Читать книгу Сброд - Константин Квашин - Страница 13

Предраг вёл «воинство» не очень уверенно, особенно последние несколько дней, но к счастью для разбоев им на глаза случайно попался один из «лесников», которого им с некоторым трудом удалось изловить. Лесниками называли крестьян, которым надоело задарма гнуть спину на жадных господ. Такие, бросив всё, бежали в леса и жили там отшельниками за счёт птицеловства, рыбалки, охоты и собирательства. Подобные индивиды через некоторое время полностью дичали, в большинстве случаев теряя даже способность разговаривать. Разбоям повезло, так как их «улов», одетый только в бесформенную накидку собственного производства из плохо выделанных шкур, ещё не совсем утерял способность общаться с себе подобными. Получив ощутимую порцию пинков и оплеух, за проворность при попытке к бегству, лесник коряво поинтересовался, чем может быть полезен «достойным мужам». Выяснилось, что он отлично знает, где находится нужная разбоям медоварня, так как неоднократно лакомился мёдом на прилегающей к ней пасеке. Так же лесник пожаловался, что неоднократно был искусан как пчёлами, собирающими мёд, так и собаками, охраняющими пасеку, в доказательство чему демонстрировал ухохатывающимся разбоям шрамы от клыков на ляжках и заднице. Не смотря на клятвенные заверения одичавшего медолюба будто бегать от разбоев он больше не собирается, ему таки крепко связали руки за спиной, а на шею набросили петлю-поводок. Несколько лучших охотников разбойного воинства, взяв с собой диковинного провожатого, отправились на разведку, а остальные разбили небольшой лагерь, дабы как следует подготовиться к предстоящему налёту.

Обоз разбоев был достаточно грузным. Горана больше не было, нужда в определённом месте размещения лагеря отпала. Оставшиеся без дела голуби, были съедены разбоями, причём вовсе не от недостатка в припасах, а исключительно ввиду кулинарного любопытства чумазых гурманов, которые, впрочем, в итоге были разочарованы данным опытом. Теперь приходилось тягать с собой казну, и несколько возов с откровенным хламом, с которым «на всякий случай» не захотели расставаться наиболее «хозяйственные» представители воинства. Эта обуза серьёзно снижала скорость передвижения разбойного отряда. Предраг решил, что воинство, как только вернутся разведчики, пойдёт к цели с максимальной скоростью, а несколько человек, вполне смогут повести телеги в указанном направлении самостоятельно. Те, кто был назначен остаться «на телегах», втихаря радовались, не безосновательно рассчитывая, что к тому времени, когда они доберутся, бой уже будет окончен, и они попадут на самый разгар грабежа, успев чем-нибудь разжиться, не рискуя при этом жизнью.

Большинство разбоев готовилось к налёту, пытаясь скрыть переживаемые в душе опасения под маской залихватской бравады. Тут и там слышались громкие заявления о собственной неустрашимости, безумной силе и сотнях поверженных ранее врагов. Но от опытного взгляда не могли скрыться нервные движения рук этих хвастунов, то в десятый раз поправляющих в сапоге нож, и так уже находящийся в оптимальном положении, то без конца затягивающие, попускающие пояс, не в силах излишне возбуждённым сознанием отыскать зону комфорта, и тому подобное. Духовлад легко угадывал неуверенность в собственных силах, скрывающуюся за подобной спорадической деятельностью. Он давно сделал для себя вывод: чем беспокойнее руки, тем меньше человек верит в свои же слова. У самого Духовлада, подготовка не занимала много времени. Внешне он был вполне спокоен, не допуская в сознание сомнений. Это было главным заветом в учении Военега: только дай перед боем малейшему сомнению возможность закрепиться среди своих мыслей, и оно мгновенно перерастёт в губительный страх, сковывающий руки и ноги в битве, где только лёгкость и расслабленность могут привести тебя к победе! Поэтому, ранее перед схватками на арене, а теперь перед налётами, молодой боец очищал своё сознание от мыслей, связанных с предстоящим боем. Он разглядывал облака на небе, подчёркнутые плавно качающимся контуром крон деревьев, плотной стеной окружавшей поляну, на которой расположились разбои. Это приносило умиротворение в его душу, способность спокойно, без суетных переживаний, ждать грядущее испытание. В такие минуты, он со снисходительной улыбкой на устах, думал о людях, пытающихся подчинить свою жизнь бесконечной череде расчётов, большинство из которых растираются в порошок непредсказуемостью Бытия. Духовлад был уверен, что расслабленное сознание, способное мгновенно отреагировать на любое развитие событий, так как не отягощено ОЖИДАНИЕМ, в бою предпочтительнее, нежели прозорливый ум, просчитавший сто вариантов… Ибо Судьбе ничего не стоит предложить сто первый.

Так, прогуливаясь по лагерю с блаженным видом, весьма подозрительным для окружающих, Духовлад наткнулся на Ворона. Тот сидел на земле в гордом одиночестве, подобрав под себя ноги, и пустым взглядом уставившись в землю прямо перед собой. В руках он держал прутик, которым монотонно постукивал в то место, сквозь которое смотрел, и лицо его не выражало никаких эмоций. Молодой боец присел рядом с атаманом, и негромко к нему обратился:

– Будь здоров, Ворон. Вижу настроение у тебя, как для предстоящего дела неважное. Случилось что?

– Да нет, ничего. Просто хандра – ответил Ворон, не поворачиваясь к собеседнику, и даже не меняя частоты постукивания прутиком по земле – Надоело всё… Ну что это за вожди?! Тур-тупица, а теперь Предраг этот, хитрожопый… Чувствую: конец скоро этому воинству…

– Так чего ж ты сам отказался нас возглавить?! – изумился Духовлад – Тебя бы многие поддержали!

– Нет, малыш. Я привык вести за собой узкий круг людей. Я знаю, чем дышит каждый из них, кто в чём силён, кто где слаб… А они знают меня. Знают, что я одобрю, что стану осуждать, а за что и вовсе ноги сломаю. Когда я со стороны смотрю на весь этот сброд, который у нас называется «Медвежьим Воинством», мне хочется молча достать меч, и пойти рубить всех направо и налево… Нет, этих людей я возглавлять не стану… Может взять своих людей, и увести отсюда?.. Без Горана в этой ораве дела не будет: случайными набегами нам всем не прокормиться… Ладно, посмотрим ещё, куда нас Предраг ведёт. Если почую что-то неладное – сразу людей своих заберу, и уйду. Хочешь, можешь с нами уйти, если что…

– Посмотрим… – без интереса ответил Духовлад.

– Как знаешь… – подытожил Ворон, не отрывая пустого взгляда от прутика.

Духовлад не видел смысла продолжать разговор. Он встал, и продолжил неспешно бродить среди разбоев. Молодой боец припомнил, что не в первый раз слышит от Ворона подобные разговоры. Причём эти разговоры, (о том, чтоб покинуть «воинство», вместе со своими людьми) не выглядели пустой бравадой, как и Ворон не казался человеком, впустую сотрясающим воздух словами. Создавалось впечатление, что он действительно хочет уйти, но что-то его удерживает. А что – атаман и сам, наверное, не смог бы толком объяснить.

К вечеру вернулись разведчики. Весь разбойный отряд быстро собрался, чтобы узнать о результатах их наблюдений и для обсуждения деталей атаки. Доклад разведчиков заключался в следующем: есть охрана, но точное её количество узнать не удалось. Чувствуют они себя слишком раскованно, даже беспечно: ходят без доспехов, могут устроиться отдыхать, где придётся. Видно, что нападения они никак не опасаются. Работают и на медоварне, и на пасеке, скорее всего, невольники: разведчики свидетельствовали, что охранники запросто позволяют себе брань и рукоприкладство в отношении рабочих, причём зачастую необоснованно. На территории медоварни с дюжину крупных построек: склады, производственные помещения, жилые помещения для охранников и рабочих. Бараки последних отличаются тем, что запираются снаружи. По мнению разведчиков, захват медоварни был вполне по силам «медвежьему воинству», особенно, если напасть на рассвете, когда сон будет самым крепким. Выслушав лазутчиков, Предраг взял слово перед «воинством»:

– Как видите, братья, мои слова полностью подтвердились: добыча богата, и взять её нам вполне по силам! Выступаем немедленно, чтобы на рассвете уже быть на медоварне. Не будем же терять времени, храбрецы, поспешим, поспешим…

Разбойное войско засуетилось, исполняя приказ своего нового главаря. Некоторые пытались вспомнить, где именно в докладе разведки подтверждались слова Предрага о том, что добыча будет богата. Но предводитель умело выстроил свою короткую речь, и в начавшейся сутолоке даже те, кто обратил внимание на упомянутое несоответствие, не решились что-либо уточнять, махнув рукой, и решив отложить свои вопросы до более удобного случая. Лесник, проводивший лазутчиков к медоварне, слёзно умолял разрешить и ему участвовать в налёте, чтоб отплатить, так сказать, за старые обиды. Разбои поглумились над ним немного, снова, как следует, отсмеялись, но в итоге, в награду за настойчивость и подъём общего настроения, вручили ему ржавое копьё, и позволили влиться в свои пёстрые ряды.

«Медвежье воинство» выступило. Теперь, когда не приходилось больше замедляться из-за телег, воинство перемещалось гораздо быстрее и, как было задумано, в предрассветный час, уже подошло к территории медоварни.

Охрана действительно была беспечна: на крытом помосте, возле запертых изнутри ворот, преспокойно развалился и дрых один из тех, на чьих плечах покоилась безопасность медоварни. Предраг сразу дал короткую установку, обратив всеобщее внимание на то, что бараки для рабочих и хозяйственные помещения, запираются снаружи, так что в первую очередь, атаковать нужно незапертые помещения, в которых и должна находиться охрана.

Разбои побежали к воротам. Забор был всего в полтора человеческих роста, и с полдюжины первопроходцев, подсаженных товарищами, лихо его перемахнули. Спящие в глубине двора собаки проснулись, и, подняв истошный лай, бросились к нарушителям. Охранник, спящий на помосте возле ворот, проснувшись от лая, начал что-то недовольно бурчать. Его беспокоило то, что собаки его разбудили, а мысль о том, что это случилось не просто так, похоже, даже не успела прийти ему в голову. В это время, один из проникших на территорию разбоев, стал быстро подниматься по лесенке, ведущей на крытый помост, где злился и ворчал на глупых собак не вовремя разбуженный часовой. Остальные бросились снимать тяжеленный запор с внутренней стороны ворот. Выскочив на помост, разбойник молниеносно выхватил нож, и полоснул им часового по горлу. Тот ухватился за распанаханную гортань, как будто пытаясь задержать кровь, обильно просачивающуюся сквозь пальцы, а во взгляде его так и застыло искреннее недоумение. Остальным пятерым разбоям, еле-еле удалось снять огромный запор с ворот. Отбросив его в сторону, они дружно налегли на ворота, которые со скрипом поддались, впуская на территорию бурный поток людей, до отказа заведённых предвкушением кровавой бойни. Собаки, уже было добежавшие до нарушителей, сотрясая утренний воздух неистовым лаем, и воинственно скалясь, обнажая длинные белые клыки, тут же бросились в рассыпную, поджав хвосты и жалобно поскуливая, едва завидев обширную толпу разбоев, мгновенно заполнившую двор. Две дюжины человек, были оставлены Предрагом у ворот, чтобы никто не смог сбежать, даже если, спрятавшись, окажется в тылу волны нападающих. Разбои быстро влетали в бараки, незапертые снаружи, беспощадно изрубая всех, кто попадался под руку. Охрана, разбуженная было громким лаем собак, оборонялась вяло. Создавалось впечатление, что они просто не могут поверить, что на них напали. Но клинки и копья разбоев не знали ни усталости, ни пощады: охранники медоварни валились один за другим, получая страшные раны, и заливая своей кровью полы и стены помещений.

Духовлад сражался в одном из бараков, продвигаясь в первых рядах. Хотя сражением это можно было назвать не от слова «сражаться», а только от слова «сражать»: одностороння бойня, в которой бойцу уровня Духовлада практически ничего не грозило. Кучка перепуганных охранников, забившаяся в угол барака, таяла на глазах. Державшийся у стены позади всех (видимо, храбрый командир), оглядывая бойню глазами, полными ужаса, вдруг истошно завопил:

– Что вы делаете?! Глупцы, вы хоть знаете, чья это медоварня?!

Ответом ему было копьё, пригвоздившее его к стене. Невнятное сопротивление было сломлено быстро. Противники как-то внезапно закончились, и остервенелые разбои, заведённые лёгкой, кровавой резнёй, рыскали по углам бараков, заглядывая во все щели, надеясь найти ещё парочку спрятавшихся охранников. Те, кто были не столь кровожадны, бросились обыскивать трупы и помещения, на предмет трофеев.

Убедившись, что бойня окончилась, Предраг (на всякий случай, не совавшийся доселе в помещения) объявил, что сейчас самое время заняться поиском ценной добычи, ради которой, собственно, разбои сюда и явились. Большинство разбоев, тут же собралось вокруг него, соблазняясь перспективой приложить руки к обещанным сокровищам одними из первых. Предраг стал ходить по двору, в окружении этой ожидающей чуда толпы, приказывая поочерёдно выбивать двери в запертые бараки. Результат нескольких первых попыток, был неутешителен: то попадали на склад с инструментом, то барак был забит перепуганными рабочими. Ворота очередного барака со скрипом отворились, и за ними открылось бесчисленное множество бочек и бочонков всевозможных размеров. Шагнув внутрь помещения, Предраг взял ковш, стоявший на крышке большой кадки, находившейся прямо у входа. Размеренно сняв крышку, он зачерпнул ковшом ароматную жидкость из кадки, и сладостно прилип губами к сосуду. Сопровождающие его разбои, молча смотрели на него разинув рты, очевидно ожидая от утоляющего жажду главаря отзывов о впечатлениях. Только звук размеренных глотков, эхом отдававшийся под сводами барака, нарушал тишину в этот – какой-то даже торжественный – момент.

– Ух, добрый мёд! – удовлетворённо протянул Предраг, оторвавшись наконец от ковша, и подмигнул остальным – Может, жажду утолим, а там уж и поиски продолжим?

Как будто по команде, часть разбоев мигом кинулась в барак – выносить и выкатывать сосуды с хмельным напитком прямо во двор. Другая часть, предусмотрительно кинулась в бараки охраны, в поисках посуды. Так же был обнаружен погреб, со съестными припасами, большая часть содержимого которого, тоже очень быстро перекочевала во двор. Пока ещё не успела начаться попойка, Предраг с важным видом выбрал полтора десятка человек, из наиболее преданных, после чего, нарочито громко, чтобы слышали все, приказал им до завтрашнего утра сторожить ворота, запретив до конца этого срока употреблять мёд. Обещание, будто утром их обязательно сменят, слабо обнадёживало избранников главаря. «Счастливчики» понуро отправились на пост, с задорной издёвкой подбадриваемые ехидными соратниками, мол: питья и еды много, и вам на завтра останется.

Утро едва вступило в силу, а разбойное войско уже развернуло грандиозную пьянку. Даже те, кто ни на миг не позабыл про обещание Предрага о богатой добыче, сейчас благосклонно оценивали развитие событий: утомлённые ночным переходом и стремительным налётом, да ещё и немало измотанные эмоционально, они легко поддались соблазну расслабиться, забыться в хмельном веселье. А богатая добыча? Если она здесь есть, то ни куда отсюда не денется. Поисками можно будет заняться изрядно отдохнув. Захмелевшие и подобревшие, наслаждаясь сиюминутным состоянием, разбои славили своего нового главаря, поднимали тосты за его здоровье и долголетие, кричали, что этот налёт – самый удачный из всех, и в тот момент искренне в это верили. Хмельное веселье охватило всех, кроме часовых, наблюдавших за действом со стороны, досадно сглатывая слюни. Только для одного человека бой ещё не окончился: полуголый лесник, до сих пор гонял по территории медоварни перепуганных собак, истошно визжа, и воинственно потрясая своим ржавым копьём. Разбои со смеху катались по земле, видя, как то и дело подпрыгивает накидка из шкур, оголяя чумазый зад и всё остальное. Бедные животные, в испуге шарахались от неистового мстителя в разные стороны. Тем не менее, трёх собак, леснику уже удалось заколоть. Это зрелище легко вводило в азарт, и многие разбои, сквозь смех, поддерживали охотника, давали советы, громко хвалили за удачные выпады, или просто свистели.

Духовлад с грустной улыбкой наблюдал за происходящим. Окружающая атмосфера, благодаря шумным переживаниям «зрителей», напомнила ему арену, и, следуя по цепочке ассоциаций, в памяти возник образ Военега. Молодому бойцу не хватало этого хмурого, вечно чем-то недовольного старика. Старика?.. Да он дал бы фору любому молодцу, из этого «медвежьего сброда»! Память ласково увлекла Духовлада за собой, вновь проводя его по перипетиям освоения ратного дела на арене. Мудрые, своевременные наставления Военега, оживали в памяти, заставляя заново переживать вдохновенные мгновения осознания чего-то важного. Ему страшно захотелось остаться там, в прошлом, рядом с единственным человеком, ставшим ему родным. К сожалению, всё, что мог позволить себе молодой боец, это только немного понежиться в этом тяжёлом, но счастливом времени, когда у него была ясная цель, к которой он шёл.

Наконец, к воротам подкатил обоз с казной и хозяйственным хламом. Прибывшие с ним, завидев, какая здесь развернулась попойка, стремглав кинулись присоединяться, едва телеги въехали в ворота медоварни. Но Предраг немедля осадил этот порыв, грозно наказав сначала распрячь лошадей, и отвести их в стойло. Те недовольно повиновались, усмотрев здесь, как и полагается любому быдлу, вопиющую несправедливость.

Наслушавшись в ходе «застолья» похвал и пожеланий в свой адрес, Предраг и сам взял слово:

– Спасибо вам, верные мои соратники! Я горжусь тем, что оправдал ваши надежды. Но среди вас есть человек, без прозорливого ума которого, мы все сейчас могли бы находиться в другом месте. Если бы не Духовлад, раскрывший уготованную всем нам ловушку, покоились бы мы сейчас, кто в сырой земле, а кто на дыбах палачей. Малыш, Малыш, подойди сюда, встань рядом со мной!

Одобрительные возгласы и свист, слились в страшный шум. Залившись краской смущения, молодой боец стал продвигаться сквозь толпу в сторону главаря, больше одобрительно подталкиваемый руками разбоев, чем идущий своими ногами. Когда же он, наконец, встал рядом с Предрагом, тот радушно возложил руку ему на плечо, и продолжил свою речь:

– Этот парень – мудр не по годам! Вдобавок к этому, он ещё и честен сердцем! Я клянусь перед ликами всех богов, что отныне, он будет мне как сын родной (Предраг вновь воспользовался своим умением, по желанию пускать слёзы в любое время)! Никаких секретов у меня от него не будет! Так что если нет меня, то приходите, и спрашивайте у него – он будет знать! Отныне он – мой главный советник и помощник, моя опора, моя правая рука!

Сказав это, он крепко обнял Духовлада, и трижды поцеловал его, по древнему обычаю ругов. Тот не сопротивлялся, но чувствовал себя неловко: всеобщее внимание к его персоне пугало молодого бойца. Он смотрел на разбоев, поднимающих ковши, рога и чаши (кто, что сумел раздобыть), наполненные мёдом, за его здоровье и долголетие, и ему почему-то показалось, что ничем хорошим это не кончится. Тем не менее, ему ничего не оставалось, кроме как, натянуто улыбаясь, поднимать свою чашу в ответ.

День выдался облачным, так что солнце не жарило в хмельные головы, ухудшая состояние пьющих на свежем воздухе разбоев. Разгул набирал обороты: то тут, то там уже слышались песни, исполняемые нестройным хором заплетающихся языков. Леснику, наконец-то удалось перебить всех собак. Когда же он, тяжело дыша от длительной интенсивной нагрузки, приблизился к «застолью», то ему, в награду за долгое, зрелищное действо, вручили большой кусок сыра, объёмный ковш мёда, и… штаны, содранные с одного из мёртвых охранников. Последний подарок, особенно пришёлся «одичавшему» по сердцу. Отложив пока первые два, он радостно натянул на себя штаны, и стал прохаживаться взад-вперёд картинным широким шагом, возложив руки на пояс, а подбородок важно задрав вверх. Пьяные разбои вновь покатились со смеху, то и дело фонтанами выплёвывая мёд, дабы не подавиться в приступе хохота.

Опара, и, с каждым днём, всё более преданный ему Далибор, сидели отдельно, с понурым видом, в маленьком кругу своих сторонников. Просто кожей ощущалось, что среди разбоев царит настроение крайней благодарности Предрагу, и поддержит его сейчас, если что, подавляющее большинство. Опара лелеял надежду, что вскоре Предраг наделает ошибок, и впадёт в немилость у «воинства», вследствие чего слетит с места главаря. Следующим главарём, по расчёту Опары, должен был стать он сам. Причины, по которым он так думал, не имели ничего общего с расчётом на его умственные способности, лидерские качества, или любые другие способности, отвечающие такому высокому статусу. Определение главаря, ему представлялось некой очередью. Из-за близости к Туру, во времена главенства которого, он (как бы!) являлся вторым человеком в воинстве, Опара считал, что его очередь и так уже наступила, а подлый Предраг проигнорировал эту священную традицию, и пролез без очереди. Вообще, отличительной чертой Опары, бала страсть к всевозможным правилам, понятиям, классификациям, которые, правда, в его изложении носили необъективный и приземлённый характер. Он частенько бубнил, перечисляя, кто и как должен поступать в такой-то ситуации, кому положено делить добычу, кто кому должен подчиняться, и тому подобное. Его монотонные рассуждения, могли длиться часами, рождая целую прорву сухих, безжизненных «таблиц» и «формул». Это-то и подкупало Далибора, ещё не отделавшегося от юношеского максимализма, и воспринимавшего это утопическое видение жизни, как самую справедливую установку в мире. Идеалистическое стремление к порядку в его неопытном сознании, исказилось до безобразия под влиянием псевдообоснованных рассуждений ограниченного, но амбициозного неудачника, в котором Далибор видел своего идеологического наставника, и за идеи которого, искренне готов был сражаться и умереть.

Тем временем, на посту у ворот, царило завистливое уныние. Полтора десятка разбоев, стерегущих ворота, насупившись, наблюдали за весёлой попойкой своих соратников, то и дело, отвешивая язвительные комментарии. Каждый из них, в душе клялся себе, что никогда в жизни не простит Предрагу такого несправедливого отношения. Тяжёлые ворота до сих пор стояли нараспашку, и обиженно надувшаяся «стража», нарочно не закрывала их, считая это неким протестом со своей стороны. Увидев, что от пирующих отделился Предраг, и направляется в их сторону, часовые синхронно сделали вид, будто в сторону пьющих не смотрят. Предраг шёл повеселевшей, раскрепощённой походкой, а следом за ним, двое разбоев катили большую бочку. Подойдя к охраняющим ворота, главарь задорно воскликнул:

– Эх, негоже так! Все пьют, гуляют, а вы тут, как сиротки!.. Принимайте угощение! Выпейте и вы, за наши будущие победы!

К тому времени, как он договорил, двое разбоев, следующие за ним, уже докатили бочку, оставив лежать её на боку рядом с главарём, и обнявшись, покачиваясь, направились обратно к «столу». Часовые, радостно благодаря предводителя, бросились к бочке, и с трудом подняли её, установив на дно. Один из них, чтобы отплатить главарю за заботу своей добросовестностью, воодушевлённо предложил:

– Предраг, давай мы хоть ворота закроем!

– Успеется с воротами, – успокоил его главарь, по-отечески глядя, и радуясь сознательности своего подопечного – Жажду утоли сначала!

Сознательный часовой, с готовностью принялся исполнять указание командира, и, как и все остальные, больше даже мысленно не возвращался к этим самым воротам. Предраг постоял немного рядом, удостоверился, что все принялись жадно поглощать хмельной напиток, и побрёл обратно к основной массе пирующих. К тому времени, изрядно захмелевшие разбои уже стали делиться на небольшие группки, в которых кипели разнообразные пьяные споры. Подходя поочерёдно от группки к группке, Предраг оживлённо участвовал в дебатах. Спорившие разбои, каждый раз были польщены общением с главарём, и очень внимательно его слушали. Предраг рассудительно разбирал суть их спора, затем плавно переходил к перечислению ожидающих «медвежье воинство» побед, трофеев и богатств. И везде, он не забывал упомянуть о вкладе Духовлада в дело воинства, о своём безграничном доверии к молодому бойцу, о том, что в случае отсутствия его – Предрага – смело можно обращаться к Духовладу, неизменно предлагая выпить за его здоровье в конце каждой своей речи. Вдобавок, каждый раз, когда он проходил мимо самого Духовлада, главарь обязательно останавливался, обнимал, громко хвалил его, ставя всем в пример. Приторность этих периодических знаков внимания, уже стала порядочно напрягать молодого бойца, но он не решался при всех «обламывать» Предрага, и молча сносил это ощущение дискомфорта.

Пирушка продолжалась весь день, который пролетел благодаря этому незаметно. Стало вечереть, и те, кто не видел в беззаботном веселии главного смысла своего существования, отправились искать себе подходящее место для отдыха. Но бо́льшая часть разбоев, решила веселиться до тех пор, пока организм не отключится сам. Духовлад, и так не особо по вкусу проводящий время на этой попойке, тоже решил уйти отдыхать. Он хотел исчезнуть незаметно, но Предраг засёк его манёвр, и напоследок снова стал расхваливать перед всеми, затем упрашивать ещё посидеть, а после категорического отказа, долго высказывал сожаление.

Духовлад, солидно пошатываясь, после длительной, хмельной пирушки, наконец вошёл в один из бараков охраны. Пока он сидел среди пирующих, потихоньку потягивая медок, его состояние казалось ему вполне приемлемым, но только сейчас, когда потребовалось встать, и пройти к спальному месту, он почувствовал, насколько сильно охмелел на самом деле. Не спеша продвигаясь в темноте, то и дело натыкаясь на трупы охранников, он добрался до первого попавшегося лежака, и просто свалился на него, как бесформенный тюфяк. Молодой боец явно переборщил с выпивкой: тело ослабло, и вообще плохо управлялось. Духовлад преисполнился ненавистью к самому себе. Себя, и только себя, он обвинял в своём убогом состоянии. Он осознал сейчас, что в случае внезапного нападения на разбоев, лично от него, как и от подавляющего большинства, толку в обороне не будет. Молодой боец перевернулся на спину, и закрыл глаза. Как будто неведомая сила надавила ему на грудь, и стала раскручивать вокруг своей оси. Духовлад едва успел повернуться на бок, и свесить голову с лежака, как недопереваренное содержимое желудка, обрушилось потоком изо рта и носа на пол, порсле чего желудок, освободившись от лишнего, на всякий случай разродился ещё парочкой безрезультатных спазмов. Першившие в горле остатки пищи, только что вернувшейся этим путём наружу, заставили прокашляться. Сплюнув результаты в сторону остального, Духовлад снова перевернулся на спину, и закрыл глаза, непроизвольно скривившись от горького привкуса во рту. Ещё немного кружило, но стало уже намного легче, и молодой боец быстро уснул.

Попойка, тем временем, всё продолжалась. Предраг выглядел пьяным, но на фоне остальных, держался хорошо. Это прекрасное качество для лидера: все видели, что набирал он всегда полный кубок, да и прикладывался к нему наравне со всеми, и при этом сохранял ясность мысли. Вот это главарь! Все уже с ног валятся, языками еле ворочают, а он молодцом держится! Правда, никто не видел, что Предраг, прикладываясь к ковшу, только мочил губы, а после, потихоньку сливал мёд на землю. Тем не менее, он не забывал покачиваться при ходьбе, изредка наступая самому себе на ноги, заплетать язык при разговоре, и, наравне со всеми, исступлённо ржать над тупыми шуточками пьяных соратников. Стало смеркаться, и пьяные разбои худо-бедно сумели развести костёр. Единственное, что доставляло Предрагу беспокойство, это неотвратимое желание спать. Ночной переход, после которого не последовало отдыха, давал о себе знать. После захода солнца, пару часов Предрагу вообще едва удавалось держать глаза открытыми, но, приблизительно после полуночи, желание спать немного отступило.

Ближе к утру, разбои стали отходить ко сну, причём там, где сидели. Как будто неведомый мор катился по их рядам – люди оседали, будто мёртвые, прямо во время разговора друг с другом. Вот остались только пятеро бодрствующих… Четверо… Трое… И вот главарь уже крадётся, среди сплошных бесчувственных тел. Всё успокоилось: хмель, вступив в союз с усталостью, свалил всех. Но Предраг должен был убедиться: оставлять у себя за спиной вещи под вопросом, было не в его правилах. Наконец, железно удостоверившись, что кроме него бодрствующих больше нет, Предраг, осторожно продвигаясь в темноте, направился к телеге, на которой покоилась казна «Воинства Медвежьего». Достав ключи, которые теперь по праву старшинства хранились у него, главарь, на ощупь, нашёл нужный сундук, и открыл его. В ночной тишине предательски заскрипел замок, и лёгкий холодок пробежал по спине Предрага. Он даже замер на мгновение, напрягая во мраке глаза, и разглядывая неясные силуэты спящих вповалку разбоев. Всё спокойно, никто не разбужен… Главарь потихоньку поднял крышку сундука. Здесь, поверх остального ценного добра, лежали несколько не очень объёмных мешочков. Они были предусмотрительно подготовлены Предрагом заранее. Драгоценные камни, золотые и серебряные монеты: собирая эту «заначку», главарь едва сумел обуздать сводящую с ума жадность, втайне от всех копаясь в общих сокровищах, и отбирая наиболее ценное и компактное. Его алчным глазам всё казалось просто необходимым, но Предраг сумел взять себя в руки, и собрал всего несколько небольших мешочков, которые можно было не только без труда унести с собой, но и более или менее припрятать под рубахой. Он ни на секунду не обманулся мыслью, будто после того, как казна попадёт в руки княжьего тысячного, тот отдаст бывшему разбойному главарю какую-либо долю. Это требование, было выдвинуто Предрагом исключительно для поддержания доверия к своей решимости предать разбойное войско. Заявить тысячному, что он готов сделать это без какой-либо материальной награды, и главаря гарантированно ожидало бы недоверие в отношении чистоты его замыслов, а затем и пытки. Эх… не верят ныне люди в честность… Приходится обманом промышлять… Примерно об этом думал Предраг, закрепляя мешочки на поясе под рубахой. На первое время хватит, а там он, со своим то умом, заживёт как ему по праву полагается!

Забрав припасённые ценности, Предраг направился к стойлу. Зло сплюнув, предвкушая незабываемую поездку без седла, он стал тряпками обматывать копыта одной из лошадей. Закончив с этим, он накинул на неё поводья, и аккуратно повёл через двор к воротам. Обмотанные тряпьём копыта, приглушённо стучали по земле, но эта мера явно была излишней, так как окружающее пространство больше походило на поле боя, заваленное трупами, чем на спящий лагерь. Валявшихся повсюду разбоев, сейчас, наверное, не пробудили бы и внезапные громовые раскаты, а не то, что постукивание копыт по натоптанному грунту. Ворота так и стояли раскрытыми настежь. Подойдя к ним, Предраг бросил беспристрастный взгляд на группу часовых, так и заснувших вокруг большой бочки. Выйдя на широкую, хорошо проторенную дорогу, бывший главарь «медвежьего воинства», сорвал с копыт бесполезное тряпьё, и, едва сумев забраться на коня без стремян, рысью пустил его в сторону Кременца, согласно ранее примеченных ориентиров, описанных Волибором. Все люди, оставленные Предрагом позади, были для него делом прошедшим, потерявшим актуальность. Дальнейшая их судьба, по его мнению, зависела только от них самих. Тот факт, что он отдаёт беззащитных соратников на растерзание дружинникам, ничуть не терзал его совесть. Он полностью оправдывал себя тем, что разбои, со своими убогими чаяниями, всё равно, рано или поздно закончат жизни на копьях княжьих ратников, и если Предраг сумеет получить за счёт этого возможность на новую жизнь, то это наполнит их гибель хоть каким-то смыслом.

***

Утро для Духовлада началось ужасно. Проснулся он рано. Тело, как будто ни капельки не отдыхало, хотелось спать дальше, но глаза предательски отказывались смыкаться. Он поднялся с лежака, чуть не вступив в собственную рвоту, и качаясь, побрёл к выходу. Мысли были рассеяны, тело управлялось плохо, и к Духовладу вновь вернулась злость на самого себя. Выйдя на улицу, он полной грудью вдохнул свежий воздух. Пить хотелось неимоверно. Где взять воды, молодой боец даже предположить не мог. Зато повсюду стояли открытые, полупустые ёмкости с мёдом. Утолять жажду этим напитком Духовлад отказался наотрез, так как едва он об этом подумал, пустой желудок пригрозил резким спазмом, и последовавшей за ним отвратительной отрыжкой.

– Вода есть вон в том бараке – послышался бодрый голос слева от него.

Молодой боец резко повернул голову в сторону говорившего. Это был Мстивой, как-то сурово на него смотревший, и указывавший пальцем в сторону одной из хозяйственных построек. Духовлад сразу же поплёлся в указанном направлении, с неудовольствием заметив, что бывший сотник идёт следом. В бараке действительно стояла большая бочка, наполненная мутноватой, слегка тёплой водой. Зачерпнув её стоящим рядом ковшом, молодой боец жадно припал к сосуду. Эта вода, казалась сейчас такой сладкой, и как будто пробуждающей. Самочувствие Духовлада улучшилось, хотя точнее было бы сказать: «появилось». Он набрал ещё один ковш, и, нагнувшись, вылил его себе на голову. Немного освежившись, Духовлад поднял вопросительный взгляд на Мстивоя, который всё это время наблюдал за ним, опёршись плечом на косяк и сложив руки на груди.

– Где Предраг? – поинтересовался бывший сотник.

Приступ бешенства охватил Духовлада: это, скорее всего, самое тяжёлое утро в его жизни, и теперь он должен начинать его с поисков того, кто ему сейчас абсолютно не нужен?! Он выпрямился, и с нескрываемым раздражением ответил:

– Да что ты привязался ко мне, со своим Предрагом?! Иди и сам его ищи, раз он тебе так нужен!

– Я искал – спокойно отозвался Мстивой – Его нигде нет. Думал, может ты знаешь, раз ты у него самое доверенное лицо.

– Нет, я не знаю! – ещё сильнее раздражаясь, ответил молодой боец – И меня это ни капли не интересует! Не имею понятия, что за блажь на него снизошла, когда он плёл весь этот бред насчёт доверия, главного помощника, и всего остального! Так что, по добру, оставь-ка меня в покое!

Мстивой, слегка оттолкнувшись плечом от косяка, шагнул внутрь барака. Лицо его стало суровым, как у отца, собирающегося выпороть нерадивого сынишку. Духовлад даже сделал полшага назад, и мысленно изготовился к драке, но сотник остановился, и стал терпеливо объяснять:

– Ты, я смотрю, не хочешь видеть многих важных вещей. Так и быть, начнём издалека: ты вправду веришь, будто в том налёте, в котором не стало Тура, Предраг дрался в первых рядах, был ранен, тащил полдня на себе раненого Тура, которого всё время до этого искренне презирал? Ты веришь что отребье, ушедшее в тот налёт, «храбро сражалось плечом к плечу против дружинников», как рассказывал наш новый главарь? Да ещё и так долго, что у двух раненых беглецов хватило времени затеряться в лесу от погони? Я видел, как ты сражаешься, и уверен, что тебя этому обучали, и обучали, как следует! Человек, учивший тебя, знал толк в ратном деле, так что, думаю, и ты в нём уже немало понимаешь. Так ответь мне: возможно ли всё то, о чём рассказывал на совете Предраг?

Духовлад, сквозь звон в голове, стал осознавать, что этот человек, хочет донести до него что-то важное, и уже более спокойно ответил:

– Ну, не верю. Только что толку от этого, если большинство поверило? Да и какая мне разница?! Наплёл он этой чуши, чтобы главарём сделаться, да и чёрт с ним!..

– Ты думаешь, «чтобы главарём сделаться»? – ответил вопросом Мстивой – А я думаю, что планы у него намного интереснее. Он говорил, что ты его о чём-то предупреждал перед налётом, ещё сокрушался, что тебя не послушал. Что ты ему тогда сказал?

– Да Всесмысл, который Туру послания от Горана читал, сказал мне по секрету, что последнее письмо, вроде как, написано было рукою Горана, но как-то необычно. В общем, он заподозрил, что нас заманивают в ловушку. Я передал это Предрагу, а тот всё равно пошёл с Туром – помявшись, рассказал молодой боец, и сам стал выстраивать в логическую цепочку события, на которые раньше не обращал пристального внимания.

– Так вот, что я тебе скажу, Малыш: я в этом отряде ненамного дольше тебя, но кое-что о многих уже успел понять. Предраг – расчётливый человек. У него нет силы в руках, чтобы за счёт неё решать свои задачи, а значит не может быть и излишней в ней уверенности, толкающей других – более сильных – на опрометчивые поступки. Вот он узнаёт о возможной засаде, и всё равно рвётся в налёт, уповая на «честность Горана», который, якобы, ещё никогда не подводил. Но, при этом, в виде меры предосторожности, настоятельно рекомендует оставшимся скрыться из лагеря в неизвестном направлении. Так вот, я уверен, что когда в налёте открылась ловушка, Предраг даже не пытался сражаться, а сразу побежал сдаваться, вопя о своей полезности. То, что на тот момент, он не знал, где находятся остальные разбои, было его гарантией сохранения жизни! Он просто обязался привести нас в определённое место, а потом дать знать о том дружинникам. Конечно, в плен мог попасть не только он, и дружинникам пришлось бы выбирать, кому доверить такое дело, но, думаю, пары минут разговора с каждым, убедило бы любого, что Предраг – это самый надёжный вариант. А теперь смотри, что мы имеем: Предраг, вернувшись, становится главарём, и сообщает, что имеет новую цель для налёта. По его словам, добыча должна была быть такой богатой, что затмила бы все предыдущие наводки Горана, но что это за добыча, он не упоминал. Вот мы приходим сюда, и после успешного захвата выясняется, что это – медоварня! По своему опыту скажу, что ничего особо ценного здесь хранить не станут, оно здесь просто не нужно. Этот момент был прекрасно обыгран вчера Предрагом: все, во главе с ним, бросились искать ценности, а нашли хранилище с мёдом! На медоварне! Какая приятная неожиданность! Предраг предлагает всем «хлебнуть медку», и всё это «медвежье воинство», бездумно подхватывает эту идею. Наш главарь, проявляет показную предусмотрительность, публично назначив караул у ворот, чтобы никто не беспокоился о безопасности, вовсю отдаваясь хмельному веселью. Но к вечеру, этот караул уже пьянее всех остальных! Затем, Предраг всем твердит, что ты – его главный помощник, он повторяет это раз за разом, раз за разом, чтобы все знали: если даже нигде не видать самого Предрага, то есть ты, а ты – знаешь, что делать, или, как минимум, знаешь, где Предраг. Я уверен, что где-то под утро наш новый главарь, отправился доложить дружинникам, что всё готово. Так что, думаю, скоро они будут здесь.

Духовлад слушал, забыв о головной боли и тошноте. Мстивой говорил, а в сознании молодого бойца, сквозь гул похмелья, складывалась вся описываемая бывшим сотником картина. Теперь вещи, которые раньше не были заметны, стали вопиюще очевидны. Всё сейчас казалось настолько логичным, что даже как-то не верилось, будто всё это происходит наяву. Духовлад поднял свои мутные глаза, и, впившись ими во взгляд Мстивоя, спросил:

– Так что ты предлагаешь делать? Почему пристал со всем этим именно ко мне?

– Вариантов дальнейших действий всего два: взломать сундуки с казной, набрать золота с камнями, сколько нести сможешь, и в лес, по одному, чтобы не выследили. Хотя, дружине и тут, с этим пьяным кодлом работы хватит… Либо… В короткое время, привести здесь всех, или хотя бы большую часть, в чувство, и занять оборону.

– А чего ж ты до сих пор карманы не набил, да в лесу не скрылся? Друзей-товарищей у тебя здесь нет, ходишь всегда один, не разговариваешь ни с кем. Какое тебе дело до всех этих голодранцев?

– Никакого – хищно улыбаясь, подтвердил Мстивой – Хоть всех вас будут медленно на полосочки резать, я ни по кому плакать не стану. Меня интересует сохранность моей жизни, а сейчас её вернее всего спасти в составе этого… «воинства». Набрав денег, и сбежав в одиночку, далеко не уйдёшь. Придёшь в любой городок, на любой постоялый двор, золотую или серебряную монету покажешь – медяков-то в нашей казне не держат – и местная стража, через четверть часа будет знать, что в городишке объявился оборванец, драгоценными монетами рассчитывающийся. А эти скоты почище нашего брата (сотник кивнул в сторону выхода на улицу, где начинали потихоньку шевелиться, валявшиеся повсюду разбои) до чужого добра падки. Ещё и видимость законности, своему грабежу придадут, тьфу… Потому, мне более по сердцу здесь остаться, и попробовать отбиться. Вмиру меня всё равно не ждёт никто…

– Ты предлагаешь, с несколькими сотнями наших перепившихся разбоев, противостоять опытным дружинникам?! Да будь их хоть вдвое меньше нас – в чём я сомневаюсь – они бы и то нас одолели!..

– Да не побеждать их надо! – по-наставнически нетерпеливо, перебил парня сотник – Они будут рассчитывать, что все спят в пьяном угаре. Налетят лихо, а мы их и встретим! Только встретить жёстко надо, стойко, чтоб атака захлебнулась, и пришлось им отойти, перестроиться. Здесь ведь не война, принципиальное уничтожение противника необязательно. Да они сами начнут более спокойные варианты искать, чтоб без лишних потерь обойтись. Предложим им, к примеру, часть нашей казны, и пообещаем уйти в Белый Край. Такой вариант, я уверен, их устроит. Только главное – первый их натиск отбить, отбросить их. Если они почувствуют, что прорываются, тогда и через потери до победы пойдут, пока кровь не остынет. В этом случае, думаю, всем нам смерть в бою – лучшее избавление.

– Да ты же сам видишь, – возбуждённо засомневался Духовлад – Они не смогут выстоять! У них же, если сразу врага не потрясли, сердце в пятки на раз-два уходит!..

– А ты, Малыш, не думай, будто в дружине сплошные храбрецы былинные – спокойно и поучающее ответил Мстивой – Проявил себя кто-то, как бесстрашный боец, его делают десятником, а то и сотником… Раньше и тысячными так становились, и воеводами, только теперь всё по родству да по связям… От того и войны такие стали: всё больше грабёж, да вымогательство, а доблесть воинская лишь на устах у всех… Ладно, не за то разговор. Так вот, такие люди – десятники, сотники – они, своей стойкостью, удерживают вокруг себя других бойцов, вдохновляют их своим внешним бесстрашием. И среди нас есть люди, способные сыграть такую роль. Их немного, но для того, чтобы организовать оборону, способную выдержать первый удар дружинников, должно хватить.

– И кто же, по-твоему, среди нас может «вдохновить своим бесстрашием»? – усмехнулся Духовлад.

– Ворон, Ратибор, Вук, я и ты – ответ явно был многократно обдуман и взвешен, так как не потребовал у Мстивоя ни мгновения на подготовку – Самый надёжный вариант, это Ворон. У него есть преданные ему люди, которые с ним достаточно давно. Думаю, что Ворон правит жёсткой рукой, и уровню дисциплины в его шайке, позавидуют даже многие тысячные в дружине Батурия. Остальные названные мной люди, ценны только сами по себе, так что воодушевлять им придётся всякое отребье из нашего «воинства»… Главное, чтобы бой начался стремительно, чтобы не было времени сомневаться. А то в истерику повпадают, могут и побежать куда попало, попрятаться. А как завяжется всё, так уже делом заняты будут, некогда будет бояться.

Духовлад понимал, что Мстивой рассуждает правильно, но отсутствие возможности изначально организовать всё это, вновь вызвало у него ироническую улыбку. С ней на устах, он и ответил бывшему сотнику:

– Чтобы всё это решить, нужно немедленно собрать Совет, объявить о бегстве Предрага, спланировать оборону… Посмотри вокруг: эти люди ничего не соображают, они пьяны! Едва проснувшись, и ощутив жажду, они сразу же начнут снова хлебать мёд, которого здесь вдоволь, после чего рассудок не вернётся к ним, как минимум, до следующего утра! Как с этим быть, ты подумал?!

– Подумал – спокойно ответил Мстивой – С этим нам помогут люди Ворона. Они вчера на выпивку сильно не налегали, и рано отдыхать отправились, так что сегодня будут бодрее остальных. Они помогут привести в себя других, и собрать Совет.

– А с чего ты взял, что они захотят кого-то приводить в себя, или вообще что-либо делать?! – начал терять терпение Духовлад – Что ты им такого скажешь, чтобы они тебя хотя бы начали слушать, не говоря уже о том, чтобы стали делать то, что ты предлагаешь?

Лицо бывшего сотника осталось спокойным, и лишь слегка выказывало удивление:

– Я?! Ничего. Это уже по твоей части. Ты пойдёшь к Ворону, всё ему детально изложишь и, уж поверь, он сам тебе станет помогать.

Молодой боец обомлел от подобной бесцеремонности. Этот человек уже обо всём подумал, всем придумал роли, и даже не интересуется согласны ли эти «все» с его расчётами. С нотой негодования, он вновь обратился к Мстивою:

– Ты, я вижу, уже всё за всех решил! Привык в дружине, пади, чтобы все твои причуды исполнялись подчинёнными тебе людьми?! Но здесь то, свободные люди! Это тебе не…

Духовлад сам не заметил, как в сердцах, стал повышать голос, и последние слова уже почти прокричал. Сотник подступил к нему ещё на шаг, и, глядя прямо в глаза мягко, но настойчиво произнёс:

– Ты не так всё понял, Малыш. Просто я первым распознал тревожное положение, и хочу, чтобы все мы не теряли понапрасну времени. Ты негодуешь, потому что сомневаешься: поймёт ли тебя Ворон, станет ли тебе помогать, станет ли вообще с тобой разговаривать. Но поверь мне, ты напрасно недооцениваешь здешних уважаемых людей: они далеки от того, чтобы молча исполнять твои приказы, но большинство из них внимательно тебя выслушают. Я пришёл с этим к тебе, потому что являюсь здесь для всех чужим, понимаешь? От меня, как от бывшего дружинника, все будут ожидать подвоха. Ты должен, как можно раньше обратить всеобщее внимание на исчезновение Предрага. Если это заметит кто-то ещё, и подымет тревогу раньше, тогда доверия к тебе не будет, из-за всей той чуши, насчёт безграничной к тебе признательности, которую Предраг изливал здесь вчера весь вечер. Ворон и его люди, ночевали в бараке, который стоит по правую руку от того, в котором ночевал ты. Поспеши, дорога каждая минута.

Сказав это, бывший сотник вышел из барака, оставив Духовлада наедине со своими мыслями. Молодой боец стал потихоньку остывать, перебирая в уме весь объём информации, полученный за последние несколько минут. А вдруг Предраг всего лишь отлучился по нужде, или завалился спать где-нибудь, куда никому и в голову не придёт заглянуть? А он – Духовлад – поднимет шум, соберёт всё воинство, как вдруг заспанный Предраг вылезет из какого-нибудь барака, удивлённо оглядываясь, и интересуясь, по какому поводу сбор… Но потом парень вновь мысленно вернулся к истории с налётом, из которого нынешний главарь вернулся в одиночку, его подозрительную уверенность в богатстве добычи на этой медоварне… Добычи, которой так никто в глаза и не увидел. Молодой боец первый раз в жизни, очутился перед выбором, от которого зависела не только его судьба, но и, возможно, судьбы всех окружающих его ныне людей. Невероятная эмоциональная нагрузка, вдобавок навалившаяся при столь отвратительном физическом состоянии, ничуть не способствовавшем чистоте воли и ясности мысли, сильно испугало его. Но, с трудом собравшись, он всё-таки принял решение: негативные последствия от того, что он поднимет ложную тревогу, не будут носить разрушительного характера. Всего лишь придётся объясняться с Предрагом, которому, в принципе, можно будет предъявить встречное обвинение в легкомысленной пропаже, и сослаться на юношескую горячность. А вот в случае, если не привести разбоев в надлежащий вид, и вскоре действительно ударит дружина, тогда уж никому не сносить головы… Духовлад вернулся к мысли, что можно просто уйти отсюда, прихватив немного ценностей из казны, но это он тут же отмёл. Жизнь не казалась ему настолько прекрасной, чтобы для голого факта её продолжения бросить всё, и бежать куда глаза глядят. А бросать ему было что, даже в этой убогой ватаге грабителей и убийц. Некоторые люди, которых он здесь встретил, искренне заинтересовали его, а к Всесмыслу и Вуку, он вообще привязался, как к родным… Родным… Внезапно молодой боец осознал, что здесь он обрёл то, чего судьба лишила его ещё в детстве: людей, судьба которых ему небезразлична, близких людей. И даже, несмотря на то, что эту социальную среду повсюду считают низкой, морально убогой, именно здесь он сумел занять некое положение, подразумевающее уважение, и внимание к его позиции, а не только пинки и ускоряющие окрики, как в «возвышенном», «здоровом» социуме мирного города. Причём здесь, он добился этого благодаря личным качествам и умениям. В «здоровом» же обществе, одним доставались рабские цепи на шею, а другим – хозяйские батоги в руки. И то, и другое по наследству. Духовлад ясно понял, что этот мирок, в котором он наконец почувствовал себя личностью, для него важнее всего на свете, и если этому мирку суждено погибнуть, то молодой боец погибнет вместе с ним… Сражаясь.

Он вышел во двор, и уверенным шагом направился к бараку, указанному Мстивоем. По пути он думал о бывшем сотнике: что заставило его оказаться в среде разбойников? Что такого он совершил? Почему оставил службу в дружине Батурия, в которой занимал довольно почётное место? Почему, учуяв опасность, он пытается помочь организовать оборону этим необученным, недисциплинированным людям, не готовым сражаться по-настоящему, вместо того, чтобы просто скрыться? Даже предположительных ответов на эти вопросы, молодой боец найти не мог, но дал себе зарок, что обязательно всё это выяснит, едва спадёт опасность, нависшая над «медвежьим воинством».

Войдя в барак, где расположились люди Ворона, Духовлад сразу отметил разницу с тем бараком, в котором ночевал сам: здесь, трупы охранников медоварни хоть и не были вынесены из помещения, но были снесены на кучу в дальний угол. В этом был виден верный признак сплочённого сообщества, в котором, перед тем, как сделать что-нибудь полезное для всех, никто не спрашивает себя: «А почему Я должен?», и не найдя для себя убедительного ответа, просто ждёт, пока это сделает кто-то другой. Люди Ворона тоже гульнули вчера хорошо, но покинули попойку одними из первых, причём спокойно, организованно, без шума, приказов и поторапливаний, осознавая нужду в отдыхе после суток оживлённой деятельности. Может быть, выглядели они и неважно, молча провожая Духовлада усталыми, красными глазами на слегка подпухших лицах, но до основной массы разбоев, в нелепых позах валявшихся по всему двору, им было далеко.

Найдя взглядом Ворона, молодой боец направился к нему. Тот, занимая горизонтальное положение на одном из лежаков, прикрыв правой ладонью глаза, был практически недвижим. Только его грудная клетка, тяжело поднималась при каждом вдохе, и опускалась при выдохе. Приблизившись к нему, Духовлад проговорил, предусмотрительно избегая громких звуков и резких интонаций:

– Будь здоров, атаман. Есть к тебе важный разговор.

– И ты, Малыш, не болей – усталым голосом ответил Ворон, даже не шелохнувшись – Давай, говори свой разговор.

– Думаю, у нас крупные неприятности… – попытался было начать молодой боец.

– Наутро, после такой попойки, всегда крупные неприятности – философски перебил Ворон. Думая о своём, и всё ещё не шевелясь.

– Я не о том, Предраг пропал…

– Я по нему скучать не собираюсь – монотонно пообещал атаман, явно не желая вникать в суть разговора.

– Может, ты дашь мне закончить мысль?! – раздражённо спросил Духовлад.

Ворон, наконец, убрал руку от лица, и удивлённо посмотрел на парня, явно не ожидая от него подобной резкости. Духовлад даже посетовал на свою несдержанность, опасаясь, что теперь придётся объясняться с атаманом, но тот снова принял прежнее положение, и бесцветно буркнул:

– Ну, извини…

– Есть мнение, – с облегчением продолжил молодой боец – Что мы угодили в ловушку. Возможно, Предраг не спасся в предыдущем налёте, а сознательно сдался дружинникам, и, чтобы выторговать себе жизнь, обещал привести нас сюда. Скорее всего, изначальный расчёт основывался на том, что добравшись до обильных складов с пойлом, мы впадём в запойное пьянство на несколько дней минимум. А за это время Предраг сбежит, и даст знать дружинникам, которые легко перебьют наше пьяное, ничего не соображающее «воинство».

Ворон сел на лежаке, и пристально уставился в глаза Духовладу. Видимо, ещё раз прокрутив в уме полученную информацию, он стал сомневаться, уточнять детали:

– А с чего ты вообще взял, что этот шнырь пропал? Может, завалился куда-то, да и дрыхнет мёртвым сном… Пил он вчера, как буйвол. Побольше меня, это уж точно! Правда, молодцом держался, не раскисал вроде, но в этом деле окосеть мгновенно можно: вот ты, вроде, бодрячок, а через глоток – уже бревно мычащее.

Духовлад, ранее убеждённый Мстивоем, настаивал на своём:

– Слишком гладко у него всё вышло: и от дружинников ушёл, и цель для налёта нашёл, и вместо добычи здесь пойло одно, и пьёт он не хмелея… Так что лучше, по-моему, к худшему изготовиться.

– А не проще дружинникам, было бы здесь нам засаду устроить? – продолжал высказывать сомнения Ворон, скорее, для прояснения ситуации, чем пытаясь переубедить собеседника.

– Тогда наши разведчики могли бы что-то заподозрить. Да и спящих, перепившихся резать – это дело менее хлопотное, нежели в открытом бою, пусть даже из засады.

Ворон молчал. По выражению его сосредоточенного лица было видно, что он склонен поверить в сценарий, описанный Духовладом. Заметив, молодой боец попытался использовать это, торопя Ворона:

– Нечего время терять! Надо скорее собирать Совет, объяснить всем ситуацию, решить, как оборону держать будем…

– Какой Совет!? Какая оборона?! – в возмущённом недоумении уставился на него атаман – Я забираю своих людей, и ухожу отсюда. И ты, Малыш, уходишь с нами!

– А остальные? – Духовлад исступлённо задал первый же пришедший в голову вопрос.

– Да плевать мне на остальных! – искренне ответил Ворон – Вчера перепились в хлам, сейчас попросыпаются, и опять к бочонкам присосутся! К тому времени, когда рассудок, наконец, соберётся вернуться в их головы, те уже будут красоваться на кольях у стен Кременца! Не валяй дурака, Малыш! Собирайся, и уходи с нами!..

– Нет – твёрдо ответил Духовлад – Здесь есть люди, которых я не могу, да и не хочу бросать.

– Ну, что ты, как ребёнок! – явно расстраиваясь, воскликнул атаман – Хочешь, бери с собой своего книгоеда! Да кого хочешь, бери! Хоть даже жабу эту рыжую – Ратибора! Главное, чтобы в пути нас не тормозили, а то лично зарежу!

– Нет Ворон, я останусь. Удачи тебе, прощай.

Сказав это, Духовлад повернулся, и твёрдым шагом, не оглядываясь, вышел из барака. Он был расстроен решением Ворона, но не осуждал его. Ведь и ранее было известно, что этот атаман чутко относится лишь к своим людям, а всех остальных (не безосновательно) призирает. Как он – Духовлад – не подумал о возможности такой реакции, ведь Ворон и ранее ему признавался, что подумывает об уходе из «медвежьего воинства», а более уместного случая и не придумаешь. Шагая, и думая об этом, молодой боец даже не заметил, как оказался посреди двора. Он остановился, оценивая происходящее вокруг: разбои, безобразно валявшиеся повсюду, понемногу просыпались, пытаясь подняться на ноги. Получалось это обычно, раза с третьего-четвёртого, и то всего на пару шагов. Те, кто сумел в этом поганом состоянии, сохранить хоть каплю сообразительности, отказывались от более привычного прямохождения, и передвигались на четвереньках. Целью этих сложных, невероятно утомительных походов, на расстояние от пяти до десяти метров, являлись бочонки с недопитым мёдом. Духовлад мгновенно пропитался презрением к этому сброду. Разве достойны спасения эти люди, к которым едва возвращается сознание, как они снова пытаются прогнать его ковшом пойла «на старые дрожжи»?! Может прав Ворон: не нужно с ними возиться, всё равно толку от них меньше, чем даже вони?! Молодого бойца стали разбирать сомнения в правильности своего выбора. Дело было не столько в опасении перед приходом дружины, сколько в симпатии к сплочённости людей Ворона. По представлениям парня именно так должно было выглядеть действительно боеспособное подразделение. Не рабское повиновение «благородно рожденным» командирам, становится залогом победоносности войска, а братская, поделенная на всех ответственность за исход общего дела! Может, стоит вернуться, и согласиться на предложение Ворона уйти с его отрядом? Эту мысль в голове Духовлада, перебил окрик: «Малыш!», послышавшийся за спиной. Молодой боец резко обернулся, и увидел решительно приближающегося к нему Ворона. Следом за атаманом из барака выходили его люди. Подойдя, Ворон в сердцах обратился к парню:

– Ты с ума сошёл?! Одумайся, тебя здесь убьют, вместе со всей этой пьянью!

Поймав взгляд атамана, молодой боец уловил в нём сомнение. Крохотное, на самом донышке глаз, но этого было достаточно. Его собственные сомнения улетучились в один миг, и он твёрдо ответил, уверенно глядя в глаза суровому, прожженному разбойнику:

– Без тебя и твоих людей – убьют.

Ворон, приблизившись лицом к собеседнику настолько, что их носы едва не упёрлись друг в друга, так же не отрывая грозного взгляда процедил, сердясь похоже больше на самого себя:

– Да что в тебе такого…

После чего обернулся к своим людям, и, махнув рукой, распорядился:

– Приводите в чувство остальных! Будет Совет!

У Духовлада словно камень с души упал. Он не мог поверить, что ему удалось переубедить этого закалённого рубаку, но факт был налицо, а на удивление не было времени, и молодой боец, воодушевлённый своим успехом, бросился участвовать в подготовке к Совету.

С расстояния метров двадцати, за всем этим наблюдал Мстивой. Он стоял, опёршись плечом на стену одного из бараков, и сложив руки на груди. Как только прозвучали последние слова Ворона, лицо бывшего сотника, до сих пор абсолютно спокойное, исказила одобрительная улыбка.

Повсюду закипела деятельность, как будто ожила сама медоварня. Люди Ворона, бесцеремонно тормошили остальных, ещё не проснувшихся разбоев, отбирали ковши и чаши у тех, кто собирался было опохмелиться, опрокидывали бочонки, в которых ещё оставался мёд, который тут же, жалобно булькая, разливался по земле. Возмущённых подобным обращением пьяниц, пытавшихся робко протестовать, оперативно успокаивали пинками и затрещинами. Ворон, ещё с тремя людьми, «занял оборону» у входа в склад, где хранились ещё не тронутые запасы хмельного напитка. Один угрожающий вид этих стражей отбивал охоту даже приближаться к этой постройке. «Медвежье воинство», понемногу сбрасывая с себя хмельной покров, готовилось собраться с туманными мыслями, и на общем Совете, решить свою дальнейшую судьбу.