Читать книгу Сброд - Константин Квашин - Страница 17

Духовлад, Вук и Ратибор, вышли из полуподвала темницы Кременца. Обойдя главное здание крепости, они обнаружили, что на обширную пустующую площадку, простиравшуюся от прохода к воротам до парадного входа в главное здание, уже собралось практически всё Медвежье Воинство: Мстивой с Вороном справились со своей задачей быстро. Может в дальних помещениях и затерялись пару десятков голодранцев, беззаветно предаваясь грабежу и вандализму, но основная часть разбойной ватаги уже находилась здесь. Собравшиеся разбои встревоженно шумели, не ожидая ничего хорошего от этого экстренного сбора, и оживленно делились друг с другом всевозможными домыслами по этому поводу. Духовлад понимал, что поход в библиотеку крепости придётся отложить: сперва нужно объяснить людям ситуацию, дабы прекратить грабёж, и согласовать дальнейший план действий.

Молодой боец протиснулся сквозь толпу, и поднялся на несколько ступеней, ведущих к парадному входу в главное здание. Отсюда был виден каждый человек в толпе, не исключая самых последних рядов. Значит, и его – Духовлада – мог видеть каждый. У подножья лестницы встали атаманы. Молодой боец оглядел собравшихся тяжёлым взглядом, подождал, пока возрастающее напряжение заставило разбоев умолкнуть, завороженно уставившись на него, в ожидании столь необходимой информации, и лишь тогда заговорил, не спеша, чётко и громко:

– У меня тревожная новость. Радовеж сдался без осады, и дружина Батурия уже возвращается. Они всего в нескольких днях пути. Уйти с добычей так далеко, чтоб нас не настигли дружинники, которых князь разошлёт во все стороны, мы не успеем. Поэтому, мы должны остаться здесь, и устроить засаду.

Над собранием вновь поднялся тревожный шум. В толпе стали проявляться зачатки паники. Послышался громкий выкрик с альтернативным предложением:

– Да чёрт с ним! Давайте уходить без добычи!

– Это исключено! – громко и уверенно возразил Духовлад – Что ж, нам тогда и свою казну здесь оставить?! Захватили крепость, чтоб Батурию воз денег подарить?! Вздор!

В толпе послышались немногочисленные смешки людей, оценивших картину с предложенного ракурса: всё-таки не все поддались моральному разложению. Но основная часть гудела всё сильнее и тревожнее. В первые ряды пролез Опара, и стал гневно обличать Духовлада, нервозно тыкая в его сторону указательным пальцем, то и дело оглядываясь на собравшихся:

– Это всё из-за тебя, щенок! Я сразу говорил, что из этой затеи ничего хорошего не выйдет! Ну что, уважаемые собратья, теперь видите, кого вы выбрали себе в главари?! Этот безмозглый молокосос, готов без раздумий поставить нас всех под удар, ради своих детских, несбыточных грёз! Хватит терпеть его блажь! Давайте делить добычу! Лично я, получаю свою долю и уношу ноги из этого проклятого места! А те, кто выжил из ума, пускай остаются здесь, и вступают в безнадёжный бой с силами князя!

Громкое одобрительное улюлюканье пронеслось по рядам разбоев, большинство которых, видели в предложении Опары образец управленческой мудрости. Слышались даже призывы, вроде «Опару в главари!», но сейчас это был не первостепенный вопрос.

Духовлад же снова громко и жёстко возразил, стараясь пересилить неистовый ор:

– Пока не устранена угроза, никакой добычи у нас ещё нет! Никто никуда отсюда не уйдёт, пока мы не обеспечим себе безопасность! В крепость войдёт только князь, и его личная охрана. Батурий всегда идёт во главе строя, а как только он перейдёт линию ворот, мы опустим решётку, и отсечём его от остальной дружины! В крепости окажутся максимум пару десятков телохранителей Батурия, а с нашим численным перевесом они для нас не угроза! В остальной дружине, оставшейся без руководителя, начнётся борьба за освободившееся место командующего. Согласия между ними не будет, а стены Кременца достаточно крепки, чтоб выдержать осаду. Именно это самый безопасный для нас выход!

Но голос Духовлада утонул в истеричных выкриках. Разбои всё больше и больше расходились в своём бесновании. Многие в толпе уже воинственно потрясали оружием, предлагая лишить действующего главаря жизни. Всё сильнее и чаще слышались предложения сделать главарём Опару, который то и дело воодушевлённо воздевал руки к небу, вдохновлённый долгожданным признанием. И вот, когда уже казалось, что беснующаяся толпа ринется вперёд, и разорвёт на части молодого бойца, из ряда атаманов, стоящих у подножия лестницы, с которой обращался к разбоям Духовлад, выступил Ворон, и, выхватив нож, направил его в сторону галдящего собрания со словами:

– А ну, кто хочет свою долю добычи?! Подходи! Кому удастся меня убить, возьмёт и свою долю, и мою, а потом пусть катится на все четыре стороны! Ну, давайте! Кто?! Ты?! Или ты?!.

Нож в руке Ворона указывал то на одного, то на другого крикуна из первых рядов, которые, тут же примолкнув, протискивались за спины позади стоящих и растворялись в толпе. «Мудрый» Опара не стал дожидаться, когда на него укажет вызывающий клинок, и исчез из авангарда одним из первых. Люди Ворона, общим числом составлявшие около четверти воинства, дружно поддержали своего атамана, задирая в толпе сторонников раздела добычи и бегства из Кременца. Они, как более слаженный, жёсткий и опытный коллектив, не встречали возражений. Другие разбои, убеждая себя, будто просто не могут положиться на поддержку остальных, поспешно замолкали, пытаясь при этом сохранить достоинство на лице. Замолкали, чтобы спустя несколько часов после судьбоносной минуты, в тесном кругу единомышленников, с бывалым видом толкать речи, типа: «… Да сколько там этих людей у Ворона?! Нужно было всем вместе на них рыкнуть, они бы и позатыкались!..»

Остальные атаманы пока молчали, но всем своим видом показывали, что поддерживают позицию Духовлада, возвышавшегося за их спинами. Даже Ратибор, который и сам был сторонником отступления из крепости, понимал, что сейчас важнее проявить единство руководящего звена, так как это была единственная возможность недопустить губительной паники. А уж его богатырский вид, висящая за спиной громадная секира и недобрый взгляд, успокаивали разбоев получше, нежили какие бы то ни было красноречивые увещевания. Сам Духовлад тоже посчитал, что при его статусе негоже молча отсиживаться за спинами сторонников, и он вновь громко обратился к разбоям:

– Я вижу, что многие здесь считают, будто знают, как выйти из сложившейся ситуации. Так же я слышал призывы со мной разделаться. Что ж, я готов принять вызов любого из вас. Победивший меня, сам возглавит воинство, и поведёт его к успеху сообразно своему видению. Ну, так кто хочет стать главарём?

Предложение осталось без ответа. Некоторые в толпе отозвались, утверждая будто легко снесли бы голову молодому бойцу, только мол, не уверены, что главарю не станут помогать его сторонники. Но «храбрецы» говорили это так, чтобы слышали их только рядом стоящие. Возбуждение и негодование среди собравшихся растаяли на глазах. Чувствовалось, что напряжение в воинстве ещё очень сильное, но внешние его проявления полностью прекратились.

Духовлад молча обводил взглядом собравшихся разбоев снова и снова, всё ещё ожидая, что кто-нибудь всё-таки примет его вызов. Он осознал сейчас, насколько успешным был импульсивный ход Ворона, который он и сам тут же повторил: бесновавшихся в составе толпы разбоев, заводила и подбадривала безликость протеста, отсутствие личной ответственности. Мол, все вместе мы и горы свернём. Но вызов Ворона, а затем и вызов самого главаря, обязывал недовольных отделиться от толпы, и отстоять свои претензии самостоятельно, пусть даже при моральной поддержке единомышленников. Но решиться на это никто из лесного сброда не осмелился, и победитель в этом моральном противостоянии был уже предрешён. И тут взгляд Духовлада наткнулся на Опару. Тот, забившись в самую гущу собрания, сверлил молодого бойца злобными глазками. Смесь ненависти и досады от новой неудачи, ещё больше покоробила его и так уже изуродованное лицо. Их взгляды схлестнулись, и в глазах Духовлада вспыхнул ответный порыв. Свежая, ещё не растраченная злоба, оставшаяся после расправы над Предрагом, усилилась негодованием в адрес Опары, чётко и беззастенчиво (да и не в первый раз) проявившего свою позицию внутреннего врага. Глядя в эти маленькие, злобные глазки, молодой боец приказал себе успокоиться. Негодование и злоба медленно переплавлялись в ярость. Холодную и острую, как клинок его меча. Эта ярость уже готова разить без всякой пощады, но пока пусть хранится в ножнах терпения, ожидая удобного случая. А то, что Опара вскоре этот случай предоставит, у молодого бойца не вызывало ни малейшего сомнения. Духовлад первым отвёл глаза, будто не выдержал воли во взгляде врага: пусть ободрится… Тем раньше снова себя проявит.

Вдруг, скользнувший далее по собранию взгляд молодого бойца, выхватил из толпы облик Всесмысла. Тот смиренно стоял поближе к краю толпы, несколько встревоженный бушевавшими ещё несколько минут назад страстями. Духовлад смутился: за последние несколько дней, переполненные, правда, стремительными и судьбоносными событиями, он ни разу даже не вспомнил о своём товарище и учителе. Убедившись, что Духовлад увидел его, и остановил на нём взгляд, учёный доходяга, лишь слегка приветливо улыбнулся. Вслед за радушием от воспоминания о товарище, сознание Духовлада посетила вполне практичная мысль (которой он сам перед собой стал стесняться): ведь дальнейший путь лежит в библиотеку, а там помощь такого грамотея, как Всесмысл, просто необходима. Произносить публичные речи нужды больше не было. Духовлад спустился со ступеней, служивших ему трибуной, и устроил короткий совет с атаманами. Утверждённая приблизительная схема действий была прежней: Духовлад, Вук и Ратибор следуют в библиотеку, а Мстивой и Ворон со своими людьми, контролируют Медвежье Воинство, не допуская грабежа и вандализма, так как внешний облик Кременца должен остаться прежним, дабы входящие в крепость силы Батурия не заподозрили чего раньше времени.

Покончив с формальным распределением обязанностей, Духовлад в сопровождении двух атаманов и управляющего крепости, двинулся сквозь толпу, не спешившую пока расходиться. Молодой боец, шёл впереди остальных, молча глядя в глаза разбоям волей случая оказавшимся на его пути. Те недовольно прятали взгляд, и суетно уступали дорогу, тесня рядом стоящих.

– Библиотека в другой стороне – безразлично заметил Афанасий.

– Нам нужно кое-кого забрать – не оборачиваясь, коротко пояснил Духовлад.

Отыскав, наконец, в толпе Всесмысла, главарь еле сдержался, чтоб не заключить его в объятия, и лишь дружелюбно положил руку ему на плечо. Доходяга был несколько обескуражен, таким тёплым отношением, со стороны столь значимой фигуры (разумеется, в масштабах разбойной ватаги).

– Здравствуй друг. Ты нам нужен, пойдём – сказал молодой боец, и увёл Всесмысла за собой.

С расстояния всего в несколько метров, сквозь просветы в толпе, их провожал взглядом Далибор. Ревность, которую он всё ещё принимал за праведную ненависть, оживала в нём с новой силой. Он презирал Всесмысла за физическую слабость, а Духовлада – за то, что он отвернулся от него – Далибора – ради этого ничтожества. В этом свете, последние успехи бывшего товарища казались ему незаслуженными и кратковременными, и это только усиливало презрение к нему. Ему хотелось сделать что-нибудь, чтоб стереть эти приветливые улыбочки, которыми обменялись Духовлад и Всесмысл. Далибор так давно и сильно этого хотел, что это уже практически стало целью его существования.

Афанасий провёл делегацию новых хозяев крепости в библиотеку. Прекрасные двойные двери, покрытые изысканной резьбой, ведущие в хранилище знаний, были сломаны. Само внутреннее помещение библиотеки, было достаточно просторным, но отделано без роскоши, привычной для остальных помещений главного здания. Аккуратные, но простые деревянные стеллажи, и несколько аналогичных столов для чтения, должны были, видимо, создавать атмосферу, отвлекающую от мирской суеты. И книги. Книг здесь было бесконечное множество. Всесмысл, обводивший огромные стеллажи восхищённым взглядом, утверждал, что такое обширное собрание литературы в Земле Ругов, имеется ещё только в Хранилище Еретических Текстов Славноградского монастыря, где он провёл немалую часть своей жизни. Возле самого входа, у ближайших стеллажей, лежало несколько изодранных книг. Очевидно, вломившиеся сюда разбои, соблазнившиеся изысканной, дорого выглядевшей резьбой на дверях, как умели «изучили» находящиеся здесь в огромном количестве непонятные предметы, и, не обнаружив в них ни малейшей ценности, оперативно покинули бесполезное помещение.

Афанасий быстро нашёл нужную книгу, и положил её на один из столов. Сев за стол, Всесмысл дрожащей рукой провёл по кожаной обложке, и открыл книгу. Его истосковавшиеся пальцы, трепетно переворачивали шершавые страницы, а глаза вожделенно бегали по красиво выведенному рунейскому тексту. Учёный доходяга вслух сразу же переводил написанное на язык ругов, а сгрудившиеся вокруг спутники, храня грабовое молчание, внимали каждому его слову.

Когда Всесмысл читал раздел, где описывался рекомендуемый создателями твердыни распорядок караулов, Духовлад был просто поражён и восхищён. Здесь всё было учтено. Никто не смог бы приблизиться к крепости незамеченными, и даже если бы враг уже проник за ворота, его главные силы можно было бы легко отсечь. Судя по расчётам создателей, оборона во время открытого приступа, тоже не требовала значительной численности защитников, в случае правильного размещения сил согласно рекомендациям. Духовладу просто не верилось, что их малочисленному, слабо подготовленному и организованному сброду, удалось захватить этот шедевр рунейских фортификаторов. Но ответ на вопрос «Как такое могло случиться?», лежал на поверхности: долгие годы безраздельной, неоспоримой власти Батурия в крае, стены Кременца, о неприступности которых ходили легенды далеко за пределами Земли Ругов, нелепость предположения о том, что на крепость осмелиться напасть кто-нибудь, кроме большого войска вражеского государства, о пересечении границ которым, станет известно задолго до появления его у стен Кременца – всё это расслабило недалёких, самоуверенных людей, на совесть которых опрометчиво оставили охрану крепости. Эти разленившиеся самодуры, отказывались принимать важную истину: мёртвые камни не могут быть неприступными! Действительно неприступной, твердыню могут сделать только единство, решимость и самоотверженность людей, взявшихся её охранять. Духовлад подумал о том, сколько важных откровений открылось ему в последнее время и, как ни странно, чем больше ему открывалось, тем более сложной, непредсказуемой и неизведанной казалась ему жизнь. Но тяжёлая судьба, терпение, с которым он одолевал невзгоды, отсутствие привычки импульсивно реагировать на происходящее вокруг и постоянный вдумчивый анализ уже произошедших событий, заложили в его сознании прочный фундамент, на который сейчас, одно за другим, могучими каменными блоками, ровно и аккуратно ложились упомянутые выше откровения, образовывая воистину неприступное укрепление против паники, лжи, и чьих-либо потуг манипулировать им.

Всё-таки книга была достаточно объёмна, и на изучение нужной информации, в ней изложенной, требовалось немалое время. Было решено, что Всесмысл и Вук (последний больше для обеспечения безопасности) останутся в библиотеке и продолжат работу, а Духовлада с Ратибором, Афанасий отведёт в жилые помещения прислуги крепости. Раз уж решено остаться в Кременце, и устроить засаду Батурию, разъяснительная работа с прислугой была просто необходима. Можно было просто перебить их, чтоб никто не выкинул чего непредвиденного, но в случае длительной осады, эти люди могли бы серьёзно пригодиться разбоям, не пылающим жаждой устраивать свой быт самостоятельно. Духовлад решил для себя, что объясниться с челядью нужно достаточно тонко: с одной стороны, успокоить, дабы избежать ненужной паники (а точнее, её жестокого подавления), а с другой стороны – дать понять, что в случае «неправильного» поведения, церемониться с виновниками никто не будет. Это своё видение, молодой боец изложил Афанасию с таким подтекстом, что неплохо было бы, если б ознакомил прислугу с новыми реалиями тот, кто хорошо известен самим чернорабочим крепости.

– Я понял – задумчиво резюмировал Афанасий, выслушав Духовлада – Это дельная мысль. Я поговорю с ними, и они меня послушаются, уж будь уверен. Сильно на счёт них не переживай: люди он простые, не норовистые, в герои выбиваться не станут. А вот с перепугу могут чего и выкинуть, ни им, ни вам ненужного. Идёмте со мной.

Афанасий снова вывел Духовлада с Ратибором во двор. По пути главарь призывал за собой то по одному, то по два из разных небольших компашек, на которые разбилось воинство после Совета. Кипевшие в этих компашках критические обсуждения решения нового главаря, утихали при приближении оного, и разгорались с новой силой, стоило ему удалиться на небольшое расстояние. Призванные разбои послушно следовали за Духовладом, хоть и с явной неохотой: уверенное поведение самого главаря, и грозный вид сопровождающего его Ратибора, отбивали у них охоту к пререканию. Наконец они вошли в жилые помещения прислуги, успев собрать за собой ватагу в пару десятков разбоев.

Здесь молодой боец сразу отдал приказ своим голодранцам собрать всех чернорабочих в одном месте. Он заметил одну важную особенность: разбои, будучи недовольны его решениями (да и им в принципе), этот его приказ выполняли с готовностью. Причина этому была весьма незатейлива: ощущая внутреннюю моральную подавленность после сдачи позиций на совете явному меньшинству, в лице главаря, атаманов и верных Ворону людей, они получили возможность поднять свою самооценку с помощью грубого обращения с беззащитной прислугой. Конечно, до кровопролития дело не доходило, а вот пинков и затрещин, зазевавшиеся или замешкавшиеся чернорабочие, получили великое множество. Настроение рядовых разбоев резко, и довольно ощутимо повысилось. Лесные оборванцы, сами имея крайне безобразный внешний вид, охотно выискивали различные недостатки (как то: тучность, большие уши, «коровий» взгляд и т.д.) в облике перепуганных слуг, и громко коллективно их высмеивали. Духовлад понял, что этих приземлённых людей, вовсе не нужно в чём-либо переубеждать. Вполне достаточно предоставить им какое-нибудь тупое развлечение, чтобы отвлечь, и счастье снова поселится в их ограниченных сознаниях. Понял, и еле заметно улыбнулся своему открытию.

Когда вся прислуга (общая численность которой доходила приблизительно до полусотни) была собрана в одном, достаточно просторном помещении, посреди которого сбилась в дрожащую от страха кучу, перед ней предстал Афанасий, начавший вполне умиротворённо вещать, как будто ничего необычного не произошло:

– Успокойтесь, успокойтесь. Вам нечего бояться. Эти люди не причинят вам вреда. Главное, не совершайте необдуманных поступков. Не поднимайте крик, не создавайте паники, и никто вас не тронет. Просто продолжайте и дальше прилежно выполнять свои обязанности…

Управляющий говорил долго, заново повторяя одно и то же, как будто собирался не просто успокоить подчинённых, а усыпить их в полном составе. Слуги испуганно глазели на чумазых, взъерошенных разбоев, обликом больше походящих на кровожадных вурдалаков из сказок-страшилок, чем на людей, «не собирающихся причинять вреда». По смятению в глазах несчастных пленников, молодой боец понимал, что «видимое» ими, никак не сочетается со «слышимым» из уст управляющего, в их измученных страхом умах, и увещевания Афанасия, не смотря на его ручания, в толк не идут. Главарь понимал, что в глазах несчастных, нужно теперь придать человеческий облик захватчикам крепости, и эту задачу решил взять на себя. По средствам общения. Он подступил к Афанасию, и мягко положил ему руку на плечо, давая знак передать ему слово. Управляющий уступил, и молодой боец, избегая угрожающих интонаций и резких движений, стал общаться с некоторыми из слуг. Духовлад взглядом выбирал себе собеседника, спрашивал его имя, затем спрашивал о его роде деятельности, внимательно выслушивал ответ, и переходил к следующей персоне. Он успел опросить нескольких, когда его внимание привлёк тщедушный человек лет тридцати отроду, имеющий невысокий рост, смешную заячью физиономию, и крепко прижимавший к груди небольшую кожаную сумку, в которой, очевидно, хранилось нечто, весьма для него дорогое.

– Эй, ты – обратился к нему Духовлад, указывая на него пальцем – Как твоё имя?

Человек вздрогнул, будто от внезапного укола шилом в зад, и нервозно оглянулся по сторонам, надеясь, что обращаются не к нему. Но полные тревожного ожидания взгляды соседей по толпе, со всех сторон устремлённые на него, давали понять, что главарь разбоев обращается именно к нему. Громко сглотнув, он уставился на Духовлада широко открытыми, не моргающими глазами, и с трудом из себя выдавил:

– Молчан…

– Подойди ко мне, Молчан – спокойно попросил молодой боец, желая на примере этого человека показать, что не собирается обижать пленников.

Но это благородное намерение, не было известно несчастному, который на подгибающихся ногах стал медленно приближаться к главарю, мысленно прощаясь с жизнью, и разыгрывая в своём воображении кровавые варианты своей насильственной кончины. Добравшись, наконец, до терпеливо его ожидающего Духовлада, он замер перед ним, словно оцепенев, и стал покорно ожидать своей участи.

– Покажи, что у тебя в сумке – попросил молодой боец.

Молчан никак не отреагировал на просьбу, явно находясь в прострации. Немного подождав, Духовлад сам взялся за сумку, и не резко, но настойчиво потянул на себя. Человек, не отрывая от Духовлада широко открытых глаз, по инерции ещё несколько секунд удерживал своё имущество, но опомнившись послушно разжал руки. Главарь не спеша раскрыл сумку, и заглянул внутрь. На дне лежало несколько небольших свёртков, а на боковых стенках располагались несколько продолговатых кармашков, из которых выглядывали ручки каких-то инструментов. Духовла достал поочерёдно пару штук, с интересом их изучая. Это были лезвия различной формы и величины. Вложив инструмент на место, молодой боец снова уставился на Молчана, и спросил его:

– Ты лекарь?

– Нет… – пролепетал тот, и уточнил, после короткой паузы – Брадобрей.

Главарь закрыл сумку, и вернул её владельцу. После, взял двумя пальцами пучок своих длинных, засаленных волос на виске, поднёс ближе к лицу, и покосился на них взглядом. Немытая голова постоянно чесалась, и ранее, он уже несколько раз бесплодно раздумывал над тем, как избавиться от этой проблемы. Оставив в покое пучок волос, он вновь уставился на Молчана, сказав ему:

– Обрей мне голову.

– Сейчас?! – ещё больше затрясся тот, на что Духовлад молча утвердительно кивнул.

– Я сейчас не смогу! – отчаянно запротестовал брадобрей, чувствуя, как руки от страха ходят ходуном – Вся эта ситуация… Мне нужно подготовиться… Боюсь, что…

– Сейчас – спокойно, но жёстко настоял молодой боец.

В помещении царила полная тишина. Пленные слуги вообще боялись издать хоть звук, а разбоев заинтересовала задумка главаря. Они, застыв на местах, внимательно следили за происходящим, про себя гадая, чем всё это может закончиться. Духовлад распорядился, чтоб один из разбоев сопроводил брадобрея туда, где тот сможет взять всё необходимое. Лесной голодранец, мотивируемый любопытством, с готовностью кинулся выполнять поручение, и Молчан, понимая, что от выполнения своей основной функции в столь неподходящей ситуации отвертеться не получится, понуро поплёлся за остальными принадлежностями.

Вернулся он через некоторое время с объёмной глиняной миской, кувшином воды и большим куском просмоленной ткани. Брадобрей достал из сумки свёрток, высыпал часть его содержимого в миску, и стал тщательно размешивать, понемногу подливая воду, пока миска не наполнилась густой мыльной пеной. Посреди помещения поставили табурет, на который уселся молодой главарь. Молчан набросил ему на плечи просмоленную ткань, туго обвернув вокруг шеи так, чтоб все волосы легли поверх её. После, брадобрей взял из своей сумки одно из лезвий. Приподымая и удерживая двумя пальцами волосы главаря, он стал срезать их как можно ближе к основанию прядь за прядью. Покончив с этим, Молчан обильно смочил неровно подстриженные остатки волос, нанёс на них мыльную пену, и снова взялся за бритву. Он ощущал, насколько сильно трясутся его руки от страха, и это усиливало его страх, а тот, в свою очередь, усиливал дрожь. Но выхода у него не было, и он принялся за своё дело, проклиная тот день, когда начал учиться своему ремеслу.

Всё же, многолетняя практика принесла свои плоды: бритва в руках мастера послушно повторяла контуры головы Духовлада, не повреждая кожного покрова. Но стоило Молчану начать успокаиваться, как рука предательски дрогнула, и на верхней части лба молодого бойца, образовался порез. Этот порез был небольшим, неглубоким, и почти не кровоточил, но его хватило, чтобы брадобрей замер в ужасе, думая о том, что сейчас его точно порубят на куски. Протяжный, картинно разочарованный возглас «О-о-о-о-о-о», вырвавшийся из десятка разбойничьих глоток, лишь усиливал невесёлые мысли брадобрея.

– Ну, чего замер? Продолжай – не шевелясь, спокойно скомандовал Духовлад, и Молчан повиновался.

Настроение разбоев ещё больше повысилось: им нравилось наслаждаться страхом, источаемым тщедушным брадобреем. Они были весьма довольны «представлением», и в полголоса отпускали друг другу насмешливые комментарии, которые считали невероятно остроумными. Молодой боец тоже был доволен: теперь он знал, как манипулировать своей импульсивной ватагой, добиваясь приемлемого послушания.

Тем временем горе-брадобрей, на глазах которого уже выступили слёзы, снова неудачно повёл бритву, и на затылке главаря появился новый порез. Новая волна страха, с ног до головы окатила его ничтожное тельце, расслабив давно не опорожняемый мочевой пузырь, и по штанам бедолаги стало быстро расползаться мокрое пятно. Разбоев разразил приступ дикого хохота. Они тыкали пальцем на Молчана, громко советовали заткнуть чем-нибудь зад, чтоб не опозориться ещё больше, и тому подобное. В этом страшном галдеже, брадобрей обречённо продолжил свою работу. До конца процедуры порезав главаря ещё раз, он даже не стал прерываться, мысленно уже простившись с жизнью.

Окончив работу, он на пару шагов отступил от Духовлада. Замер, сжимая в руке бритву, ожидая, что тот сейчас встанет, выхватит меч, и беспощадно его зарубит. Но тот, поднявшись, и проведя ладонью по гладко выбритой голове, громко объявил присутствующим вердикт:

– Вот это мастер: руки вон как трясутся, а порезал всего трижды!

Молчан не верил своему счастью. Разбои, вслед за своим главарём, теперь тоже громко расхваливали его на все лады. Но едва Молчан начал, наконец, приходить в себя, как к Духовладу подошёл Ратибор, и полапав за лысую голову, повернулся к брадобрею со словами:

– Мне нравится. Давай теперь меня так же!

Оглядев снизу-вверх могучий и грозный облик рыжебородого здоровяка, Молчан на том же месте грохнулся в обморок. По рядам разбоев прокатилась новая волна хохота, а Духовлад, еле сдерживая улыбку, мягко заступился за доходягу перед Ратибором:

– Да сжалься ты! Дай ему время хоть до завтра, чтоб от потрясения отойти! Пусть поверит, хоть, что в живых остался!

Ратибор недовольно поморщился, но уступил, пообещав, правда, что на следующий день брадобрей уже не отвертится.

Произошедшее, действительно немного расслабило прислугу, находящуюся в помещении. Многие поняли, что разбои не такие уж страшные и кровожадные, как кажется на первый взгляд. Тем не менее, от легкомыслия слуги были далеки: опасаться захватчиков никто не перестал, отдавая себе отчёт в том, что один неосторожный поступок, и даже необдуманная реплика, могут снова превратить смеющихся разбоев в беспощадных, звероподобных убийц.

Афанасий заново обратился к пленникам. Он повторил всё то, о чём уже говорил, добавив только, что все должны вернуться к своим повседневным обязанностям, и что попытки покинуть крепость, будут караться смертью без каких-либо разбирательств. Было видно, что теперь речь управляющего принесла больше толка, особенно завершающая её часть, суть которой все уловили без лишних повторений.

В самую середину толпы слуг, забилась Сбыслава. Ей очень понравился главарь. Стройный, молодой, с привлекательными, и при этом мужественными чертами лица. Конечно, так же не маловажную роль играло его социальное положение в среде новых хозяев крепости, но Сбыслава убедила себя, что это второстепенно. Когда там ещё вернётся Батурий, и сможет ли вообще отбить свою крепость у захватчиков? На этот вопрос девичье сознание ответа не знало, да и было это не особо важно. Зато в прелестной головке любовницы Батурия, сразу сформировалось чёткое понимание того, что в сложившейся ситуации её красота может сослужить ей плохую службу: захватчики не будут церемониться, и любой возжелавший, сможет над ней надругаться. Она понимала, что для того, дабы этого избежать, ей достаточно стать женщиной одного из авторитетных пришельцев, а молодой, привлекательный главарь, устраивал её больше остальных увиденных. Сбыслава уже хорошо усвоила, что щеголяя доступностью, сердцем мужчины не завладеешь. Так легко завладеть чем-нибудь пониже, но не сердцем, а ведь именно оно было её целью. Пойти от противного, и добиваться своего НЕДОСТУПНОСТЬЮ? Это слишком долгая игра, и времени на неё попросту нет… Робость и беззащитность, вот на что она сделает ставку!

Рядом с ней, дрожа от страха, как и все остальные, стояла Дарина, постоянная спутница Сбыславы, наивно считавшая себя её подругой. Она вовсе не была уродлива, просто была ОБЫЧНОЙ, ничем не выделялась, и страшно завидовала привлекательности своей «подруги». Инициатором их сближения, стала именно Дарина, начавшая заискивающе любезничать со Сбыславой, едва та появилась в Кременце. Та, в свою очередь, не стала отвергать последовательницу, держа при себе «серую мышку», оттенявшую своей посредственностью её природную красоту. А постоянные рассудительные монологи Сбыславы, о «правильном» пути к мужскому сердцу, лишь усиливали ментальную зависимость Дарины от неё.

– Этот молодой, похоже главный, среди захватчиков – шепнула Сбыслава последовательнице – Такой красавчик…

– Как ты только можешь думать сейчас об этом?! – также шёпотом спросила изумлённая Дарина, постукивая зубами от страха.

– Просто я думаю, как избавиться от угрозы, вместо того, чтобы прятаться от неё – назидательно усмехнулась Сбыслава, и Дарина примолкла, не решаясь усомниться в сообразительности «подруги».

Тем временем Духовлад коротко переговорил с Афанасием о дальнейших действиях. Было решено, что в первую очередь, нужно навести порядок в крепости: вынести из помещений и закопать трупы, пооттереть кровь на камнях, пока она ещё более или менее свежая и т.д. Управляющий стал тут же раздавать команды прислуге, обозначая, кто чем будет заниматься. После разъяснения задач, слуг отправили к местам их выполнения, под неусыпным контролем сопровождающих разбоев.

Прислуга суетно двинулась к выходу. Сбыслава нарочно протискивалась в толпе к тому краю, который проходил мимо Духовлада, теперь обсуждавшего что-то с Ратибором. Во́время вынырнув из толпы, как будто пытаясь обойти впередиидущего, она, вроде как случайно, натолкнулась на главаря. Тот резко обернулся, желая увидеть наглеца, не различающего дороги, и в этот же момент, Сбыслава вскинула своё прелестное личико. Их взгляды на мгновение встретились, и девушка, округлив глаза, будто узрела божественное сияние, резко отвернулась, изображая смущение, и вновь засеменив ножками затерялась в толпе слуг. Опешивший Духовлад, проводил её растерянным взглядом, забыв о том, чем был занят секунду назад. Ратибор тоже отвлёкся на девушку, но едва та снова скрылась в толпе, разборчиво поморщившись, вынес вердикт:

– Нет, не то. Щуплая, костлявая… не люблю я таких…

Но молодой боец его не услышал, продолжая выискивать взглядом среди слуг, непонятно почему, так привлёкшую его девушку. Афанасий, заметив случившееся, подошёл к Духовладу, и негромко предупредил:

– Эта девушка – любовница Батурия. Советую быть с ней осторожным.

Молодой боец перевёл на него вопросительный взгляд, ещё не до конца освободившись от наваждения, и потому не сразу уловив суть послания, но управляющий повторяться не стал, решив, что сейчас есть дела поважнее:

– Надо бы поставить надёжных людей у винного погреба. Если его вскроют, то трезвыми вы большинство своих людей увидите не скоро.

Это Духовлад уже хорошо услышал и понял. Он вновь повернулся к Ратибору, и ненавязчиво спросил, кивнув в сторону прислуги, и разбоев, её охраняющих:

– Я займусь винным погребом. Присмотришь за этим?

Призвав Афанасия движением головы, главарь, вслед за прислугой, отправился на выход, и управляющий, словно привязанный, засеменил за ним. Выйдя во двор, Духовлад стал искать Ворона. Найдя, наконец, молодой главарь окликнул его, и стал расторопно приближаться к атаману. Повернувшись на зов, и увидев Духовлада, Ворон даже приподнял брови. Молодой боец поначалу не понял, с чем это связано, в заботах совсем забыв о радикальных изменениях в собственном облике.

– Тебе так лучше – заключил черноволосый атаман, после чего Духовлад понял, что дело в его волосах… точнее, в их полном отсутствии – Вид у тебя теперь более грозный, внушительный. Все тебя теперь бояться будут (в последнем предложении, уже читался мелко-издевательский контекст)!

– Завидуешь? – улыбнулся молодой боец.

Ворон ответил, тоже обнажая в улыбке голые дёсны:

– Остаться без зубов, да ещё и без волос – это перебор даже для меня. К тому же, если человек меня достанет, то я просто зарублю его мечом. И мне вовсе не важно, будет он бояться меня в этот момент, или нет.

Улыбнувшись простому, но в то же время столь глубокому замечанию, главарь объяснил ситуацию с погребом, и попросил нескольких надёжных людей, дабы и там поставить караул. Ворон, так же не желавший повторения событий на медоварне в столь ответственный час, с готовностью откликнулся, и через несколько минут, Духовлада с Афанасием уже сопровождал сам Ворон, и несколько крепких парней бывалого вида.

Опара, со своим верным спутником-единомышленником Далибором, и горсткой преданных разбоев в одиннадцать человек, тем временем уже нашли винный погреб, вход в который находился с обратной стороны довольно внушительной кухни. Готовить в крепости ежедневно приходилось на сотни человек. Плюс, для каждой социальной прослойки готовили в разных залах: в первом для прислуги, во втором для гарнизона, в третьем – для высокородных господ и самого князя. Для первых двух социальных групп, здесь были оборудованы ещё и помещения для приёма пищи. Так же здесь располагались продуктовые склады и погреба, что в комплексе делало кухню одной из самых больших построек в крепости. Ватага Опары как раз пыталась взломать невысокую, но крепкую деревянную дверь, отделявшую тупых недалёких голодранцев, от быстрого пути к иллюзорному ощущению полной личностной состоятельности. За этим занятием и застали их подоспевшие «хранители трезвости» Медвежьего Воинства, в лице Духовлада, Ворона, и трёх верных ему людей.

– А ну ка, оставьте в покое эту дверь – угрожающе процедил сквозь зубы главарь. Ему уже порядком надоели самовольные, недальновидные выходки Опары и его людей, лишь подрывающие общую дисциплину в самые ответственные моменты, и просто игнорировать их, он больше не собирался.

Сторонники Опары перестали ломать дверь, но уходить от неё не стали, так как их предводитель, сразу же начал огрызаться в адрес молодого бойца:

– Ты чего здесь раскомандовался! Мы свободные люди, и сами решим, что нам делать!

– Вы – часть нашего воинства, которое выбрало меня своим предводителем, и теперь я несу основную ответственность за успех наших действий. А раз так, то ты тогда будешь делать то, что я говорю. По-хорошему, или по-плохому – парировал Духовлад.

– Тогда отдавай нам нашу долю казны, и мы убираемся отсюда! – брызгая слюной, завёл старую песню Опара.

– Уйдёте тогда, когда мы избавимся от угрозы, исходящей от Батуриевой дружины, не раньше – жёстко подтвердил свою прежнюю позицию молодой главарь.

– Ты не можешь распоряжаться нами – завопил Опара, срываясь на писк – Мы тебя не выбирали!..

– А я выбирал – вмешался Ворон, оголяя в издевательской улыбке то место, где должны были находиться его передние зубы – Наше воинство – это единое целое: решило большинство, значит делают все. Тебе уже однажды говорилось: покончим с Батурием – катись на все четыре стороны! Но ты, я смотрю, не сильно восприимчив к «доброму слову». Знаешь, я мог бы сейчас позвать сюда всего-то с полторы дюжины своих людей, и мы бы выбили дерьмо из вас, даже не обнажая оружия. Но мне кажется (при этих словах, черноволосый атаман медленно достал из ножен меч), что с оружием будет интереснее.

Пыл Опары остыл мгновенно. Инстинкт самосохранения, быстро и грубо отобрал «бразды правления» в его сознании у непомерно раздутой гордыни. Он состряпал высокомерную мину, и поспешил убраться от винного погреба восвояси, а за ним, поджав хвосты, послушно затрусила стайка преданных последователей. Опара, не будучи совсем уж законченным дураком, прекрасно понимал, что в случае реальной свары с Вороном и его людьми, намного превышающих количеством его последователей, в среде разбоев у него появится множество сочувствующих. Они дружно осудят жестокую, одностороннюю расправу (а в том, что будет именно так, не было сомнений даже у самого Опары), будут хулить проклятого главаря-молокососа, обсуждая эту бойню… возможно даже более трёх дней. Но никто из этих «сочувствующих», не поспешит прийти на помощь в роковую минуту, не выступит против устрашающего своим сумасшествием Ворона, опасаясь остаться единственным, кто совершит такой опрометчивый поступок. Потому Опара быстренько ретировался, прихватив с собой недовысказанные претензии, и теперь уже всерьёз подумывал о том, чтобы в действительности уйти из Медвежьего Воинства. В сердцах его последователей, как бы вслед за предводителем «сдавшихся без боя», горячим ключом клокотала жажда реваншироваться. Как угодно, лишь бы это хотя бы «за уши можно было притянуть», как отмщение за такую позорную капитуляцию. И, конечно же, сильнее всего клокотало в груди у незрелого максималиста Далибора. Он зло шипел, следуя сразу за Опарой:

– Всё из-за этого книжного червя, Всесмысла! Это он промыл мозги этому глупцу, возомнившему себя главарём! Я б ему сейчас ноги поломал!

– Я знал, что хорошего от него ждать нечего! – поддержал Опара, найдя удобную кандидатуру для ненависти – И Туру много раз говорил об этом, но тот лишь отмахивался: его, видите ли, забавляли бесполезные рассказы этого учёного выродка!..

Услышав, с каким остервенением Опара и Далибор набросились на учёного доходягу, один из младших единомышленников, решил проявить полезность для Общего Дела. Он тут же оживлённо сообщил своему лидеру, что некоторое время назад, обшаривая крепость в компании нескольких аналогичных себе субъектов, на предмет «плохо лежащих» ценных вещей, видел, как упомянутый Всесмысл, в сопровождении главаря и нескольких атаманов, зашёл в одно из помещений. Докладчик заверил, что до этого сам побывал в этом помещении, но ничего ЦЕННОГО или ПОЛЕЗНОГО там не обнаружил. Как он выразился: «… Одни эти, как его… книги…». Соль повествования заключалась в том, что докладчик также видел, как главарь и атаманы вскоре покинули помещение, следовательно, книжный червь остался там один. Опара этому известию очень обрадовался, отыскав в этом возможность сделать «адекватный» ответный ход, дабы дать оппонентам понять, что от борьбы никто отказываться не собирается. Далибор сразу вызвался лично проучить ненавистного врага, и, взяв с собой лишь знающего дорогу инициатора воспитательной акции, да ещё одного надёжного сторонника, отправился восстанавливать справедливость, согреваемый предвкушением трёпки, которая вскоре ожидает тщедушного всезнайку. Большая группа людей, могла бы привлечь лишнее, нежелательное внимание, а трёх человек было вполне достаточно, чтоб проучить хилого учёного.

***

Выходя во двор крепости, слуги, получившие задания от Афанасия, самостоятельно отправлялись к местам их выполнения: кто шёл на кухню, кто начинал оттаскивать трупы охранников в одно место, кто просто убирал разбросанные повсюду разбоями вещи, в которых те не узрели никакой ценности. Те из разбоев, которые якобы были приставлены к чернорабочим для соблюдения порядка, понятия не имели, кто что должен делать, и занимались своими делами, просто находясь поблизости для острастки. Этого вполне хватало, и слуги, чьими сознаниями до сих пор владел страх, послушно выполняли порученные им управляющим функции.

Такое положение дел, полностью устраивало Сбыславу. Она даже не собиралась следовать на кухню, куда её определил Афанасий, а так, как она была единственным человеком, осмелившимся уклониться от своих обязанностей, то на общем фоне её безделье было абсолютно незаметно. Её интересовал молодой главарь. По мере его перемещения, она подбиралась то к одной, то к другой группе занятых чем-то поблизости слуг, делая вид, что чем-то им помогает. Те же, видя и понимая манёвры хитрой девицы, меряли её хмурыми, недовольными взглядами, но молчали, повинуясь рабскому инстинкту «не высовываться». Сбыслава, и ранее довольно часто бывавшая объектом подобных взглядов, внешне вообще никак на них не реагировала, а внутри насмехалась над ними. Среда простых людей, которая, вобщем то, была её родной, глубоко ею призиралась, и мнение этих червей в человеческом обличии, никоим образом не принималось ею во внимание.

Вот главарь подходит к некому черноволосому разбойнику… Этот, похоже, так же имеет высокое положение. Что-то обсуждают, улыбаются… Снова стали серьёзны. Куда-то направляются, прихватив с собой нескольких человек… Вот кухня… Ага, винный погреб!

Сбыслава стала свидетелем ссоры Духовлада с Опарой. Подобраться очень близко, она возможности не имела, поэтому слышала только обрывки предложений. Благо, участники конфликта были «заведены», и в основном общались на повышенных тонах. Суть конфликта была ей ясна, но сделала она и ещё одно, гораздо более важное открытие: от женского сознания, сверх чувствительного к эмоциональным потокам, не укрылась личная неприязнь, выплёскиваемая человеком с обожжённым лицом в адрес молодого главаря. И неприязнь эта была взаимна! Когда же обожжённый человек просто ушёл, прихватив с собой своих сторонников, втрое превышавших количеством людей, вынудивших их отступить, Сбыслава довольно улыбнулась. Она поняла, что позиция обожжённого человека в среде разбоев весьма шаткая, а его громкие пререкания – всего лишь попытка сделать хорошую мину при плохой игре. Сбыславе было о чём подумать, и только теперь она отправилась в сторону кухни, где проще всего было найти подходящее место, чтобы уединиться со своими размышлениями.

***

Проследовав за проводником до самой двери, ведущей в библиотеку, Далибор возглавил отряд мстителей, и первым перешагнув через выломанную створку, оказался в книгохранилище. Всесмысл действительно был здесь один. Он сидел за столом, внимательно изучая всё ту же книгу. Отвлёкшись на звук шагов, он встревоженно повернул голову в сторону входа. Увидев пришельцев, учёный доходяга сразу догадался (а может и задом почувствовал) о цели их визита, и его растерянно-приветливая улыбочка, достаточно нелепо контрастировала со злорадными выражениями харь Опарыных прихвостней.

– Далибор?.. Ты что-то хотел?.. – пролепетал Всесмысл, боясь сдвинуться с места.

– Да, хотел! – прошипел тот, и быстрым шагом приблизившись к доходяге, с размаху ударил его кулаком в лицо.

Всесмысл кубарем покатился со стула, а воодушевлённый Далибор скомандовал своим спутникам:

– Подымите-ка его.

Разбои с готовностью подхватили оглушённого учёного под мышки, и поставили на подгибающиеся ноги, заломив ему руки за спину. Важно подошедший к нему Далибор, стал размашисто наносить удары в тщедушное туловище с обеих рук, приговаривая:

– Думал, что твой дружок Духовлад сможет защитить тебя?!.

Всесмысл, из открытого рта которого потоком бежали слюни, только гикал и вздрагивал от каждого удара, не понимая, чем обязан такому к себе вниманию. В этот момент, в библиотеку вошёл отлучавшийся по нужде Вук. Мгновенно оценив ситуацию, он сразу же грозно прикрикнул на разбоев:

– Быстро отпустите его!

Разбои, державшие Всесмысла за руки, тут же разжали хватку, от чего тот рухнул на колени и, скрутившись в три погибели, со стоном схватился за живот. Эти двое были наслышаны о боевом мастерстве Вука, и совсем не горели желанием выяснять с ним отношения, мечтая сейчас просто испариться из этого помещения. Далибор тоже был наслышан… но не верил. Он считал, будто Вук слишком мал и худощав, чтобы в действительности соответствовать своей грозной репутации. Каждый раз, когда ему доводилось слышать очередное повествование от очевидцев «подвигов» этого невзрачного человечка, Далибор всегда перебивал рассказчика, выражая уверенность, что своей репутацией Вук обязан исключительной близостью к грозному Ратибору, а сам в бою и ломаного гроша не стоит. И, конечно же, как и всякой незрелой, но горячей натуре, ему грезилось, что именно он – Далибор – должен открыть глаза всего воинства на истинную, ничтожную суть вечного спутника Ратибора. Теперь же, он ясно увидел эту возможность, и без колебаний, грубо ответил Вуку:

– Не суй свой нос, не в своё дело! Иди себе, куда шёл!

– Да я уже пришёл, «куда шёл», а где «моё» или «не моё» дело, я буду решать сам – с издевательской улыбкой, спокойно ответил Вук, который сразу же разгадал ход мыслей грубияна, и решил не мешать ему совершить ошибку – Я смотрю, ты неплохо самоутвердился, победив столь грозного противника (при этих словах, он кивнул в сторону Всесмысла), с помощью всего-то двоих парней! И теперь, ты даже поверил в то, что можешь кидаться даже на тех, кто будет драться с тобой, а не просто пытаться прикрыться от твоих ударов?!

Эти слова просто взбесили Далибора: это тщедушное ничтожество, само всё время скрывающееся за широкой спиной своего рыжебородого товарища, смеет так издевательски-витиевато обвинять его в малодушии?! Далибор выхватил меч, и бросился на Вука с яростным криком, нанося удары под разными углами.

Вук же не спешил доставать оружие, а, прекрасно рассчитывая время и дистанцию, в последнее мгновение делал небольшой скачок назад, и клинок Далибора свистел всего в нескольких сантиметрах от цели. Один удар… второй… третий. С каждым разом Далибору всё убедительней казалось, что теперь неприятель никуда не денется и клинок сразит его на месте, но тот, неким непостижимым образом, ускользал от разящей кромки меча… еле-еле. Четвёртый удар, был выполнен длинным уколом, и в него Далибор вложил всю свою силу и ярость, будучи железно уверенным, что от него Вук ускользнуть уже не сможет. Но три подряд отскока от удара по прямой, были задуманы Вуком, как приманка, призванная приучить противника к однотипным действиям, заставить его «растянуться», и когда тот, купившись, при подготовке новой атаки всем видом показал, что будет делать, и в каком направлении, Вук поступил вовсе не так, как того ожидал Далибор. Стоя почти фронтально к противнику, Вук остановился и, мгновенно перенеся всё тело на левую ногу, правое плечо завёл себе за спину. Все узлы в теле Вука, начали движение синхронно, потому технический элемент, выполненный им, казалось бы не очень быстро, позволил ему вовремя обойти разящее остриё меча Далибора и, фактически, оказаться у него в тылу. Далибор же, даже заметив и осознав, что противник вновь увернулся от удара, да ещё и сумел выйти на толь опасную позицию, тем не менее ничего предпринять не мог, так как ещё несколько долей секунды был обречён по инерции лететь вслед удару, в который столь основательно вложился. В бою эти несколько долей секунды беспомощности, в девяти из десяти случаев стоят жизни. Вук же, обойдя оружие противника, ещё и потянул его правой рукой за рукав разящей руки, с одной стороны добавляя Далибору силы в его губительном движении, а с другой, как бы отталкиваясь от него, вывел себя на более прочную и удобную позицию. Далибор непременно грохнулся бы мордой в пол, но Вуку нужно было не это: его правая рука, «оттолкнувшись» от руки противника, скользнула вдоль по ней к плечу, и правое предплечье, на которое налетела шея Далибора, намертво прижало её к груди, почти перекрыв противнику доступ воздуха. Одновременно с этим, левая рука отработанным движением извлекла столь любимый Вуком длинный, тонкий нож, самый кончик которого мгновенно оказался в левой ноздре Далибора, из которой тут же побежала тоненькая струйка крови. Сталь, находящаяся глубоко в носу, мгновенно остудила пыл незрелого зазнайки. Он, боясь сделать лишнее движение, дабы не повредить чего-нибудь внутри своей головы, аккуратно разжал правую ладонь, из которой на каменный пол библиотеки со звоном выпал меч. Вук с усмешкой заговорил прямо в ухо беспомощному противнику:

– Я оставлю тебе жизнь. Но не потому, что думаю, будто ты сделаешь правильные выводы и исправишься. И не потому, что мне жалко тебя из-за твоей молодости. Я не убью тебя сейчас потому, что ты самовлюблённый дурак, не представляющий серьёзной опасности, и если мне понадобится твоя никчёмная жизнь, то я смогу взять её в любой момент. Живи пока, наслаждайся позором.

Договорив, он извлёк клинок из ноздри Далибора, и, отстранив его от себя рукой, влепил сочный пинок под зад, от которого тот пробежал несколько шагов, едва не потеряв равновесия. Следующим пинком, Вук отправил в сторону обескураженного хозяина, валявшийся на полу меч. Подняв подкатившееся со звоном оружие, Далибор бросил взгляд на противника, раздумывая, не попытать ли счастья ещё раз. Ответный взгляд Вука пылал насмешкой. Было ясно видно, что он уверен: попробует Далибор напасть ещё хоть сто раз, и все сто раз, в итоге, получит свой заслуженный пинок под зад. И тот не решился. Отведя взгляд, и нервозно пытаясь вложить в ножны меч, который несколько раз становился клином посреди пути, предательски заставляя хозяина выглядеть ещё более жалко, Далибор быстро зашагал прочь из проклятого книгохранилища. Его спутники, застывшие на местах, просто боялись пошевелиться, не зная, что делать. Им помог Вук, резко обернувшись, сильно притопнувший в их сторону. Бедные разбои метнулись в стороны, стараясь обойти атамана как можно дальше, под самыми книжными стеллажами, и, не поворачиваясь к нему спиной, периодически друг на друга натыкаясь, покинули библиотеку вслед за Далибором.

***

Около часа спустя, в библиотеке снова появился главарь, и остальные атаманы. Духовлад снова решил собрать всех вместе, чтобы разом прояснить некоторые общие вопросы. При этом были приняты важные меры предосторожности: Мстивой провёл беседу с Вороном, а Духовлад с Ратибором, на предмет более терпимого отношения второго и четвёртого друг к другу. Те, вроде бы, поддались уговорам, и, оказавшись в одном помещении, поступили ещё лучше для всеобщего спокойствия: полностью друг друга игнорировали.

Главарь и атаманы снова сгрудились вокруг стола, за которым сидел Всесмысл, всё ещё изучающий толстенную книгу. Духовлад, собравшийся было обратиться ко всем присутствующим, вдруг заметил лишь начавший проявляться синяк под глазом учёного доходяги.

– А что это у тебя под глазом? – с улыбкой спросил молодой главарь – Неужто книга скучная? Небось уснул, да мордой в стол…

Атаманы отозвались на шутку сдержанными смешками, а Всесмысл, наполнив взгляд достоинством, холодно ответил, чувствуя себя неуютно в роли всеобщего посмешища:

– Нет, не уснул. Это дружок твой заходил… Если б не Вук, небось все рёбра мне переломал бы…

– Это кто? Далибор? – резко стал серьёзным Духовлад.

– Ну, да – подтвердил Вук – Я отлучился на некоторое время, возвращаюсь, а он, ещё с двумя прихвостнями, уже вовсю дух выбивает из нашего учёного мужа! Я и предположить не мог, что у Всесмысла могут быть враги! Но я «работу» с теми тремя провёл, так что, думаю, возвращаться они не станут.

– Это что, месть за винный погребок, что ли?! – в изумлении округлил глаза Ворон, и брезгливо поморщился – Какой же, всё-таки, жалкий червь этот Опара! Да и блюдолизы его ему под стать!

– Винный погребок? – переспросил Вук, не понимая, о чём речь.

– Да Малыш решил выставить караул у здешнего винного погреба, – начал пояснять ему Ворон – Ну, чтоб наши не понажирались, как на медоварне. Пришли мы, значит, к погребу, а Опара со своими недоносками, уже там! Дверь, гады, ломают! Малыш ему говорит, мол, давай проваливай, а тот ни в какую! Да ещё и права качать начал! Ну, мы с Малышом объяснили ему, «что почём», так он, вроде, заткнулся и свалил. Видно, решил на задохлике этом отыграться… и нашёл же «врага»! Как с Батурием разберёмся, я его лично из крепости выгоню, вместе с его недоумками, чтоб воздух здесь не портили!

После завершающих слов Ворона, все присутствующие переглянулись. Черноволосый атаман, уже явно считал крепость достоянием Медвежьего Воинства, и покидать её не собирался даже после устранения угрозы со стороны войск Батурия. Но на этот счёт все промолчали, находя сейчас более уместным занятием обсуждение плана засады. Даже Ратибор, которому, судя по напряжённому выражению лица, хотелось высказаться более всех остальных, всё-таки нашёл в себе силы промолчать, помня о своём обещании избегать конфликтов с Вороном. Сам виновник неловкой паузы, как будто ничего и не заметил. Дабы не заострять на этом внимания, Духовлад велел Всесмыслу рассказать всем собравшимся о том, что ему удалось выяснить. Учёный доходяга с готовностью завёл длинную лекцию об устройстве крепости, о планах её охраны и обороны. Говорил он много и пространно, зачастую скатываясь к вещам обще познавательным, не имеющим прямого отношения к планированию засады. Было видно, что Всесмысл находится под большим впечатлением от прочитанного, и желание поделиться своими открытиями, просто разрывает его изнутри. Когда же он, наконец, окончил, главарь и атаманы, сгрудившись над планом Кременца, стали распределять силы, обсуждать наиболее удобные направления для атаки, если вместе с Батурием, в крепость попадут значительные силы его личной охраны. Так же было решено, донести через атаманов каждому в воинстве, что любое неоправданное проявление насилия в отношении прислуги крепости, будет жестоко наказываться: чернорабочие должны успокоиться. Не хватало ещё от них сюрпризов в самый ответственный момент.

Духовлад украдкой вглядывался в лица атаманов. Они были хмурыми, напряжёнными, но растерянности в них не было. Они готовы были принять надвигающийся грозный вызов судьбы, осознавая всю опасность, и в то же время, понимая ценность и уникальность своего шанса. Да, атаманы были готовы… Но был ли готов весь остальной сброд? Этот вопрос вселял наибольшие сомнения, тем более, что ответ на него можно будет получить уже лишь в самый роковой момент… Особняком держался Ворон: в нём не чувствовалось напряжения, присущего остальным атаманам. Он был воодушевлён, как будто собирался встретить очередной свой День Рождения, а не готовил засаду самому грозному князю Земли Ругов в его же собственной крепости. И Духовлад, отягощённый не только личными опасениями, но и чувством ответственности за всех, кого он привёл сюда, завидовал душевному состоянию черноволосого атамана.