Читать книгу Сброд - Константин Квашин - Страница 16

В центральной постройке крепости, где располагались гостевые покои для высшей знати, царил переполох. Разбои врывались во все помещения, убивая вооружённых (и не только) людей. Но большинство безоружных обитателей – невероятно перепуганных – гнали в Зал Совета. Мстивой, некогда бывавший в Кременце, сопровождая своего тысячного на доклад к князю, посоветовал именно это место, ввиду его вместительности.

Когда уверенность в том, что в крепости оказывать сопротивление уже попросту некому, стала абсолютной, Ворон оставил своих людей у ворот, а сам присоединился к остальным атаманам, чтобы участвовать в допросе пленных. Когда он вошёл в Зал Совета, здесь уже находились Духовлад, Мстивой, Вук и Ратибор. Так же с ними были ещё десятка два простых разбоев (остальные обшаривали окрестные помещения, на предмет ценных или просто красивых вещей). В угол испуганно забились несколько десятков «первых лиц Чёрного Края» ошеломлённых внезапностью всего произошедшего, и бесцеремонным к себе отношением. В первых рядах, находились несколько представителей духовенства высшего ранга. Самый главный (и, по совместительству, самый толстый) из них, возмущённо раздувал налившиеся румянцем негодования щёки. Начальное смятение в его сознании, вновь уступало место непоколебимой уверенности в божественном покровительстве Исы. Наконец, он гневно обратился к захватчикам:

– Вы что себе думаете?! Вторглись в дом человека, благословлённого Господом править этой землёй! Подняли руку на Слуг Божьих! За эти вольности, вечно мучиться вам в геенне огненной!

Разбои, выросшие в семьях простолюдинов, и в наследство от них получившие религиозное благоговение, от которого до конца не сумели избавиться, несколько стушевались, неуверенно переглядываясь. Патриарх, ободрённый начальным успехом, твёрдо сделал два шага вперёд и, воздев руки к небу, обрушил на разбоев новую гневную тираду:

– Призываю гнев Исы на ваши головы! Да обрушит, его Небесное Воинство, на вас всю мощь огненных мечей своих!..

Простые разбои, похоже, восприняли эти эскапады всерьёз, и, скорее всего, уже желали как-нибудь задобрить священника, но Ворон оперативно разрешил сложившуюся ситуацию. Он молча подскочил к попу, и со всей силы двинул ему кулаком в нос. Священник не успел даже опустить руки, только глаза его округлились от неожиданности. Получив мощный удар, он грохнулся на пузо, в полёте развернувшись через правое плечо, а его смешная шапочка слетела с головы, обнажив внушительную лысину на макушке. Подняв на остальных пленников глаза, полные смятения, он грузно упёрся руками в пол, пытаясь приподняться, но Ворон, встав коленом ему на спину, вытащил из сапога нож и, резко потянув голову попа на себя, ухватившись за пучок волос на затылке, хладнокровно перерезал ему горло. Поднявшись, атаман пнул пяткой в жирный зад ещё хрипящего священника, и, повернувшись к своим соратникам, с улыбкой констатировал:

– Да-а-а, могучее пополнение ожидает сегодня Небесное Воинство Исы!

Его шутка не нашла широкой поддержки среди разбоев, в большинстве своём, всё же опасавшихся Страшного Суда, которым их ещё в детстве запугали набожные матушки и бабушки. Разве что Духовлад криво усмехнулся, так как имел собственные основания сомневаться в непорочности служителей культа Исы. Сам Ворон картинно повертел головой по сторонам, как бы высматривая, не виден ли где свет приближающихся огненных мечей, и не заметив ничего подобного, устремил тяжёлый, недобрый взгляд на остальных знатных пленников, жавшихся в угол. Последние, мгновение назад убедившись, что здесь не имеет значения даже высочайший духовный сан, сразу же отказались от мысли уповать на своё высокое мирское положение, и приготовились послушно выполнять требования захватчиков. По перекошенным от ужаса лицам, Ворон видел это, но всё же официально уточнил, во избежание новых недоразумений:

– Кто ещё желает выразить своё возмущение?!

Никто не ответил. Духовлад, стоявший позади Ворона, решил придать происходящему больше смысла, и, обойдя атамана, сам обратился к сановникам:

– Нам не нужны ваши жизни. Нам нужна только казна Батуря. Откройте нам хранилище, и мы уйдём, не причинив вам вреда! Если же вы не захотите помогать нам добровольно, то нам придётся искать другие способы склонить вас к этому!

Закончив говорить, Духовлад стал вглядываться в лица знатных людей. Сейчас ему вспомнилась толпа работяг на медоварне: те точно так же тряслись от страха, сбившись в кучу посреди своего барака, и боясь вымолвить хоть слово. Оказывается, знатное происхождение никак не влияет на поведение человека перед лицом смертельной угрозы. Эта мысль показалась очень интересной ему, и заставила даже слегка улыбнуться. Но тут его взгляд выхватил человека, пробирающегося из глубины толпы к первым рядам. Человек явно великолепно владел собой, так как вид у него был абсолютно спокойный… или… Духовладу на мгновение показалось, что в глазах этого сановника мелькнула радость, как будто случилось нечто, для него весьма долгожданное. На вид ему было лет сорок, лицо его не впечатляло волевыми чертами, зато в глазах читалось наличие здравого рассудка. Растолкав остальных сановников, от страха потерявших способность двигаться, человек вышел из толпы, но не остановился, а направился прямо к Духовладу, стоявшему метрах в пяти. Приближался он равномерно, не быстро и не медленно, в движениях не проскальзывало ни малейшей нервозности. Всё это было настолько неожиданно и несовместимо с реалиями данной ситуации, что молодой боец даже инстинктивно сделал полшага назад и, сгруппировавшись, взялся за рукоять меча. Остановившись буквально в шаге от главаря, человек медленно поднял руки, повёрнутые открытыми ладонями к Духовладу, показывая, что в них ничего нет, после чего заговорил:

– Меня зовут Афанасий. Я – управляющий этой крепости. Я понимаю так, что вам стало известно, будто Батурий со всей дружиной, выступил на Радовеж. Так же, смею полагать, вы рассчитывали на его длительное отсутствие, в течение которого сможете взять Кременец, завладеть казной, и с ней добраться до безопасных земель. Например, до Белого Края…

Духовладу очень сильно не понравилось то, как спокойно этот Афанасий излагал свои соображения, абсолютно неуместные в данной ситуации, и он грубо его перебил:

– Всё это тебя не касается. Прекрати тратить наше время. Просто открой нам сокровищницу князя, и исчезни с глаз.

Явная грубость в обращении, никак не повлияла ни на манеру разговора управляющего, ни на его выражение лица. Он просто перестал говорить, как только первые слова Духовлада слетели с уст, и как ни в чём не бывало продолжил, едва тот замолчал:

– Ключа от сокровищницы здесь нет. Батурий всегда и везде носит его с собой. Так вот, на счёт ваших надежд…

– Ты не слышишь меня?! – начал основательно раздражаться молодой боец – Наши надежды тебя не касаются! Если нет ключа, просто покажи нам, где дверь, и мы вынесем её ко всем чертям!

Афанасий снова выслушал главаря, и продолжил всё так же спокойно и вкрадчиво:

– Пойми, я просто пытаюсь объяснить, что отсутствие ключа и крепкая дверь – это не самая главная ваша проблема! Вчера прибыл гонец из дружины Батурия. Радовеж сдался без осады, и князь возвращается в Кременец. Вся дружина будет здесь через три, самое большее, через четыре дня. Казну князя в карманах не унесёшь, да и много ли лошадей в вашем распоряжении? Вам придётся уходить обозом, причём достаточно грузным. Как ты считаешь, далеко вы уйдёте за четыре дня? А Батурий, вернувшись в крепость и увидев, что вы сделали, немедленно вышлет за вами погоню. Дружина будет провожать его до самой крепости, так что несколько тысяч обученных, хорошо экипированных всадников, много времени на сборы не потратят. Когда вас настигнут, то большую часть перебьют, но многих на арканах притащат обратно сюда. Это – для острастки всей Земли Ругов. Батурий большой любитель такого рода мероприятий, да и с выдумкой у людей, которым он поручает подобные дела, всё обстоит просто прекрасно. Поверьте, эта расправа ещё долго будет питать народную молву жуткими, леденящими кровь историями.

Афанасий замолчал, явно ожидая реакции разбойного главаря. Среди присутствующих разбоев, послышался тревожный ропот. Духовлад же, осознав всю серьёзность ситуации, почувствовал, как по его телу прокатилась волна озноба. Следом за этим пришла жгучая злоба, злоба на то, что он вообще согласился на захват этой крепости. Излить же эту злобу, он решил на управляющего, который видимо не понимал, что, не смотря на смертельную западню, в которую угодило разбойное воинство, сам Афанасий сейчас, целиком и полностью зависит от воли главаря и атаманов. Ничего, он ещё успеет пожалеть о своей самоуверенности! Молодой боец медленно достал меч из ножен, и ледяным, напряжённым тоном, обратился к управляющему:

– Ты думаешь, что положение, в котором мы оказались, позволяет тебе безнаказанно глумиться над нами? Может дружина Батурия и расправится с нами, только ты этого не увидишь!

Даже когда в руках главаря блеснуло оружие, Афанасий не шелохнулся, и ни капельки не изменился в лице. Он только, всё с тем же спокойствием – от которого Духовладу уже становилось жутковато – поправил собеседника:

– Я даже не пытаюсь глумиться. Я хочу помочь.

– Помочь?! Чем?! Кому?! – воскликнул окончательно сбитый с толку главарь.

Не удостоив вниманием прозвучавшие риторические вопросы, Афанасий перешёл прямо к сути своего предложения:

– Стены этой крепости смогут защитить вас. Численный перевес дружины – даже такой огромный – не будет иметь значения во время приступа, если защищающаяся сторона, правильно распределит силы в обороне. Эта твердыня – шедевр рунейских фортификаторов. При её создании учтены и просчитаны любые варианты действий осаждающих. Согласно расчётам, выдержать здесь оборону в течение длительного времени, способны всего несколько сотен защитников.

Духовлад был окончательно обескуражен подобным поворотом. Сознание крепко ухватилось за спасительную возможность, и вместо того, чтобы отвергнуть помощь человека из вражеского лагеря, опасаясь ловушки, главарь решил побольше узнать о перспективах подобной обороны, поставив их под сомнение:

– Согласно расчётам?! Ты в своём уме? Где взять эти расчёты? И что с ними делать людям, привыкшим действовать на лесных дорогах?

– Здесь, в крепости, есть специально составленная книга. В ней всё описано: как выставлять караулы, на каких участках стены размещать усиленные отряды при осаде… В общем, как я уже сказал, ВСЁ описано.

– Даже если мы выдержим приступ, князь просто возьмёт крепость в осаду. А надолго ли хватит провизии в хранилищах? Ведь Батурий в любом случае не сможет снять осаду и уйти, удовлетворившись данью, как это было в Славнограде. Кременец – это ведь его крепость, его дом! – подключился Мстивой, тоже почувствовав возможность счастливого исхода этого неудачного налёта.

– Дружина, в лице тысячных, беспрекословно подчиняется Батурию. Его слово – закон. Воины будут безропотно держать осаду, мокнуть в дождь, мёрзнуть в мороз. Но без князя все его тысячные – эти никчёмные, но надменные воители – перегрызлись бы между собой, доказывая своё право на главенство. А при таком командовании и дружина будет роптать, не выдержав лишений при осаде. Вам нужно убить Батурия!

– Может князя на поединок чести вызвать? – сёрничал Ворон, который похоже, вовсе не нервничал по поводу текущего развития событий – Уверен, что князь с радостью примет вызов лесного оборванца.

Как ни странно, но всем остальным было не до смеха. Разбои устремили напряжённые взгляды на управляющего, ожидая от него более детального предложения. Ворон поморщился, поражаясь их занудству, и замолчал, решив больше не переводить на этих неблагодарных людей, своё изысканное чувство юмора.

– И как же ты предлагаешь нам убить Батурия? – официально оформил общий вопрос Духовлад.

– На территорию крепости, дружина не входит. Вместе с князем сюда проходит только четыре сотни его личной охраны. Не думаю, что у вас есть шансы в бою со всем отрядом, даже с учётом внезапного нападения, но князь всегда идёт в начале колонны. Нужно впустить его в крепость, и опустить решётку сразу за ним. Механизм решётки таков, что стоит опустить рычаг, и она мгновенно перекроет вход в крепость, упав под тяжестью собственного веса, а чтоб её снова поднять, нужно подняться в помещение, распложенное в башне ворот, над самим проходом, и долго накручивать цепи на барабан. Даже если вместе с князем в крепость успеет войти небольшой отряд его телохранителей, внезапное нападение и численное превосходство обеспечат вам победу. Главное, не пытайтесь пленить князя. Пока он жив, даже находясь в плену, его тысячные будут действовать слаженно, и не посмеют открыто выступить друг против друга. Батурий должен умереть – это ваша единственная возможность спастись.

– Проклятый предатель! – послышался полный негодования голос из толпы жмущихся друг к другу придворных. Но стоило Ворону податься в их сторону на пару шагов, картинно высматривая автора обвинения, как над стадом перепуганных людей, вновь воцарилось молчание… и едкий запах не сдержанных кишечных газов.

– А если князь будет идти в самом конце отряда своих телохранителей, и все четыре сотни окажутся в крепости? – подал голос Ратибор – Нам ведь тогда с ними не сладить!

– Такого никогда не было – твёрдо заявил Афанасий – И чаще всего, он именно возглавляет колонну. В любом случае, можете бросить здесь всю свою добычу, и со всех ног бежать к границам Белого Края… Или попытаться скрыться в окрестных лесах. Решать вам.

Ворон, с абсолютно серьёзным лицом, тут же заявил Ратибору:

– Давай, друг, спасайся! Труси жирком вглубь леса, а мы тебя здесь прикроем!

Глаза рыжебородого здоровяка, вновь стали наливаться кровью, и он уже было шагнул к обидчику, тоже подавшемуся вперёд с гордо выпяченной грудью, но остальные атаманы, снова их растянули и успокоили.

Духовлад понимал, что спор насчёт дальнейших действий назревает нешуточный, и не хотел, чтобы при нём присутствовали пленники, а тем более, простые разбои. Он обратился к последним, притихшим в присутствии атаманов:

– Охраняйте пленных, а нам нужно принять решение.

Призвав за собой атаманов, Духовлад вместе с ними вышел из Зала Совета. Зал находился на втором этаже центральной постройки крепости, а напротив его парадных дверей находился большой полукруглый проём в стене, как бы образовывающий балкон, выходящий как раз на проход к воротам крепости. Отовсюду доносился шум возни, выкриков, треск ломаемой мебели: «Медвежье Воинство» без стеснения хозяйничало в палатах, предназначенных для благородной знати. Изредка небольшие группки разбоев сновали туда-сюда, очевидно уже основательно разорив очередное помещение и находясь в поисках следующего.

– У кого какие соображения? – хмуро спросил Духовлад, из-под лобья оглядывая атаманов.

– Какие соображения?! – воскликнул Ворон, как будто не веря своим ушам, и вдохновенно продолжил, немного расставив в стоны руки, оглядывая могучие каменные своды восхищёнными глазами, готовыми вот-вот прослезиться от радости – Мы захватили крепость! Самую могучую во всей Земле Ругов! Это же Судьба! Возможность стать чем-то большим, нежели кучкой занюханных лесных налётчиков, шарахающихся от любого мало-мальски серьёзного военного отряда! Да и управляющий прав: теперь Батурий с нас точно не слезет. Так что, либо мы его, либо он нас!

Ратибор, наблюдавший за Вороном с плохо скрываемым пренебрежением, взял слово, едва тот умолк:

– Всё это чушь! «Стать чем-то большим…», с кем?! С кучкой перепуганных, необученных мужиков, разбегающихся едва завидев, что враг готов принять бой?! Я не боюсь смерти, но погибнуть напрасно, в заведомо проигрышном деле, я не желаю! А этому тут уже какое-то величие пригрезилось! (Последние слова он сказал о Вороне, и добавил гнусавым голосом, слегка разведя руки, несуразно подёргивая плечами и пялясь в потолок, скривив глупую рожу) «Мы захватили крепость!» … дурачок!

– Всё, жирный, достал! – злобно резюмировал Ворон, и бросился к рыжебородому с кулаками.

– А ну, унялись оба! Не соображаете, что твориться?! Разберёмся с угрозой, а там выбивайте друг из друга дерьмо, хоть до второго пришествия Исы!

Голос, вырвавшийся из глотки Духовлада, как будто не принадлежал ему. Жёсткий и решительный, он заставил даже Вука и Мстивоя инстинктивно выпрямить спины. Сам от себя не ожидавший такого, молодой боец даже подумал о том, какбы ему теперь не пришлось объясняться за грубость с обоими грозными атаманами, но те наоборот, вняли его рыку и мигом успокоились, лишь изредка молча хлестая друг друга негодующими взглядами. Мстивой и Вук тоже переглянулись, обменявшись одобряющими улыбками, после чего слово взял Вук:

– Мне такая засада не кажется безнадёжной. Меня тревожит другое: этот Афанасий, управляющий Кременца, как-то слишком легко готов предать своего господина. Видок у него холёный, на недовольного жизнью он не похож. С чего бы ему так рьяно помогать нам? Ты, Мстивой, как бывший дружинник, ничего о нём не слыхал?

Мстивой молчал, сосредоточившись на своих мыслях. Потом он выглянул в полукруглый проём, выходящий на проход к воротам крепости. Там, возле нескольких телег, которыми всё ещё был перекрыт выход из Кременца, до сих пор стояли два десятка людей Ворона, явно не ослабивших готовности к внезапной атаке на их участок. Среди них был и Волибор. Он же, наоборот, с головой ушёл в размышления, и казался несколько подавленным. Глядя на него, Мстивой наконец ответил Вуку:

– По-моему, когда-то давно, в дружине ходила некая история об управляющем Кременца, точнее, о его маленьком сыне. Я никогда не любил слушать истории простых дружинников, которые передаются у них из уст в уста. У каждого нового рассказчика, они обрастают новым слоем нелепых домыслов и выдумок, в правдивости которых, он готов поклясться здоровьем всех своих родных. Вобщем-то, поэтому я ничего и не запомнил. А вот наш проводник – бывший тысячный – вполне может знать эту историю, да ещё и из первых уст, как человек приближённый к князю. Эй, Волибор!

Громкий и чёткий крик Мстивоя, заставил бывшего тысячного вздрогнуть, оторвавшись от душевных терзаний. Он мигом нашёл взглядом атамана, в полукруглом проёме на втором этаже, и вопросительно на него уставился.

– Волибор! – на всякий случай повторил Мстивой – Подымись сюда, к Залу Совета, будь добр. Нам нужно кое-что узнать у тебя.

Мгновение нерешительно помявшись, бывший тысячный всё же выдвинулся в указанном направлении, а Мстивой повернулся к остальным атаманам. Волибор шёл сейчас к залу совета так, как будто ноги у него окаменели. Ему хотелось, чтобы этот непродолжительный путь, сейчас сделался бесконечным. Разные мысли вихрями кружились в голове бывшего тысячного, то взбалмошно взлетая, то, притихнув, опускаясь. Сейчас угрызения совести, сомнения в правильности своего решения, относительно помощи разбоям в овладении Кременцом, уступили место банальным опасениям за свою жизнь. Волибор видел, что его роль уже сыграна, и понимал, что разбои в принципе больше в нём не нуждаются. Для чего его сейчас позвали? Зачем он им ещё может быть нужен? Хотят от него избавиться? Но зачем им это? А всё ли, что делают эти люди, имеет смысл? Могут убить просто так, чтобы показаться значительнее самим себе… Единственным, что слегка успокаивало Волибора, было оружие, которое у него так и не отобрали. Погладив рукоять меча, бывший тысячный твёрдо решил, что если почувствует явную угрозу, то перед смертью постарается зарубить одного-двух атаманов.

Когда Волибор, наконец, поднялся по ступенькам, и приблизился к атаманам, те рассказали ему о разговоре с Афанасием, о том, что Батурий уже возвращается из Радовежа, и о предложенной управляющим засаде. Атаманов больше всего интересовало, известны ли Волибору какие-либо обстоятельства, на основании которых, можно было бы поверить, что Афанасий действительно готов предать Батурия. Выслушав всё это, бывший тысячный, как бы нехотя, ответил:

– Я не могу сказать, в действительности ли решился Афанасий предать Батурия, но повод для этого у него есть. Правда, повод этот очень старый, и многие, думаю, о нём уже позабыли. Лет восемь назад, у Афанасия был сын, которому тогда было пять лет отроду. Мальчишка был смешлив, и страшно любопытен. Однажды он тайно пробрался в княжьи покои, и стал играть в оружейной палате. Разыгравшись, малыш опрокинул одну из стоек с оружием. На грохот сбежались слуги, заставшие его на месте. Узнав об этом, князь приказал всыпать мальчишке двадцать плетей. Взялся за исполнение, один из личных слуг Батурия. Выполняя волю владыки, он проявил завидное рвение, не жалел сил. После этого, мальчик ещё три дня промучился в горячке, и умер. Никто не видел, чтобы после смерти сына, Афанасий хоть раз заплакал, он продолжал прилежно выполнять свои обязанности. В эти обязанности, входит лишь управление работой прислуги в крепости, а за кухней и покоями князя, следят его личные слуги, которые управляющему Кременца не подчиняются. Так что даже при желании, Афанасий не смог бы чем-нибудь навредить Батурию. Но тот, на всякий случай, всё же приказал следить за управляющим. Те же, кто следили, докладывали князю, что Афанасий лишь прилежно исполняет свои обязанности, не позволяя себе даже хулы в адрес владыки. Так шёл год за годом, и всё это время, управляющего Кременца не за что было упрекнуть. Лично я много раз слышал, как Батурий ставил Афанасия в пример другим своим подданным, мол, даже после такого, тот остаётся верным и старательным слугой. Кстати, несколько лет назад, у того слуги, который исполнял приговор князя – порол сына Афанасия – нашли дорогой кинжал очень тонкой работы, украденный из оружейной палаты князя. По приказу последнего, ему отрубили руки по локти, и изгнали из крепости. В среде прислуги крепости тогда пробежал слух, будто это месть Афанасия за сына, но поводов официально обвинить его не было. Вполне может быть, что всё это время, он только и ждал случая отомстить князю, но только так, чтоб наверняка.

Атаманы переглянулись. Повод у Афанасия действительно был, и очень серьёзный. Годами ждать своего часа в окружении подлиз и доносчиков, спрятав до поры всю свою жгучую ненависть, в самый потаённый уголок души: такое самообладание вызвало симпатию даже в чёрствых разбойничьих сердцах. Духовлад первым нарушил тишину:

– Думаю, мы должны пойти на риск, и остаться в крепости. Нужно решить вопрос с князем, а не пытаться снова убежать от него.

– Уйдём мы из крепости, или останемся – в любом случае мы идём на риск. Но я уверен, что в крепости, у нас гораздо больше возможностей – поддержал Мстивой.

Вук молча закивал головой, соглашаясь с соратниками, а Ратибор и Ворон, всё ещё были заняты тем, что безмолвно перебрасывались злобными взглядами, не обращая внимания на происходящее вокруг.

Волибор следил за разбойными атаманами. Параноидальные мысли о том, будто он больше не нужен разбоям, и они вот-вот от него избавятся, плотно засели в его сознании, нарочито неуклюже там окопавшись, и обращая всё внимание только на себя. Внезапно, бывшего тысячного пронзила мысль покинуть крепость немедленно, пока вокруг ещё царит переполох, а большинство разбоев заняты грабежом. Почему он не сделал этого всего с полчаса назад, когда находился позади пары десятков разбоев, оставленных охранять выход из крепости?! Они были так поглощены ожиданием возможного прорыва стражников из крепости, что практически не обращали внимания на Волибора, притихшего среди них. А он, вместо того, чтобы улучить момент, и потихоньку выйти через открытые ворота, стоял, борясь с угрызениями совести, и размышлял, правильно ли он поступил, приведя врага в Кременец. Но сейчас, воспалённому паранойей сознанию бывшего тысячного, мерещилась новая возможность спастись. Молодой главарь с бывшим сотником, занялись обсуждением будущей засады. Рыжебородый здоровяк и черноволосый атаман, поглощены злобой друг на друга, изредка безмолвно обмениваясь ненавистными взглядами. Один только худосочный, юркий атаман с живыми глазами, ничем не отвлечён. Но ничего, сейчас первые двое привлекут его к своему разговору, и тогда можно будет напасть! Стремительно! Так, чтоб никто не успел опомниться! Двоих точно удастся свалить расслабленными. Если повезёт, то ещё двух – пока достанут оружие. Конечно, с одним уж точно придётся вступить в бой, но он – Волибор – опытный воин, а его предполагаемый противник – всего лишь лесной налётчик. Главное, по возвращении к воротам, иметь непосредственный вид, как будто он выполнил то, зачем его звали атаманы, и просто вернулся на своё место, а там уже потихоньку сбежать. Даже если охраняющие ворота разбои и заметят, что он уходит, не бросят же они свой пост ради него! Всё это очень рискованно, но лишь решившись на этот риск, можно остаться в живых. Смиренно ожидать заклания, лёжа на алтаре, подобно барашку – это точно не выход! Волибор облизал пересохшие от волнения губы, и медленным движением, положил левую руку на ножны меча, уперев её большой палец в гарду, дабы быстрее выхватить оружие, слегка подтолкнув его навстречу правой руке.

Вук особо не раздумывал над тем, какими будут дальнейшие действия «Медвежьего Воинства». Нет, он переживал за будущее своих соратников, да и его собственное не было ему безразлично, просто в сложившейся ситуации, он не желал принимать участия в выборе, так как любой из вариантов представлялся ему рискованным. Любой, утверждённый остальными план, он готов был поддержать обеими руками, и сделал бы всё от него зависящее, для его успешного претворения в жизнь, но выбор пути оставлял на совести товарищей. Поэтому, он сейчас был более ментально раскрепощён, нежели остальные атаманы, и от его внимания не ускользали происходящие вокруг мелочи. Без особых причин бросив взгляд вдоль по коридору в сторону лестницы, он боковым зрением успел заметить, как рука Волибора тихо, будто крадучись, легла на ножны меча. Вук тут же сосредоточил всё своё внимание на бывшем тысячном, который, заметив это, неуютно поёжился. Не спуская глаз с Волибора, атаман медленно, как будто просто так, от нечего делать, вынул из ножен свой меч.

Волибор мысленно проклинал свою судьбу – худосочный атаман, что-то заподозрил! Ситуация складывалась явно не в пользу изначального плана, но сознание не желало расставаться со спасительной возможностью, в которую уже успело уверовать, и Волибор всё-таки решил напасть. Собраться… сейчас…

В коридоре показалась группа из четырёх разбоев, как следует похозяйничавших в одном из помещений, и находящихся в активном поиске следующего. Они пытались проскользнуть мимо атаманов, не привлекая к себе лишнего внимания, но их окликнул Вук:

– Эй, парни, идите-ка сюда! Просто побудьте здесь, рядом.

Разбои явно очень расстроились из-за упущенной возможности разграбить пару-тройку роскошных покоев, но повиновались, встав совсем рядом с атаманами, и Волибор мягко снял левую руку с ножен меча.

Остальные атаманы, так и не заметившие подозрительного поведения Волибора, всё-таки решили остаться в крепости, и устроить Батурию засаду. Вернее, решение вынесли только Духовлад и Мстивой, так как Ратибор и Ворон, были до сих пор поглощены взаимным раздражением. По предложению Мстивоя, было решено (больше для того, чтоб «развести по углам» конфликтующих атаманов), что он с Вороном, отправится собирать на Совет «Медвежье Воинство», рассредоточившееся по всей крепости, а Ратибор, Вук и Духовлад – закончат переговоры с управляющим. Последние, с которыми остался и Волибор, и призванные Вуком разбои, снова вошли в Зал Совета.

Оставшиеся здесь разбои, уже вовсю снимали с вельмож драгоценности и изысканные шмотки. Особенно веселил чумазый персонаж, с взбалмошной шевелюрой и торчащей во все стороны неровной бородой, натянувший жёлто-красный шёлковый халат рунейского покроя, прямо поверх своей засаленной рогожи. Хозяин халата валялся на полу в одном исподнем и с перерезанным горлом: не хотел, видимо, расставаться с одеждой. Завидев вернувшихся атаманов, разбои прекратили грабёж, и на несколько шагов отступили от элиты Чёрного Края. Духовлад подозвал к себе Афанасия, и прохладным тоном заявил ему:

– Мы приняли решение остаться в крепости, и устроить засаду. Мне нужно ознакомиться с этой… книгой, в которой изложены расчёты, относительно обороны крепости.

– Что ж, это несложно. Я провожу тебя в библиотеку – спокойно ответил управляющий.

– Есть ещё кое-что – вмешался Вук – Покажи нам место, где можно надёжно запереть этого человека.

Афанасий взглянул на стоящего рядом с атаманом Волибора, и мгновенно перевёл взгляд обратно на Вука, ничуть не изменившись в лице. Но у Духовлада создалось впечатление, будто управляющий хорошо знает бывшего тысячного. Управляющий же, всё так же бесцветно отрапортовал:

– И с этим сложностей не будет. Запрём надёжно.

– Тогда давай сначала разберёмся с пленником, а уже потом отправимся в библиотеку – заключил Духовлад.

Управляющий сделал было шаг по направлению к выходу, но остановился, и негромко сказал главарю разбоев, указывая пальцем в сторону сбившихся в кучу вельмож:

– Насчёт этих: пользы вам – да и не только вам! – от них никакой не видать. Можете, конечно, маяться, запирать их, караулы выставлять… Но я б не стал. Вдруг кто сбежит, предупредит князя…

Одно мгновение понадобилось молодому бойцу, чтоб обдумать эти слова. Он повернулся к разбоям, только что «трусившим» вельмож, и отдал распоряжение недвусмысленным жестом, проведя себе по горлу ребром ладони. Афанасий уверенно зашагал в нужном направлении, а за ним Духовлад, Ратибор, Волибор и Вук. Последний снова сделал призывающий жест рукой четвёрке разбоев, перехваченных им ранее в коридоре, чем окончательно разрушил их надежды разжиться сегодня чем-нибудь серьёзным.

Процессия вышла из Зала Совета. За их спинами слышались удары стали, разрывающие слабую, не защищённую плоть, стенания и хрипы обречённых вельмож… Впрочем, всё это никого не волновало. Афанасий спустился по лестнице во двор, обошёл центральную постройку, и подошёл к ней с обратной стороны, отперев кованую решётку, чуть выше человеческого роста. Потолки здесь были невысокими, и вообще, помещение имело полуподвальный характер. Миновав решётку вслед за управляющим, разбои и их пленник оказались в продолговатом коридоре, шириной метра два, и около восьми в длину. Вдоль коридора, с правой стороны, были расположены четыре массивных дубовых двери на мощных железных петлях, оснащённые небольшими зарешёченными окошками, а в конце, на торцевой стене, прямо напротив входной решётки, располагалась пятая дверь: немного более широкая, и глухая, лишённая зарешёченного окошка. Афанасий достал из-под полы халата связку, на которой висело никак не менее полутора десятков ключей, и открыл ближайшую дверь, за которой оказалось небольшое, но уютное помещение (если можно применить такую характеристику в данном контексте). Здесь находилась довольно широкая кровать (из расчёта на одного человека), вполне приличные и прочные на вид стол и стул. На стене, противоположной входной двери, под самым потолком, находилось узкое горизонтальное окно, закрытое железной решёткой, вмурованной прямо в стену. Осмотрев помещение с порога, Духовлад спросил управляющего, указывая пальцем на задвинутую штору в дальнем углу:

– А там что?

– Отхожее место – бесцветно ответил тот.

Ухмыльнувшись, молодой боец прошёл через комнату, и заглянул за штору. Там находилась только полая деревянная тумба, чуть выше колена высотой, имеющая в верхней плоскости круглое отверстие, под которое, внутрь тумбы, было подставлено ведро. Характерные тёмные разводы внутри ведра, глубоко въевшиеся в древесину, свидетельствовали о том, что оно используется по данному назначению уже не первый год. Оставив в покое поганый угол, Духовлад ещё раз огляделся в помещении, придя к выводу, что оно вполне надёжно для содержания пленника. Выйдя из комнаты, он кивком головы велел войти в неё Волибору. Тот молча повиновался, и тяжёлая дубовая дверь закрылась за его спиной. Афанасий щёлкнул ключом в замке, и хотел было спрятать связку под полу, но Вук остановил его, взяв за рукав:

– Отдай мне этот ключ.

– Это будет правильно – поддержал Духовлад – Вы, с нашим пленником, похоже, приятели. Мало ли, что за блажь взбредёт тебе в голову…

Афанасий молча снял ключ со связки, и передал его Вуку, который, глядя прямо в глаза управляющему, сказал, принимая ключ:

– Если он действительно тебе друг, то уговори его не делать глупостей. Тогда всё у него будет в порядке. Нам его жизнь не нужна.

– Надо бы оружие у него отнять – пробурчал Ратибор – Не мальчик, пади… Опытный дружинник. Вдруг психанёт, да в драку полезет… Многих ведь положит.

– Может психанёт, а может не психанёт – возразил Духовлад – Зато, если полезть оружие отбирать, тогда точно отбиваться станет. Обратной дороги в княжью дружину у него теперь точно нет, а вот нам, он ещё неслабо пригодиться может.

– Я с Малышом согласен. Оружие его будет хоть немного успокаивать. Главное, чтоб людей вокруг него побольше крутилось – сказал Вук, и, повернувшись к четверым сопровождавшим их разбоям, грозно скомандовал – Останьтесь здесь, возле этой двери. Впрочем, можете меняться между собой так, как вам будет угодно. Главное, не оставляйте дверь без присмотра ни на секунду. Без меня, к ней никто приближаться не должен. Чтобы ни случилось, сразу ищите меня!

Ратибор решил усилить мотивацию только назначенных стражей, и, обведя их пристальным, недобрым взглядом, процедил сквозь зубы:

– Если узник сбежит, я с вас шкуру спущу! Живьём!

Увещевание подействовало, так как в глазах «караула», засияло искреннее рвение к добросовестному исполнению доверенных обязанностей. Даже Афанасий еле слышно хмыкнул себе под нос, найдя эту картину забавной, после чего сказал разбоям, желая обратить на себя внимание, побудив к важному и для себя делу:

– Теперь пойдём в библиотеку. Там хранится книга, в которой изложены интересующие вас вопросы.

– Погоди с библиотекой – остановил его Духовлад, вспомнивший о ещё одном очень важном, незаконченном деле – Здесь, в крепости, должен находиться человек, предавший нас. Где он?

– Здесь есть один человек, о котором я слышал, будто он был разбойным главарём. Его имя Предраг, это он вам нужен?

При упоминании этого имени, кровь вскипела в жилах Духовлада, а кулаки сжались добела на костяшках:

– Да, он. Проведи меня к нему, немедленно.

– Я бы тоже его повидал – процедил Ратибор, надавив левой ладонью на правый кулак, в пальцах которого угрожающе захрустели суставы.

– И я – тихо поддержал Вук.

– Это несложно. Он совсем рядом – заверил управляющий безразличным тоном, и пошёл в обратную сторону, вдоль ряда деревянных дверей.

Духовлад шёл за ним след в след. Близость вожделенного отмщения, приятно щекотала под ложечкой. Никогда, никогда ранее в его жизни, совершаемая им месть, ещё не была столь ожидаема, и столь неотвратима. Молодого бойца переполняло ощущение некой безграничной власти вершителя судеб. Это ощущение казалось ему вполне заслуженным, и он им гордился. Духовлад представлял себе, как Афанасий отопрёт дверь, подобную той, за которой скрылся Волибор, и его взору откроется вполне уютная и чистая комната, в которой и будет находиться Предраг, встревоженный шумом, доносящимся со двора. Молодой боец смаковал в своём воображении сцену, в которой у предателя глаза лезут на лоб, при виде бывших соратников. Он представлял себе, как Предраг будет ползать на коленях, плакать, умолять о пощаде, но жестокой участи ему не избежать…

Тем временем, управляющий миновал все одинаковые двери, и остановился у торцевой, лишённой зарешёченного окошка. Снова достав из-под полы свою впечатляющую связку ключей, он отворил дверь. Из открывшегося тёмного прохода, пахну́ло затхлостью плохо проветриваемого подземелья. Крутые ступеньки и невысокий каменный свод, вели куда-то вниз, где виднелись неясные отблески дрожащего света факелов. Афанасий уверенно зашагал вниз по ступенькам, и его спутники, переглянувшись, осторожно последовали за ним.

Спустившись по ступенькам, они оказались в подвале, не имеющем природного источника света. Помещение было достаточно обширным, примерно десять на десять метров, и четыре факела освещали его довольно сносно, хоть глазам и потребовалось некоторое время, чтобы окончательно привыкнуть к специфическому освещению. В подвале находились разнообразные пыточные приспособления, в большом количестве и на любой вкус. Посреди этого «царства боли» стоял человек, замерев на месте, и с испугом глядя на группу незнакомцев. Он был достаточно крупным, даже казался грузноватым из-за жирка, туго обтянутого рубахой, имел неестественно широко посаженные глаза, узкий лоб и широкое лицо, с отчётливой печатью слабоумия. Паника на его лице усиливалась, начиная приобретать уже плаксивые очертания, а толстенькие ножки, стали нервно потаптываться на месте. Афанасий, как единственный знакомый ему человек, поспешил к уроду с утешениями:

– Не бойся, не бойся! Это хорошие люди, это друзья! Они не сделают тебе ничего плохого!..

Он говорил это нежно и вкрадчиво, как будто маленькому ребёнку, даже поглаживая по плечу, и узколобый увалень, понемногу стал успокаиваться, видя, что незнакомцы лишь удивлённо на него таращатся, не предпринимая никаких угрожающих действий. Через пару минут он окончательно успокоился, и продолжил копошиться у своих страшных орудий, не обращая на пришельцев абсолютно никакого внимания.

– Кто это? – полушёпотом спросил у Афанасия Ратибор.

– Так, безымянный дурачок, палач здешний – ответил управляющий, не то сочувственно, не то просто задумчиво – Он не понимает, что делает, когда «работает». Не разговаривает с истязаемыми, не обращает внимания на их крики, мольбы, обещания… Они для него – просто материал, как доски для плотника. Несколько раз, чисто случайно, мне доводилось видеть его в деле… жуткое зрелище. Жертвы ожидают от своих мучителей насмешек, злорадства, глумления… Да чего угодно, только не полного безразличия. Многие, по незнанию, могут возразить, мол, кому есть дело до этого, когда тебе рвут плоть раскаленным железом?! А вот и есть дело. Истязаемому, дают некоторое время почувствовать, что его палач не видит в нём живого существа, а потом оставляют с ним наедине. В большинстве случаев, даже когда человек крепок духом, и готов терпеть пытки, ему, во время истязаний, постоянно твердят, что стоит сознаться, или выдать некую тайну, и его мучения немедленно прекратятся. Эти увещевания и есть основной упор для силы духа, которая питается тем, что отвергает эту возможность. Когда же человека оставляют наедине с палачом, который его просто не видит и не слышит, монотонно выполняя свою функцию, возможности остановить всё это, попросту нет. Истязаемый может орать во всё горло, что сознаётся в чём угодно, выдаст любую тайну, палач всё равно будет продолжать своё дело, ибо отсутствуют те, кто способен остановить его. Получается, что, как я выразился ранее, «упор для силы духа» отсутствует, а не найдя опоры, это качество становится бесполезным. Я не слышал ни об одном узнике, который хоть раз остался бы наедине с «дурачком», и не был бы сломлен к возвращению дознавателей. Батурий очень любит лично присутствовать при работе этого палача. Просто любуется.

Ратибор, выслушав жутковатое повествование Афанасия, задумчиво протянул, глядя на слабоумного:

– А у него много общего с Вороном: тоже «дурачок», тоже «не понимает, что делает» …

Духовлад наконец мысленно отвлёкся от душещипательной истории о местном трудяге, вспомнив, зачем они, собственно, явились в это подземелье. Он огляделся в пыточной камере, освещённой неясным светом факелов. Вдоль одной из стен, на расстоянии метров двух от неё, проходила грубая, железная решётка, разделённая на пять примерно одинаковых участков такими же решётками, расположенными перпендикулярно. Пол, в образованных таким образом клетках, был густо присыпан соломой. Никаких лежаков или скамеек в них не было, они все были пусты… Хотя нет: в одной из них, под самой стеной, что-то еле заметно зашевелилось. Духовлад сфокусировал взгляд, который выхватил из полумрака еле заметные очертания человеческого тела. Молодой боец подошёл к одному из факелов, вынул его из настенного крепления, и с ним в руках направился в сторону заинтересовавшего его объекта. Афанасий поспешил к тому же месту, и отворил перед главарём дверь клетки. Факел осветил лежащее на полу человеческое тело. Атаманы, подошедшие вслед за Духовладом, также как и он, хранили молчание, разглядывая жуткую находку. Предрага удалось узнать не сразу: растрёпанные волосы, осунувшееся лицо пепельного цвета, ужасающие язвы, вместо выжженных глаз. Одежда на нём была изодрана, а обе штанины вообще были оборваны чуть выше колена. Ноги были переломаны, о чём свидетельствовали внушительные опухоли в районе коленных суставов, кожа на которых, была уже лилового цвета. Запах, расточаемый телом бывшего главаря, говорил о том, что истязаемый уже некоторое время справляет природные потребности под себя.

Зрелище вызвало в душе молодого бойца целый каскад эмоций. Ненависть и желание мстить, отступили на второй план, уступив место шоку от увиденного, и (чего совсем не ожидал Духовлад!) состраданию. Холодное, расчётливое сознание твердило, что всё это закономерно, и вполне заслуженно подлым предшественником, но эмоции, обильно источаемые тронутым сердцем, здравый смысл полностью заглушить не мог. Молодой боец попытался было обратиться к Предрагу, но слова комом встали у него в горле. Как следует собравшись, он смог заговорить только со второй попытки, с громадным усилием придавая жёсткости своему голосу:

– Ну, как себя чувствуешь? Выгодно продался?

Предраг вздрогнул, узнав голос, и взволновано зашевелил пересохшими губами:

– Малыш? Это ты? Тебя взяли живым?

– Нет, это мы захватили Кременец! – ответил Духовлад, с неожиданным даже для себя тщеславием.

– «Захватили Кременец»?! Ха-ха-кх-кх-кх – Предраг повторил его слова, и попытался рассмеяться, но смех тут же перешёл в рваный кашель, явно доставлявший ему сильную боль. С большим трудом откашлявшись и некоторое время помолчав, набираясь сил, Предраг снова подал свой слабый голос – Послушай меня, Малыш, беги отсюда, пока ещё есть возможность. Затеряйся в какой-нибудь забытой деревне, а лучше в глухом лесу. Князь и его люди никогда не спустят вам этого нападения. Они будут преследовать вас, пока не переловят всех, и – уж поверь мне – быстро сдохнуть вам не дадут!

– Не переживай, тебе этого не увидеть – грубо ответил молодой боец.

– Тут уж ты прав, ну да дело ваше. Решили, что можете бодаться с княжьей дружиной? Бодайтесь. Ты спросил, выгодно ли я продался? Нет, не выгодно, как видишь. Нужно было уходить с медоварни не к Кременцу, а в другом направлении. А я, как глупый щенок, придумал себе сказку, в которой меня, «за мою неоценимую помощь», возьмут на побегушки к какому-нибудь высокородному господину. Я готов был начать с самого малого, и был уверен, что со временем смогу добиться многого своим умом, и знай, Малыш, что так бы оно и было, стоило бы мне хотя бы зацепиться. Но я обманул сам себя, ведь мне даже не удалось увидеть высокородных господ! Приехав сюда, я сразу же попал в руки твердолобых подручных, которых снабдили чётким инструкциями, и мне просто не на кого было производить впечатление своим проницательным умом. Теперь ты можешь видеть, как дорого мне обошёлся мой просчёт. Но я повторюсь: я не пал жертвой чьего-то хитроумного плана, не сумев просчитать возможных ходов. Это я, Я сам себя обманул! Кха-кха-кха…

Разволновавшись, он опять захлебнулся рваным кашлем, и, прокашлявшись, снова взял паузу для отдыха. Во время этой паузы, никто из присутствующих не осмелился нарушить молчания. В напряжённой тишине все смотрели на искалеченное тело, не в силах оторвать глаз, и терпеливо ожидали продолжения откровений. Наконец Предраг снова заговорил:

– Я не знаю, сколько времени я здесь провёл – день или месяц. Но за это время, мне пришлось пережить многое. Боль, невыносимая боль, была моим бессменным спутником всё это время. Но сейчас я спрашиваю себя: на много ли лучше я чувствовал себя раньше? Коротать день за днём в окружении тупых, вонючих недоносков, чьи стремления в жизни не превышают по смыслу даже копошения червей в навозной куче. Не видеть вокруг себя ничего, кроме ваших поганых рож. Зимой и летом ютиться в лесных лачугах, нюхая запах ваших немытых тел, общаться с вами, и понимать, насколько вы все, без исключения скудоумны: вот что было настоящими пытками! Я сожалею о том, что направился в Кременец, ведомый слепым мечтами, но я ни капельки не жалею, что поставил вас всех под удар, ибо одна моя жизнь, ценнее всех ваших вместе взятых. Ты, щенок, наверное смотришь на меня сейчас с ненавистью. Что, думаешь, будто сможешь причинить мне боль, которая затмит всё то, что я пережил за последнее время?! Ну, так давай, попробуй! Ненавижу вас, мрази вонючие! Всё ваше поганое «воинство»! Жаль не увижу, как всех вас пересадят на колья! Кха-кха-кха…

С каждым словом, произнесённым Предрагом, в Духовладе всё сильнее закипало негодование, и когда тот в очередной раз зашёлся кашлем, молодой боец выхватил меч, и разрубил предателю лицо, завершив его страдания. Злость никуда не делась, но он уже предполагал, что так может случиться. Духовлад вполне отдавал себе отчёт, что своими последними словами, Предраг как раз и добивался того, чтобы его лишили жизни, и избавили от мучений. Его злили не слова Предрага, а осознание своего перед ним бессилия. Ранее, в разгар своей жажды мести, молодой боец представлял себе встречу с Предрагом совсем иначе. Точнее сказать, он ждал другой реакции от предателя: паники, порождённой страхом смерти, бесконечных слезливых молений о пощаде. В действительности, Духовлад был уверен, что стоило бы ещё немного помедлить, и вместо оскорблений и проклятий, с уст Предрага посыпались бы всё-таки мольбы, только о смерти. О смерти, как об избавлении. Сейчас молодой боец увидел, что в сложившейся ситуации, у него попросту не было инструментов, с помощью которых он мог бы вызвать у ненавистного Предрага столь вожделенный страх, и «удар возмездия», превратился в «удар милосердия». Духовлад сейчас в первый раз всерьёз задумался о смерти. Он решил для себя, что смерть – это всего лишь безликий факт, а вот уже эмоциональное состояние, ей предшествующее, делает из неё либо кару, либо избавление, либо так и оставляет безликим фактом.

Круто развернувшись, Духовлад твёрдо зашагал прочь из пыточной камеры. Немного погодя, за ним потянулись атаманы, а уже за ними по ступенькам поднялся Афанасий, и закрыл за собой массивную дубовую дверь на ключ.

***

Златоврат, столица Белого Края. В открытые ворота детинца⁵, строем в колонну по два влетели несколько десятков всадников. Бордовый стяг, с изображённым на нём мечом, разрубающим щит, свидетельствовал, что отряд прибыл из Черска. В одно из окон княжьего приёмного зала, за всадниками наблюдала княгиня Мария. Рядом с ней стоял Евгений, человек, исполняющий обязанности её Главного Советника, а также Старшего Воеводы Белого Края. Где бы не выступала княгиня с очередной пламенной речью (а случалось это крайне часто), и перед каким бы собранием это не происходило, Мария всегда уделяла немало времени, перечислению заслуг Евгения перед Белым Краем, восхваление его всевозможных способностей и талантов. Впрочем, расхожий в высшем свете края анекдот, указывавший на то, что главные таланты Евгения проявляются исключительно в постели княгини, не то, чтобы был близок к истине… Он являлся её прямой констатацией.

Княгиня с постным видом наблюдала, как всадник, что был ведущим в колонне, спрыгнул с коня и, небрежно швырнув поводья конюху, решительно зашагал в сторону парадного входа. Остальные остались во дворе, спешившись, но пока не рассёдлывая лошадей. Движения ведущего, были резкими и нервозными, на лице, даже с расстояния, читалось возмущение, а также явное намерение к выяснению отношений. Ничуть не меняясь в лице, Мария задумчиво высказала мысли вслух:

– Ах, Всеволод, Всеволод. Совсем как дитя, ей богу, ни капли самообладания. Лицо у него, всегда просто флаг его настроения. Где его ни тронь, он тут же и покажет. Ну как таким не вертеть, используя в своих интересах? И главное, предсказуемый какой: всё сделает в точности по чужому расчёту. Если бы ещё не было этих утомительных выяснений отношений… Сейчас опять ему, как маленькому, всё разжёвывать придётся, успокаивать. Надоел уже со своей честью. Ну да ладно, главное, чтобы бушевать тут не начал.

– Прикажи привратнику не пускать его к тебе. Пусть посидит за дверью, поостынет – заботливым тоном предложил Евгений, нежно положив руку на плечо княгини.

– Чтобы он сюда верхом въехал на этом привратнике?! – ответила та, небрежным движением плеча, сбросив руку фаворита – Тогда уж он точно бушевать начнёт. И кто его успокаивать будет? Уж не ты ли?

– Если понадобиться, то я готов призвать этого мужлана к порядку! – грозно заверил Евгений, воинственно схватившись за рукоять меча – И напомню ему, что он находится в столице, во дворце княгини Белого Края, а не в своём забитом клоповнике!

Мария бросила на него насмешливый взгляд, и ответила:

– Понимать, что ты можешь себе позволить, гораздо важнее, чем помнить, где ты находишься. У меня достаточно людей, задача которых заключается в обеспечении моей безопасности. Твоя же главная задача совсем другого рода. Помни об этом, и веди себя хорошо. Не нужно дразнить пса, которого я хочу успокоить.

Прямой плевок в мужское достоинство Евгения остался без реакции. Он был любовником княгини уже не первый год, и уже давно смирился с её любимым развлечением: нещадно унижать своего фаворита, будучи наедине. В этом она просто не знала границ, для неё не существовало запретных тем, неуместных поводов… только не в постели. Там она была кроткой и послушной, заботясь, похоже, об удовлетворении партнёра больше, чем о своём собственном. Евгений был уверен, что первое, это что-то вроде мести за второе. Он научился легко проглатывать эти нападки, чему способствовало ещё одно обстоятельство: в присутствии других людей, она готова была разорвать на куски кого угодно за своего любовника. Вернее сказать, почти кого угодно. Некоторых людей, благодаря высокой степени их собственной полезности в вопросах государственного характера, Мария даже сама для себя принципиально считала неприкосновенными. В любом случае, в Белом Крае лишь единицы могли позволить себе высказать вслух недовольство фаворитом княгини. Правда, Евгений хоть и научился глотать оскорбления, но забывать – нет. Он помнил каждый момент, когда от очередной уничижительной тирады Марии, ему хотелось не то провалиться сквозь землю, не то срубить ей голову.

Из-за парадных дверей донеслись еле слышные пререкания, затем глухой звук упавшего тела, двери открылись, и в приёмный зал твёрдым шагом вошёл Всеволод. Взгляд его пылал негодованием, но было видно, что он прилагает внутренние усилия, чтобы успокоиться. За его спиной, с пола поднялся привратник, и на заплетающихся ногах, вбежал в зал следом за управляющим Черска, оставляя за собой след на полу из капель крови, обильно струящейся из разбитого носа.

– Великая княгиня! Я пытался вынудить его оставить оружие у входа, но он напал на меня… Исподтишка! Не бойтесь, я сейчас же позову стражу!..

– Не надо стажи, всё в порядке. Ступай лучше умойся – спокойно ответила княгиня, неморгающим взглядом впившись в зрачки буйного гостя.

Привратник понуро поплёлся на выход, вытирая кровавые сопли рукавом дорогого кафтана. Когда он сомкнул за собой парадные двери, Мария суровым, холодным голосом промолвила:

– Здравствуй Всеволод. Будь добр, объясни мне, что заставило одного из самых лучших, и самых верных моих людей, врываться в мой дворец, и избивать челядь?

Это обращение, явно заставило управляющего немного поостыть, и он стал сдержанно излагать суть своих претензий:

– Думаю, Вам известна причина моего негодования. Некоторое время назад, я побывал с посольской миссией в Радовеже, где провёл переговоры со смотрящим этого города, Павлом. Зная о том, что Павел был оскорблён своим государем – князем Батурием – я заверил его, что всё войско Белого Края придёт к нему на помощь, если он выйдет из-под покровительства Батурия, и изъявит готовность принести присягу на верность Вам – владычице Белого Края. Павел, положившись на моё заверение, вскоре избил княжьих сватов, и отрёкся от покровительства Батурия, о чём немедленно известил меня через своего посланника. Не теряя времени, я отправил Вам алогичное послание и бросил клич о созыве войска по всей своей области. Через неделю у главных ворот Черска уже собрались три тысячи пеших, и тысяча конных дружинников – отборные воины, лучшее, что может предоставить моя область. А Вы даже не удостоили меня письменным ответом! Я, как полный дурак, просидел несколько недель в полной боевой готовности, а Вы не удосужились написать мне несколько строк с объяснениями! Батурий взял Радовеж, и посадил на кол человека, доверившегося МОЕМУ СЛОВУ! До меня дошёл слух, что, пока Павел умирал в муках, Батурий на его глазах убил двоих его малолетних сыновей, и изуродовал дочь. Теперь, думаю, Вы понимаете, почему я позволил себе ворваться в Ваш дворец, и избить челядь, надменно преградившую мне дорогу!

Мария не смогла удержаться от накатившейся на язык циничной остро́ты, и притворно заключила, изображая недоумение:

– Так что ж это получается?! Ты – обещал, Павел – предавал, Батурий – убивал, а виновата во всём я?!

Глаза Всеволода округлились, и стали ещё больше наливаться кровью. Настолько пренебрежительного отношения к себе, он явно никак не ожидал, и княгиня уже корила себя за неуместное поведение, а Черский управляющий разразился возмущённой тирадой:

– Я обещал ему помощь, потому что Вы заверили меня, будто наступил самый удачный момент, для освобождения Чёрного Края от тирании Батурия. Едва прознав, что Батурий серьёзно оскорбил Павла, в канун свадьбы своего сына и его дочери, Вы убедили меня отправиться в Радовеж с посольской миссией! Я не желал, но вы настояли, утверждая, что «моя безупречная репутация» сыграет добрую славу Земле Ругов, так как в моих словах никто не усомнится. Вы настаивали, зная, сколько взаимных нападений было между нашими с Павлом уделами. Я и мои люди не раз и не два встречались в бою с Радовежской дружиной, и всегда эти стычки были ожесточёнными и кровопролитными. Мы с Павлом хорошо знали друг друга как враги, и ненавидели друг друга. Но ненависть – это благородное, и вполне природное отношение к открытому врагу, это удел воинов. Другое дело презрение – удел лжецов и трусов. Вы уговорили меня примериться с Павлом, и дать ему определённое обещание. Я поддался на Ваши уговоры, пришёл с посольством во вражеские владения, как будто извиняясь, терпел оскорбительные нападки радовежских придворных, и всё это, во имя возможности разделаться, наконец, с ненавистным Батурием. Павел же, хорошо отнёсся ко мне, и принял моё предложение, закрыв рот своим шавкам, а я ответил ему гнусной ложью, растоптав на корню славу своего Честного Слова только потому, что изначально Вы солгали мне, очевидно даже не собираясь выступать с войском к Радовежу! К тому же, помимо того, что вы позволили себе вытереть ноги о мою честь, Вы ещё и пренебрегли замечательной возможностью, ударить по неполному войску Батурия вместе с радовежцами, в момент внутреннего раскола Чёрного Края! Как вы объясните мне это?!

Во время экспрессивного всплеска управляющего, Мария оставалась внешне вполне спокойной, и едва он утих, она стала так же спокойно, но жёстко и уверенно излагать:

– Начну с последнего. Ты, Всеволод, спрашиваешь, почему я позволила себе пренебречь «замечательной возможностью» ударить по ослабленным войскам Батурия? Так я отвечу тебе: потому что он ещё не достаточно ослаблен. Может Батурий и хороший воин, и даже неплохой полководец, но правитель из него, как гончар из медведя. Ты думаешь, будто я собиралась вести свои войска в битву, чтобы сохранить для Павла Радовежскую область?! Да сдался он мне! Чтоб потом при каждом застолье выслушивать его тщеславные речи, по поводу значимости его вклада в дело победы над Батурием? Нет уж, увольте. Но это только начало. Я хочу вынудить этого неуравновешенного борова, собственноручно перебить всех своих Смотрящих, на которых хоть в чём-то можно положиться. Пусть этот дурак, окажется в кружении одних трусов, воров и лжецов, тогда и повоюем. Я не понимаю, почему ты так переживаешь из-за случившегося. Ты лгал, но ты лгал врагу. Как сказал один древний восточный полководец «Война – путь обмана». Думаю, спорить с этим глупо.

– Да, спорить глупо – никак не желал успокаиваться Всеволод – Но это ВОЙНА путь обмана! На тот момент у нас с радовежцами было перемирие. Я дал человеку своё Слово, и он поверил ему. А теперь он мёртв, мертвы его сыновья. Мне уже никогда не восстановить своего Честного Имени!

– Да перестань – нервно поморщилась княгиня – Неужели ты думаешь, что он согласился, полностью положившись на тебя? Павел по любому обдумал запасные варианты, он не так глуп (Мария еле сдержалась, чтоб не сказать «в отличие от тебя»). Уверена, что, в крайнем случае, он вполне готов был оборонять Радовеж самостоятельно, просто его предали подручные, надеясь на щедрую награду от Батурия.

– Вам, с вашей расчётливой натурой, никогда не постичь моих чаяний – молвил Всеволод резко охладевшим тоном. Возбуждение в его голосе пропало. Создавалось впечатление, что он либо просто устал спорить, либо осознал, наконец, полную бесполезность этого занятия – Вы просто уверены, будто Ваши цели настолько высоки и судьбоносны, что оправдывают любую ложь. Я даже не стану осуждать Вас за это, в конце концов Вам отвечать на Судилище Богов. Я также не обманываю себя в отношении искренности поступков Павла, так как меня и это особо не касается. Меня волнует только моя собственная честность, так как я выбрал её главным ориентиром на своём жизненном пути! Вы, княгиня, лгали мне, и лгали мне сознательно. Лгали, чтобы я, в свою очередь, тоже солгал. Что ж, Ваша задумка увенчалась успехом… Ценой моего честного имени. Похоже, вы находите эту цену вполне приемлемой, даже привлекательной, а моё возмущение видится Вам некой временной детской блажью, ребячеством. Я сделал то, что Вы просили, потому что верил Вам. Теперь я знаю, что вы без раздумий обманули меня, ради достижения своих целей, так как же могу верить Вам впредь?

– Похоже, ты забылся?! – подал надменный голос Евгений – Твоя задача не верить, а послушно выполнять приказы! Как ты вообще смеешь обсуждать приказы госпожи?!

Фаворита княгини и Всеволода, разделяло расстояние шагов в пять. Черский управляющий медленно перевёл на Евгения взгляд, полный презрения и, также медленно достав меч из ножен, ответил ровным, спокойным голосом, явно считая противника недостойным собственной ярости:

– Своего высокого положения, я добился вот этим мечом. Ещё раз осмелишься заговорить со мной по какому бы то ни было поводу, и я им под корень вырублю тебе то, чем сумел добиться своего высокого положения ты.

Залившись краской негодования, Евгений тоже выхватил меч, но в тот же миг между мужчинами, уже готовыми броситься друг на друга, встала Мария. Стоя лицом к Всеволоду, она грациозно сняла со среднего пальца левой руки дорогое золотое кольцо, очень тонкой работы, с огромным рубином, искусно вделанным в кольцо в виде большого красного глаза. По древнему обычаю ругов, господин, снимающий в подобной ситуации с себя драгоценность, признаёт свою неправоту, и, передавая драгоценность слуге, просит таким образом извинения. Приняв подарок, слуга показывал, что не держит обиды на него, и готов дальше верно ему служить. Если же не принимал, то отрекался от господина, но такое развитие было настолько нелепым, что даже не укладывалось в голове. Во всяком случае, остаться в живых после этого, слуге могло помочь лишь невероятное везение.

Мария, как тонкий психолог, подготавливала Всеволода разговором именно к такой развязке, но по её задумке, в споре должно было пройти ещё несколько этапов, в ходе которых, она собиралась не вербально показать, что увидела проблему с точки зрения Всеволода, затем, что признаёт свою ошибку, и, наконец, будто искренне раскаивается. Но, из-за внезапно возникшего конфликта, княгине пришлось экстренно перейти непосредственно к завершающей фазе своего плана, отбросив несколько столь важных этапов, дабы спасти жизнь своего фаворита (а главное, памятуя об угрозе Всеволода, спасти то «чем Евгений сумел добиться своего высокого положения»).

Глядя на протянутое в его сторону кольцо, Черский управляющий умолк, и не спешил с дальнейшими действиями. Видя сомнение в его глазах, Мария уже стала успокаиваться, решив, что теперь Всеволод никуда не денется, но тот вдруг резко развернулся и, не взяв кольца, уверенно направился к выходу. Толкнув нагою тяжёлую створку парадных дверей с такой силой, что та с грохотом ударилась о стену, Всеволод покинул Приёмный Зал. В дверном проёме мелькнул силуэт привратника, который, опасливо сопровождая взглядом грозного гостя, бережно закрыл за ним тяжёлую дверь.

Мария с задумчивым видом, неспеша подошла к тому же окну, сквозь которое наблюдала за прибытием Черских всадников. За ней следовал Евгений, который злобно шипел сквозь зубы:

– Зови стражу! Нужно не дать ему покинуть Златоврат! Он предаст тебя! Ему нельзя больше доверять!

– Ему и не нужно верить. Его достаточно знать и понимать. Сейчас он зол на меня, и если продолжить его дразнить, то он ещё сильнее разойдётся. Сейчас он вернётся к себе в нору, и успокоится, не пройдёт и месяца. К тому же в Черске, его боготворят все: придворные, дружинники, купцы, простолюдины… Если здесь хоть волос упадёт с его головы, то смуты в Черском крае не избежать. А я не для того устроила Батурию Радовеж, чтоб повторять его ошибки в Черске. Предательства от него ожидать тоже глупо. Он скорее сам себе брюхо вскроет, чем сознательно предаст кого бы то ни было. А если вдруг начнётся война, то он никак в стороне не останется. Будет зубами скрипеть, но в дружину явится. Таков уж он по натуре своей…

Замолкнув, нервно покручивая в пальцах левой руки отвергнутое кольцо, она смотрела, как Черский управляющий и его эскорт, садятся в сёдла и, в колонну по два, рысью скрываются за воротами детинца. Надев кольцо обратно на палец, княгиня внезапно развернулась, и со всего размаха влепила Евгению сочнейшую оплеуху, многократное эхо от звонкого звука которой, разошлось под высокими сводами зала:

– Тебя кто за язык дёргал?!.