, а пустые глаза загорелись багровым светом, ярким и жгучим. Они поднимались, их движения были медленными, но уверенными, как у хищников, почуявших добычу, их шёпот становился громче: "Для него… для меча…"

– К ОРУЖИЮ! – крикнул Всеволод, выхватывая меч. Его голос был полон ярости, но внутри он чувствовал, как отчаяние сжимает грудь. "Диана, я вернусь к тебе,"– подумал он, и эта мысль стала его щитом.

– ЗА ЛЮМИНОРА! – крикнул Гримар, врезаясь в толпу нежити. Его меч рассекал воздух, отрубая головы и конечности, но мертвецы не останавливались. Они падали, но поднимались снова, двигаясь даже после смертельных ран, их шёпот сливался в гул, что давил на разум, как тяжёлый камень.

– В ЦЕРКОВЬ! – крикнул Всеволод, его голос перекрыл шум боя. – БЫСТРО!

Они отступили к дверям, сражаясь на ходу. Мертвецы преследовали их, их багровые глаза горели в темноте, когти вытягивались, как лезвия. Когда отряд достиг входа, Аден и Валрик схватили тяжёлые деревянные брусья и заперли двери, прижав их спинами к створкам. Удары мертвецов загрохотали с другой стороны, дерево трещало, но держалось, пока витражи светились слабым светом, отгоняя тьму.

Внутри было темно, но свет символа Люминора в руках Андрея осветил помещение, бросая золотые блики на каменный пол. На полу сидели несколько человек – измождённых, испуганных, но живых. Их одежда была изорвана, лица покрыты грязью и сажей, а глаза широко раскрылись, когда они увидели короля и его отряд, смесь надежды и неверия мелькнула в их взглядах.

– Вы… вы живы? – прошептала женщина с тёмными волосами, её лицо было бледным, а руки дрожали, сжимая край рваного плаща. Она прижимала к себе мальчика лет десяти, его глаза были красными от слёз, а пальцы впились в её руку. – Отец Томаса… он разорвал его на куски у меня на глазах, – добавила она, её голос дрогнул, слёзы потекли по щекам, оставляя дорожки в грязи. – Я звала его, но он… он уже не слышал.

– Мы здесь, чтобы помочь, – сказал Всеволод, опускаясь на колени рядом с ней. Его голос был твёрдым, но в нём чувствовалась усталость, а взгляд смягчился, когда он посмотрел на мальчика. Внутри он чувствовал тяжесть: "Я не смог защитить их. Сколько ещё семей я потеряю?"

– Я Марта, – ответила женщина, её голос дрожал, но она старалась держаться. – А это мой сын, Томас. – Она указала на мальчика, что смотрел на Всеволода с немым ужасом. – И ещё… – она оглянулась на остальных, – это Лора, Эдгар и Финн. Мы единственные, кто выжил.

Андрей подошёл к ним, его ряса шуршала по каменному полу, а рука сжала символ Люминора. Он заметил древний крест на алтаре, его резьба была покрыта пылью, но под ней угадывались солнечные лучи. Он схватил его, и крест засветился слабым светом, отгоняя тени от дверей. Удары снаружи стихли, но не прекратились, став глухими, настойчивыми. Его глаза были полны боли и сострадания, но в них горела искра надежды, что он цеплялся за неё, как за последнюю нить.

– Что произошло здесь? – спросил он тихо, его голос был мягким, но в нём чувствовалась тревога. "Светлый, дай мне ответ,"– подумал он, чувствуя, как сомнения грызут его душу.

Марта глубоко вздохнула, её пальцы впились в плечо сына, оставляя красные следы на его коже.

– Это началось три дня назад, – начала она, её голос дрожал, как лист на ветру. – Люди начали сходить с ума. Сначала это были крики, потом… они нападали друг на друга. Их глаза… их глаза стали пустыми, чёрными, как ночь. Мой муж… он схватил топор и пошёл на нас. Томас кричал, а я… я схватила его и побежала сюда. Мы спрятались в церкви. Они не могли войти. Свет Люминора защищал нас.

– Я видел, как тень вырвалась из колодца и вошла в кузнеца, – прошептал Эдгар, старик с седыми волосами и кривым посохом в руках. Его глаза, мутные от возраста, смотрели куда-то вдаль, но в них мелькнул ужас. – Его глаза почернели первыми. Он повернулся к своей дочери и… задушил её. А потом тени вошли в других. Это были не люди – это было безумие.

– Церковь – наше спасение, – добавила Лора, молодая женщина с короткими волосами, её голос дрожал от надежды, но руки тряслись, когда она сжимала рваный подол платья. – Когда мы вошли, они остановились у дверей. Свет не пускает их.

– Вы… король? – спросил Финн, худой мужчина с впалыми щеками, его голос был полон неверия. – Вы пришли спасти нас?

Всеволод кивнул, но его взгляд был тяжёлым. "Спасу ли я вас?"– подумал он, чувствуя, как ответственность давит на плечи, как камень, что он не мог сбросить.

Прошло несколько часов. Мертвецы стояли у дверей церкви, их когти скребли дерево, но внутрь не входили, их шёпот доносился сквозь стены: "Для него… для меча…"Тишина, что воцарилась внутри, была не умиротворённой, а напряжённой, как натянутая струна перед разрывом. Выжившие в церкви понимали всю безвыходность ситуации. Они жили, но уже не были теми, кем были до этого кошмара – их души были изранены, их вера подточена страхом, а глаза смотрели в пустоту.

Моргенхейм всё ещё стоял, окутанный тенью разложения, его улицы и дома – немые свидетели того, что случилось, и предвестники того, что ещё предстояло. Некроса не было видно, но его присутствие ощущалось в каждом шорохе, в каждой тени, что скрывалась за углом, в каждом ударе когтей по дверям. Король Всеволод, его отряд и священник Андрей знали: мир ещё не видел всей силы того, что пробудилось в этой мёртвой тени.

Андрей опустился на колени перед алтарём, его руки сжали крест, свет которого пульсировал, как слабое сердцебиение. Он молился, как всегда в моменты тёмных испытаний, на грани отчаяния и бездны: "О Светлый Люминор, владыка света, услышь нас в этот тяжёлый час. Мы не в силах бороться с тем, что встало против нас. Освети наш путь, вразуми нас, покажи нам хотя бы слабый свет, который ведёт через тьму."Его слова, искренние и полные надежды, поднимались к небесам, как тихая река, текущая через бескрайние пространства, до самых отдалённых уголков вселенной. Но ответа не было, и это молчание резало его душу, как нож.

Люминор восседал на своём троне в чертоге света, возвышаясь над бескрайним сиянием. Трон, выкованный из чистого золота, был усыпан драгоценными камнями, что мерцали, как звёзды на ночном небе, их свет отражался в золотых стенах, создавая бесконечное сияние. Из спинки трона поднимались резные солнечные лучи, расходясь в стороны и озаряя всё вокруг мягким, тёплым светом, что согревал даже самые холодные уголки этого небесного зала. Но сам Люминор сиял ярче любого камня, ярче солнца. Его фигура была источником чистой энергии – ослепительной и нежной, дарующей жизнь всему сущему. Воздух вокруг него искрился, наполняясь теплом и силой, а одежды переливались оттенками золота и белого огня, струясь, как жидкий свет. Его лицо, прекрасное и вечное, словно высеченное из мрамора, хранило бесконечную мудрость и печаль, что отражалась в его глазах – глубоких, как небеса, и сияющих, как звёзды. Длинные волосы, сотканные из света, струились по плечам, а вокруг него кружились частицы энергии, как звёздная пыль, танцующая в бесконечности.

Молитва Андрея дошла до него, пронзая его душу, как раскалённый клинок, каждый слог отзывался болью в его сердце. Он ощущал страх священника, его отчаяние, его веру, что трещала под напором тьмы, и это заставляло его страдать. Его руки впились в подлокотники трона, пальцы сжали драгоценные камни так сильно, что те затрещали, грозя расколоться, оставляя следы на золоте. Лицо, обычно спокойное и величественное, теперь было искажено мукой, брови сдвинулись, а губы сжались в тонкую линию. Он вспомнил Диану, её сны, что он видел в отражениях света, её голос, зовущий его сквозь тьму, и сжал в ладони крошечную искру, в которой мелькнул образ Ловца Душ, окружённого тенями. "Если они узнают о моём плане…"– подумал он, чувствуя, как страх тёмных богов смешивается с его собственным.

Вокруг него стояли дети света – существа, рождённые из его силы, их формы переливались, как солнечные лучи на воде, их глаза, полные мудрости, наблюдали за своим создателем с тревогой, что отражалась в их сиянии.

– Ещё рано, – прошептал Люминор, но его голос дрожал, выдавая внутреннюю борьбу. – Ещё рано…

Внезапно по залу прошла вспышка света, ослепительная и мощная, как удар молнии. Золотые стены отразили её, и на мгновение весь мир казался погружённым в сияние, что ослепило даже детей света. Они отшатнулись, их формы задрожали, как пламя на ветру, их голоса зазвенели, как хрусталь.

– Отец, – произнёс один из них, его голос был чистым, как звон колокола. – Ты почти явил себя.

Люминор закрыл глаза, его дыхание стало тяжёлым, словно он нёс на плечах всю тяжесть мира, его грудь поднималась и опускалась медленно, с трудом.

– Я не могу вмешаться, – сказал он, и его голос, тихий, но полный власти, разнёсся по залу, отражаясь от стен. – Ещё не время. Если я явлюсь сейчас, тьма узнает о моих планах. Она подготовится. И тогда… тогда я не смогу защитить их.

Он поднял руку, и свет, ещё не угасший, сконцентрировался в его ладони, превратившись в крошечную искру, что дрожала, как последняя надежда. Он смотрел на неё, его взгляд был полон боли и любви.

– Дети мои, – прошептал он, его голос стал мягче, но в нём чувствовалась бесконечная печаль. – Вы должны пройти через тьму, чтобы понять ценность света. Я не могу лишить вас этого испытания. Но я с вами. Всегда.

Искра погасла, и зал погрузился в тишину, нарушаемую лишь слабым звоном энергии, что витала вокруг него. Люминор опустил голову, его сила на миг ослабла, как будто даже он, бог света, чувствовал усталость от этой борьбы.

– Если я сделаю это снова, они будут знать, что я готовлюсь, – подумал он, его разум боролся с желанием вмешаться, спасти тех, кто звал его. – И тогда не только мир, но и я сам могу пасть перед их мощью.

Но молитва Андрея не осталась незамеченной. В тенях, что клубились у границ мира, у гробницы, где хранился Ловец Душ, титаны – гиганты из камня и стали, созданные Эоном для охраны равновесия, – открыли глаза. Их взоры, пылающие белым светом, обратились к Моргенхейму, и земля под ними дрогнула, как от тяжёлых шагов. Их голоса прогремели в глубине, низкие и древние, как сама вечность: "Свет… тьма… равновесие…"Камень треснул под их ногами, и слабое эхо их движений достигло Моргенхейма, заставив стены церкви задрожать.

Король Всеволод ощущал, как страх проникает в его сердце, холодный и цепкий, как зимний ветер, что пробирал его даже сквозь доспехи. Но он не позволял себе показать слабость – не перед своими людьми, не перед этой тьмой, не перед памятью Эльзы и верой Дианы. Его разум, закалённый годами войн и битв, искал выход, но каждая возможность рушился под натиском невозможного. Он видел мертвецов, восстающих с площади, их когти, что рвали его воинов, и его рука сжимала меч до боли в суставах, до хруста костей. Как сражаться с врагом, которого нельзя убить? Как защитить своих людей, если сама смерть шла против них? Он смотрел на своих воинов – Аден пал пал, его тело лежало среди праха, Валрик был на грани, его взгляд стал диким, как у загнанного зверя, Гримар стоял на коленях и молился. Всеволод знал: если он дрогнет хоть на миг, отряд падёт, и Моргенхейм поглотит их так же, как и остальных. Ответственность лежала на нём тяжким грузом – его люди смотрели на него, ожидая приказа, надеясь на спасение, а он едва сдерживал отчаяние, что поднималось из глубины души, как чёрная волна, готовая утянуть его в бездну.

Когда тьма накрыла город, и Посланник Некроса заговорил, Всеволод впервые за долгие годы почувствовал себя маленьким. Его меч, что прорубал сотни врагов, казался бесполезной игрушкой против этой силы, что шептала о ключе и мече – словах, что резали его сердце, напоминая о Диане. Но он ударил – не из веры в победу, а потому что остановиться означало признать поражение. Внутри церкви он оглядел своих воинов – уставших, израненных, напуганных. Его взгляд упал на Андрея, чья вера была их последней надеждой, а затем на выживших – женщин, детей, стариков. Они надеялись на него, верили, что король защитит их. А он не знал, сможет ли.

Андрей молился не из долга, а от отчаяния. В его душе билось сомнение, яд которого проникал всё глубже. Он знал, что Люминор слышит его – чувствовал это каждой клеткой своего тела. Но почему он молчит? Почему свет, в который он верил всю жизнь, оставил их в этой тьме? Он видел, как рушится порядок, как Некрос поглощает город, как души невинных уходят в никуда, не находя покоя. И он ничего не мог сделать. Его молитвы должны были освещать тьму, но тьма лишь сгущалась, и он ощущал себя слабым, беспомощным перед лицом этой силы.

Ещё страшнее было видеть живых. Марта, Томас, Лора, Эдгар, Финн – они выжили, но их глаза были пустыми. В них не осталось надежды, не осталось веры, только страх и усталость. Андрей задавался вопросом, который боялся произнести вслух: а если свет уже проиграл? Он видел Люминора в своих мыслях, чувствовал его боль, его молчание, и это разбивало его сердце. Но даже если бог света колебался, даже если тьма накрывала их, он знал одно: он не прекратит молиться. Потому что если он перестанет – кто тогда останется бороться за свет?

Когда тьма накрыла город, и Посланник Некроса заговорил, Всеволод впервые за долгие годы почувствовал себя маленьким. Его меч, что прорубал сотни врагов, казался бесполезной игрушкой против этой силы. Но он ударил – не из веры в победу, а потому что остановиться означало признать поражение. Внутри церкви он оглядел своих воинов – уставших, израненных, напуганных. Его взгляд упал на Андрея, чья вера была их последней надеждой, а затем на выживших – женщин, детей, стариков. Они надеялись на него, верили, что король защитит их. А он не знал, сможет ли.

Андрей молился не из долга, а от отчаяния. В его душе билось сомнение, яд которого проникал всё глубже. Он знал, что Люминор слышит его – чувствовал это каждой клеткой своего тела. Но почему он молчит? Почему свет, в который он верил всю жизнь, оставил их в этой тьме? Он видел, как рушится порядок, как Некрос поглощает город, как души невинных уходят в никуда, не находя покоя. И он ничего не мог сделать. Его молитвы должны были освещать тьму, но тьма лишь сгущалась, и он ощущал себя слабым, беспомощным перед лицом этой силы.

Ещё страшнее было видеть живых. Марта, Томас, Лора, Эдгар, Финн – они выжили, но их глаза были пустыми. В них не осталось надежды, не осталось веры, только страх и усталость. Андрей задавался вопросом, который боялся произнести вслух: а если свет уже проиграл? Он видел Люминора в своих мыслях, чувствовал его боль, его молчание, и это разбивало его сердце. Но даже если бог света колебался, даже если тьма накрывала их, он знал одно: он не прекратит молиться. Потому что если он перестанет – кто тогда останется бороться за свет?