Читать книгу Сброд - Константин Квашин - Страница 15

Отряд ополченцев, под (весьма шатким, даже условным) командованием Волибора, подошёл к медоварне. В предрассветной серости, когда уже не тьма, но ещё не свет, отлично различались распахнутые настежь ворота и отсутствие возле них даже спящих часовых – верный признак глубокого массового запоя среди разбойников. На лицах ополченцев, несколько уставших после длительного перехода, и жадно хватавших ртами влажный, тяжёлый воздух наступающего утра, проступило злорадное предвкушение скорой лёгкой расправы над теми, из-за кого им пришлось шагать больше суток почти без отдыха.

Когда ополченцы, почти бесшумным потоком просачивались сквозь распахнутые ворота, Волибор нарочно притормаживал, чтобы оказаться в самом конце бесформенной толпы. Последним пяти ополченцам, он преградил дорогу со словами:

– Подождите, нужно закрыть ворота, чтоб никто из них не смог уйти!

Недалёкие голодранцы, с радостью кинулись притворять предложение в жизнь, с ходу увидев в этом хорошую идею. Сомкнув массивные створки, и даже впятером, с трудом заблокировав их тяжеленным бревном-запором, валявшимся рядом, ополченцы, воодушевлённые жаждой крови, бросились догонять товарищей, уже вбегающих в жилые бараки, из которых послышался шум некой возни. Вдруг, подобно мощному громовому раскату, из одного барака раздался дикий боевой клич, вырвавшийся из сотни глоток. Словно в ответ ему, из остальных бараков послышались подобные кличи. Шум, доносящийся теперь из помещений, вовсе не был похож на звуки тихой расправы. Это были звуки полноценного боя. Брань, звон оружия, стоны и хрипы – таков был приветственный гимн новому дню, робко вступающему в свои права!

Волибор обратил внимание на дозорную вышку, находящуюся рядом с воротами. Он подошёл, и встал рядом с лесенкой, ведущей на её вершину, достав меч из ножен. Теперь, когда ворота были заперты, и тяжёлый запор находился на своём месте, эта лесенка, являлась единственным способом покинуть территорию медоварни: самому через трёхметровый частокол не перебраться, а подсаживать друг друга, хаотично спасающиеся в ужасе вряд ли станут. Конечно, перепрыгивая с вышки через такой высокий забор, при приземлении можно было серьёзно повредить ноги, но ведь лучше остаться на всю жизнь хромым, чем лишиться головы…

Шум упорного боя радовал слух недолго. Через минут десять, показавшихся одним мгновением, из бараков стали пытаться выбегать ополченцы, ошеломлённые неожиданным ответным ударом, но их товарищи, толпящиеся у входа, не успев попасть внутрь, и потому толком непонимающие что происходит, не давали им покинуть смертельную ловушку. Ополченцы, ожидавшие лёгкой расправы над противником, не имели ни дисциплины, ни боевого опыта, ни даже примитивного «стадного инстинкта». Осознав, насколько круто действительная диспозиция отличается от предполагаемой ранее, каждый из них послал «Общее Дело» ко всем чертям, и озадачился исключительно попытками в паническом бегстве спасти собственную жизнь.

Разбои же напротив, лишь слегка ощутив, как дрогнули ряды столь грозного противника (для них, это всё ещё были закалённые в боях дружинники Батурия), в один миг не просто воодушивились, но преисполнились некой неистовой яростью. Они преследовали разрозненные кучки обескураженных ополченцев, курсирурующие в разных направлениях, в безнадёжных поисках выхода из замкнутого пространства проклятой медоварни, и безжалостно их уничтожали. Мстивой, поначалу встревоженный такой лёгкой сдачей позиций со стороны нападавших, пытался остановить столь опрометчиво развивающуюся контратаку разбоев, опасаясь западни. Но оказавшись во дворе, заметив закрытые ворота, и осознав всю односторонность происходящего, бывший сотник несколько успокоился. К нему подбежал слегка запыхавшийся Духовлад, и спросил, указав окровавленным мечом на труп одного из нападавших:

– Разве это дружинники?!

– Разумеется нет! – уверенно ответил Мстивой – Больше похоже на ополченцев… Нужно постараться пленить человека, который сможет нам всё объяснить. Кого-то из командиров.

Волибор всё ещё спокойно стоял у той же лесенки. Он (не без удовольствия) наблюдал, как снующие из стороны в сторону группки ополченцев, тают под ударами разбойников. Заметив человек пять своих «подчинённых», бегущих в его сторону – к спасительной лесенке – он помял в ладони рукоять своего меча, выбирая оптимальное положение для пальцев, и на его устах, заиграла злобная усмешка. Первым бежал самый старший и опытный из «неуставных вождей». Он уже понял, что прорваться к лестнице, ему удастся только через бой с бывшим тысячным. На лице его отразилось отчаяние, пропитавшее всё его естество: он вовсе не питал иллюзий по поводу победы над прожжённым воякой, но безысходность ситуации, не оставляла ему других вариантов, кроме как положиться на счастливую случайность. Волибор спокойно ждал, слегка приподняв свой меч. С виду он был вполне спокоен, но его ноги уже были подобны заряженным пружинам. В тот момент, когда приближающийся ополченец стал неумело, с большим замахом, заносить своё копьё для удара на всём ходу, Волибор молниеносно метнулся ему на встречу, ловким нырком обойдя наконечник, и обрушил на него выверенный рубящий удар. Этот мощный удар, разрубил надвое древко копья, одновременно прорубив глубокую, прямую борозду, начинающуюся с правой стороны основания шеи, а заканчивающуюся под левой грудью. Хрипящее тело грохнулось на колени, а за тем на живот, ещё немного проехав на нём по инерции. Одновременно с тем, как первая жертва Волибора замерла на земле, его клинок уже разрубал лицо следующей. Оставшиеся несколько ополченцев сбавили скорость, силясь понять, по какой причине бывший тысячный атаковал их товарищей, и тут же были настигнуты разбоями, беспощадно их перебившими. Один из разбоев, раззадоренный успешным боем, смело кинулся на Волибора, пытаясь нанести колющий удар копьём. Слегка скользнув вперёд и вправо едва заметным полушагом, бывший тысячный, ударом левого предплечья в древко оружия противника, перенаправил вектор его укола в пустоту, одновременно заводя левое плечо за спину, как бы пропуская разбойника, по инерции пролетающего мимо. Но когда тот поравнялся с ним, суетно перебирая ногами в поисках потерянного равновесия, подхватил его левым предплечьем под горло, и крепко зажал, правой рукой подставив кромку меча под кадык пленника. Ощущение холодной стали у собственного горла, мгновенно остудило воинственный пыл разбойника, и он стал послушен и податлив. Волибор стал задним ходом забираться на лесенку, подтягивая за собой захваченного разбоя, который сотрудничал как мог, растерянно расставив в стороны руки. Поднявшись достаточно высоко, чтобы не опасаться нападения с флангов или с тыла, Волибор стал выглядывать в толпе собирающихся разбоев тех, с кем можно было бы начать переговоры. В первые ряды разбоев, нерешительно топчущихся у смотровой вышки, и не знающих, что делать, протолкнулся Ворон. Глядя на тысячного сквозь снисходительную улыбку, он осведомился у него:

– Ты хочешь спасти свою жизнь, в обмен на жизнь захваченного тобой человека?! Так он всем здесь безразличен! Я, например, даже не знаю как его зовут!

– Вторак! Меня зовут Вторак! – оживлённо сообщил Ворону перепуганный заложник, как будто это могло что-то изменить.

– В обмен на его жизнь, я хочу всего лишь поговорить – сообщил Волибор, выглядывая из-за спины заложника.

– Говори! – радушно улыбаясь разрешил Ворон, пожимая плечами в знак того, что не видит в этом никаких проблем.

– Говорить я хочу с тем, кто что-то решает. И поверь, мне есть что предложить! – интригующе заявил бывший тысячный.

К вышке стягивалось всё больше разбоев, так как все ополченцы были уже перебиты. Сквозь толпу к Ворону пробрались Духовлад и Мстивой. Когда взгляды беглого сотника и опального тысячного встретились, то задержались друг на друге, скрупулёзно изучая. Волибор не узнал сотника (мало ли сотников в дружине), но кожаный нагрудник с теснённым вепрем и несколько знакомые черты лица, заинтересовали его. Мстивой же узнал Волибора сразу: в дружине Батурия, этот человек был известен всем. Будучи постоянным объектом язвительных шуточек других тысячных и сотников, занявших свои места благодаря лести и доносам, в то же время, он был искренне уважаем простыми дружинниками. Повернувшись к Духовладу, Мстивой сказал ему в полголоса:

– Нужно послушать, что может сказать этот человек.

– Отпусти своего пленника – обратился Духовлад к тысячному – Мы выслушаем тебя.

– Пусть побудет пока со мной – криво усмехнулся тот – Мне будет спокойнее.

– Тогда говори – пожал плечами молодой главарь.

– Прямо здесь, при всех? – уточнил тысячный.

– Прямо здесь. Пусть все решают, стоит ли оставлять тебе жизнь. Так что ты можешь предложить?

– Казну князя Батурия! – громко ответил Волибор, наслаждаясь произведённым эффектом.

Гробовая тишина воцарилась над разбойным воинством, сменившаяся, спустя несколько мгновений, нестройным гулом взволнованных перешёптываний.

– И в каком она у тебя кармане? – с насмешкой поинтересовался Ворон, вызвав в толпе множество подхалимских смешков.

– Ты прав – ответил Волибор – Я не могу отдать её вам буквально, прямо сейчас, так как она находится в Кременце. Но я могу детально нарисовать план крепости. Сейчас там всего сотни три стражников. Они слишком сильно развращены мыслью о том, что охраняют самую хорошо укреплённую твердыню в Земле Ругов. Я помогу вам спланировать нападение, и проведу внутрь крепости без боя. А там вы уже без труда расправитесь с разрозненными отрядами стражников. Батурий с дружиной сейчас осаждают Радовеж, а этот городок отлично укреплён. Так что, думаю, осада продлиться не меньше нескольких месяцев. За это время вы без труда успеете очистить сокровищницу, и убраться из Чёрного Края в любом желаемом направлении.

Со всех сторон поднялся галдёж: каждый из разбоев считал своим долгом высказать мнение по поводу рискованного предложения. Волибора встревожило то, что разбои не клюнули на его предложение так опрометчиво, как он рассчитывал. Многие, конечно, соблазнились таким жирным кушем, но большинство, всё же, выказывало опасения, по поводу участия в подобном мероприятии.

Духовлад, некоторое время находившийся в задумчивом безмолвии, наконец, спросил у Волибора:

– Княжья казна… Это, конечно, хорошо. А где Предраг, человек, который привёл нас на эту медоварню, напоил, а после, как я понимаю, дал вам об этом знать?

– Он в Кременце. Ожидает возвращения князя – коротко ответил тысячный, не вдаваясь в подробности.

– Помимо хорошей добычи – громко произнёс Духовлад – В Кременце нас ждёт Предраг, которого надо бы поблагодарить за наш удачный налёт на медоварню. Отпусти нашего человека. С твоей головы не упадёт ни один волос, я обещаю.

Последние слова были обращены к Волибору. Он немного помедлил, взвешивая свои шансы, и решившись, отпустил заложника, слегка толкнув его в спину, давая понять, что тот может идти на все четыре стороны. Разбойник, не веря своему счастью, стремглав побежал вниз по лесенке, но споткнувшись, покатился по ней кубарем. Едва распластавшись у основания лестницы, он подскочил на четвереньки, и таким способом, жалобно охая, отбежал подальше. Волибор степенно спустился следом за ним, пока ещё не пряча меч.

– Так мы ничего не решим – заключил Духовлад, оглядывая галдящих и спорящих разбоев, доказывающих друг другу правильность своей точки зрения, не трудясь выслушивать доводы своих оппонентов. Ситуация вот-вот грозила перерасти в массовую потасовку – Сейчас я, вместе с атаманами, допрошу пленника более тщательно. После, каждый из атаманов сделает своё предложение, по поводу наших дальнейших действий. Ворон, Ратибор, Вук, Мстивой пойдёмте.

Сделав так же приглашающий знак махом головы тысячному, который, наконец, вложил меч в ножны, Духовлад направился к ближайшему бараку. Среди большинства разбоев, такое решение нового главаря вызвало одобрение, хоть некоторые, в полголоса, отзывались о нём критично. В принципе, этот ход снял напряжение в толпе, но конкретно Опару, он заставил просто пылать негодованием. Не смотря на то, что он, с дюжиной своих последователей, отказывался признавать Духовлада за главного (что по факту ни на что не влияло), себя он считал полноценным атаманом, и то, что Духовлад только что не назвал его имени в числе остальных предводителей, считал целенаправленным оскорблением в свой адрес. Зло сверкая глазами, он следил за тем, как удаляются атаманы, возглавляемые ненавистным выскочкой. Завистливая душонка и недалёкий ум твердили ему, что нужно срочно напомнить всем о себе, а за дно, по возможности, поставить под вопрос значимость Духовлада, как руководителя. Увидев пустую бочку, примерно по пояс высотой, валявшуюся неподалёку, он велел одному из своих подручных подкатить её к нему. Когда подручный прикатил бочку и, поставив её перед Опарой на торец, смиренно отошёл в сторону, последний вылез на деревянную ёмкость, и стал возвышенно вещать:

– Славные бойцы Медвежьего Воинства! Сегодня мы одержали великую победу над дружинниками Батурия…

Ратибор, замыкавший вереницу атаманов, уже входящих в барак, развернулся, и метнул гневный взгляд в сторону Опары, решившего поупражняться в ораторском мастерстве. Рыжебородый здоровяк, был весьма обеспокоен происходящим. Ему не нравился сам факт свары с силами князя, но в безвыходной ситуации, когда в сжатые сроки нужно было подготовиться и защищаться, он ещё молчал. Теперь же, предлагалось напасть на резиденцию Батурия, и спереть его казну, пока тот находится в военном походе, что просто поражало Ратибора своей легкомысленностью. Виной такому отношению, был вовсе не страх, и не холопское раболепие: Ратибор не ограничивался взглядом на два шага вперёд. Даже если удастся взять крепость, завладеть казной и унести ноги из Чёрного Края, всё равно это обозначало стать пожизненным врагом такого могущественного человека, как Батурий. Ратибор настраивал себя на то, что всеми силами будет пытаться отговорить соратников от столь опрометчивого шага, и вдруг услышал пафосное начало речи Опары, имеющее малое сходство с действительностью. Эти слова посредственного человека, исполненные беспочвенного гонора, просто взбесили рыжебородого, и он гневно прикрикнул на горе-оратора:

– Ты чего туда вылез?! Для этой «Великой Победы», ты, наверное, сделал больше всех?! Скройся, чтоб я тебя не видел!

Опара тут же закончил речь, и слез с бочки. Дополнительной комичности ситуации добавляло то, что слезал он степенно, с достоинством, как будто его вежливо об этом попросили, а не согнали бранью и угрозами. По рядам разбоев гуляли ехидные смешки до тех пор, пока Опара, в окружении приспешников, не скрылся в одном из жилых бараков. Остальное воинство, забыв о неудачнике и его немногочисленных спутниках, с тревожным ожиданием на лицах, повернулись в сторону барака, в котором совещались атаманы.

Зайдя в барак, предводители Медвежьего Воинства, встали полукругом напротив Волибора, сверля его изучающими взглядами. Последнему эта сцена, доставляла ощущение крайнего дискомфорта. По его спине туда-сюда, без устали сновали мурашки, а в голову полезли мысли о том, что лучше выхватить меч, и быстро погибнуть в неравном бою, нежели выносить моральную пытку неизвестностью. Но Духовлад, наконец, нарушил молчание:

– Назови нам своё имя, и потрудись объяснить причину, по которой ты решил поучаствовать в ограблении своего князя.

Волибор, еле заметно, грустно улыбнулся: вот в чём заключена ирония его судьбы! Некогда, из простого дружинника, он стал тысячным. После, вместо тысячи обученных, проверенных воинов, он получил под начало три сотни тупых, трусливых и жадных ополченцев. И вот теперь, он стоит перед несколькими лесными чуханами, подающими себя так, как будто они прославленные Рунейские полководцы, а Волибор, должен смиренно отвечать на их вопросы, задаваемые надменным тоном, и с ультимативным подтекстом. Что сказать, великолепная карьера! А стоит ли выжить, и знать, что будет дальше? Он резко пропитался апатией ко всему происходящему вокруг, и безразлично ответил сопляку, похоже главенствующему в этом сброде:

– Моё имя Волибор. Я тысячный дружины Батурия… был им, до недавнего времени. Причины, в виду которых я решился навредить моему господину, я обсуждать не намерен. Не с вами, это уж точно. Есть моё предложение, а ваше дело – принять его или отклонить.

– Ой, ну не надо! – скривился Ворон – Мне так понравилась идея захватить Кременец, а ты начинаешь разговаривать так, что тебе уже хочется отрубить голову…

– Идея тебе понравилась?! – вмешался Ратибор – А о последствиях ты подумал?! Что будешь делать, если у самой границы края, нас настигнет тысяч семь Батуриевой конницы? Попытаешься его же казной откупиться? К тому же он (Ратибор указал на Волибора секирой, всё это время находившейся у него в руках) не может даже объяснить причины, по которым собирается предать своего князя! Да как вообще можно впрягаться в такое дело?!

Ворон, скорчив испуганное лицо, отступил несколько шагов назад, глядя себе под ноги, со словами:

– Что это?! Что это?! Почему дрожит земля?! Похоже, где-то по близости, трусится от страха чей-то очень жирный зад!

Лицо Ратибора стало обозлённым. Он до хруста в пальцах стиснул держак секиры обеими руками, и шагнул к Ворону. Так же к Ворону в тот же миг, с просьбами успокоиться, бросился Духовлад, а к Ратибору, с аналогичными посылами – Вук. В начавшейся было неразберихе, всеобщее внимание привлёк отчётливый голос Мстивоя:

– Я знаю этого человека. Не могу сказать, решился он предать князя, или нет, но причины на то, он имеет достаточно веские.

Мстивой стал обстоятельно рассказывать присутствующим, сразу притихшим и успокоившимся, о перипетиях нелёгкой службы Волибора в дружине Батурия, от самого факта спасения князя при осаде Славнограда. Эту историю знал каждый рядовой дружинник, а не то, что сотник. Вдобавок, Мстивой блеснул ещё одной гранью своего таланта – как рассказчик. Местами его сказ невиданно воодушевлял эпичным описанием сражений, местами вызывал желание немедля мстить придворным интриганам за ложь и подлость.

Когда рассказ окончился, никто уже не сомневался в том, что бывший тысячный решился покуситься на княжью казну. Даже самого Волибора пробрал румянец смущения. Духовлад оглядел присутствующих, и высказал свои соображения:

– Дело рисковое. Но мы должны обратить внимание на одну деталь: долгое время, наше «воинство», могло кормиться, не попадая в поле зрения дружинников, только благодаря наводкам Горана. Как мы знаем, не смотря на свой ум, он всё же попался. Это обернулось гибелью для него, и чуть не обернулось тем же для нас. Я думаю, что пытаться восстановить похожую схему бессмысленно. Если же просто совершать налёты на всё, что попадётся под руку, то дружина вскоре займётся нами всерьёз. Я считаю, что лучший для нас вариант, это принять предложение, и разорить Кременец. Повторяю, дело рисковое, а если выгорит, то смоемся быстро в Белый Край, и, либо растворимся среди богатых мещан, поделив добычу, либо наймёмся в дружину Белого Края, похвастав при дворе княгини Марии разорением ставки её злейшего врага. В любом случае, если кто захочет на покой, средств он будет иметь достаточно. Думаю, и правнукам останется.

Снова завязался спор, но уже в более спокойном русле. Ворон горячо поддержал Духовлада. Ратибор всё ещё противился, но, уже понимая, что не представляет себе, как быть дальше в противном случае. Мстивой и Вук, высказались примерно в одном ключе: дело рискованное, но обстоятельства сложились очень удачно (дружина Батурия осаждает Радовеж; с ними Волибор, который проведёт в крепость без боя и т.д.). В общем, последние двое поддержали Ворона и Духовлада, больше от безысходности, чем от склонности к авантюризму. При таком раскладе, скрепя сердце, согласился и Ратибор, злясь на своих соратников, и обещая, что если живым доберётся до Белого Края, то никого из них не захочет ни знать, ни видеть до конца дней своих. В итоге, такую волю и порешили передать остальному воинству.

Атаманы и пленный тысячный уже шли на выход из барака. Духовлад был задумчив. Те слова, которыми он поддержал налёт на Кременец, были рассудительны, и имели под собой рациональную основу. Но лично у него, был ещё один мощный стимул, о котором он упомянул лишь раз, ещё до Совета атаманов: Предраг. Он ненавидел этого человека, так запросто подставившего его под удар. С самого начала своей ранней самостоятельной жизни, Духовлад много чего прощал своим обидчикам. Прощал, потому что не мог рассчитаться. Просто забывал, чтоб не носить на себе эту тяжесть. Но с недавних пор, его обидчики стали получать по заслугам, и с каждым днём он всё яснее понимал, что ему это нравится. Очень. Сейчас в его памяти красочно всплывали картины недавних возмездий, по-особенному согревая душу. Молодой боец вспомнил, как под выверенным ударом деревянного меча в его руке, хрустнула ключица Чернека, ранее особенно немилосердно избивавшего его в учебных поединках. Духовлад с вожделением сейчас вспоминал его жалкую, скулящую харю, обычно столь надменную. Затем вспомнился Здебор – хитрозадый обозник. Его сладкие речи, обещания… А после холодный, сырой подвал, кандалы, тяжёлый и безоплатный труд. И тут же теплотой в душе отдалось воспоминание его перепуганного лица, которое молодой боец извлёк из-под телеги, схватив за загривок… Какие-то слова… Точный удар в горло обломанным наконечником… Хрип… Быстро расширяющаяся лужа крови под ногами. Щур… Вспомнив об этой мрази, Духовлад пожалел, что не может убить его ещё раз. В памяти мелькнул тот скрытый удар, от которого молодой боец едва увернулся, ответный удар плечом, укол в печень… Приятная картина медленной, мучительной кончины поганого ублюдка.

Духовладу показалось, что сейчас, от этих воспоминаний, он получает гораздо больше удовольствия, чем тогда, во время свершения этих актов возмездия. Теперь он желал идти в Кременец не за княжьей казной, не за Славой… Он шёл туда в первую очередь за Предрагом. А остальное… как получиться.

***

Полностью разорив Радовеж и окрестные поселения, дружина Батурия выступила обратно на Кременец, чтобы, проводив властелина до его резиденции, разделиться, и разойтись по местам постоянной дислокации. Во главе дружины, ехала небольшая телега, на которой была установлена клетка, высотой примерно равная среднему человеческому росту, и ширина каждой стороны которой, была чуть больше метра. В этой клетке везли Уладу, дочь Павла, казнённого Радовежского смотрящего. По задумке Батурия, клеймо на её лице, возглавляющее войско, должно было служить вымпелом его победы.

Очередной день близился к концу, и дружина разбила лагерь на ночлег. На всякий случай, возле клетки с Уладой, был выставлен караул из двух часовых. Едва стемнело, из клетки послышались стоны и всхлипывания. Один из часовых, сидевших на некотором расстоянии от клетки, тот, что был помоложе, злорадно улыбаясь, стал отпускать комментарии в сторону пленницы:

– Что, морда болит, мелкая шлюшка? А ты думала, что всю жизнь будешь купаться в роскоши? Думала, что до конца твоих дней всю работу за тебя будут выполнять другие? Не тут-то было, закончилась сказочка! Теперь до конца своих дней будешь драить сортиры в Кременце! Наконец-то увидишь настоящую жизнь, вкусишь все её прелести!..

– Чего ты разошёлся? – не выдержал старший, и более опытный дружинник.

– Потому, что эта мразь думала, раз она родилась в богатой и влиятельной семье, так всю жизнь будет жировать, палец об палец не ударив! Меня это бесит! Зато теперь торжествует справедливость: пусть почувствует все прелести настоящей жизни!

– В чём я вижу истинное торжество справедливости – ответил дружинник постарше – Так это в том, что ты родился на самом дне. Если бы такой злобный и завистливый человек родился в знатной семье, сложно даже представить, сколько зла он мог бы принести простым людям!

Молодой часовой махнул рукой в сторону собеседника, сделав вид, будто последние слова его ни капельки не задели, но всё же замолчал. В наступившей тишине, были слышны только всхлипывания и постанывания, но и они вскоре стихли.

Утром Батурию доложили, что с пленницей что-то случилось. Ничего не поняв из сбивчивого рассказа перепуганного юноши-посыльного, князь лично поспешил к клетке, смахнув оплеухой со своего пути незадачливого юнца. Батурий очень переживал, что пленница покончила с собой. Но прибыв на место, он успокоился: Улада была жива, и никуда из клетки не делась. Только на щеке, в том месте, где ещё вчера красовалось клеймо княжьей конюшни, зияла едва зажившая рана. На земле, возле телеги, валялся окровавленный гвоздь из лошадиной подковы. Рядом с телегой стоял тысячный, которому поручили сохранность этого «трофея», и несколько его сотников. Всех их заметно колотило от страха перед наказанием за недосмотр. Это порадовало и успокоило Батурия, и он беззлобно спросил у тысячного:

– Откуда она взяла гвоздь?

– Скорее всего, нашла в сене, которым устелен пол клетки… Уверяю Вас, никто из моих людей никогда не посмел бы…

– Ничего страшного не случилось, но впредь усильте контроль. До Кременца она должна добраться живой.

Едва сдерживаемый вздох облегчения вырвался из груди тысячного, а князь подошёл к клетке, и обратился к Уладе:

– Напрасная трата сил. У тебя есть ещё одна щека. Приедем в Кременец, и поставим на ней новое клеймо. Если избавишься и от него, тогда велю обрить тебе голову, и поставить клеймо у тебя на лбу. Затем на затылке… на шее… Посмотрим, что закончится раньше: твоя пустая спесь, или живое место на тебе!

Улада, не шевелясь, молча смотрела на сено, устилавшее пол её клетки, не обращая внимания на Батурия, как будто он обращался не к ней. Князь криво усмехнулся и, круто развернувшись, зашагал к своему шатру.

«Хорошо, что всё так вышло – думал он по дороге – Если бы мой сын взял замуж эту девицу, то после моей смерти Чёрным Краем правила бы она, а не он. Не сладил бы он с ней, ой, не сладил бы…»

***

Медвежье Воинство проделало большую часть пути до Кременца. Следуя задумке Волибора, взяли с собой три телеги, на двух из которых рассадили самых колоритных разбоев, всего около двух десятков, накинув им на руки верёвки таким образом, что со стороны они казались крепкими путами, но сами «пленники», могли легко скинуть их в любой момент. Так же в сене, обильно покрывающем телеги, было скрыто их оружие. Эти люди должны были сыграть роль пленных атаманов. На третьей телеге, везли казну Медвежьего Воинства, как трофей в подарок князю. На вид разбои ничем не отличались от ополченцев, из-за чего всё довольно достоверно представлялось так, будто новые подопечные Волибора одержали победу, и возвращаются с добычей и пленными.

Когда разбои покидали медоварню, Ворон решил напоследок развлечься. Войдя в барак, где под замком содержались работники, он объявил им, что воинству необходимо ненадолго отлучиться, но в его отсутствие нужно возобновить работу медоварни. Так же, он представил перепуганным работникам того, кто останется «за старшего» – того самого лесника, который в порыве праведной мести перебил всех собак на медоварне, попутно веселя разбоев сверканием голого зада. Большинство из разбоев от души поржало над выходкой Ворона. Кто-то не обратил на неё никакого внимания, будучи поглощён моральным напряжением в преддверии судьбоносных событий, а Ратибор, не переваривший ещё недавней ссоры с беззубым атаманом, зло бубнил, как-бы ни к кому не обращаясь, что дурачиться в столь ответственный час, может только полоумный.

Очередной поворот тракта, и, при выезде на обширную равнину, перед взглядами разбоев предстал Кременец во всём своём величии. Восхищённые вздохи то и дело вырывались из сотен глоток: высокие, могучие каменные стены, потрясали своим величественным и неприступным видом невежественных разбоев, для большинства из которых частокол, из затёсанных на концах брёвен, высотой в полтора человеческих роста, был самой надёжной оградой, из всех виденных ранее. Ворон, ехавший на первой телеге, изображая пленного, завороженно смотрел на прекрасную твердыню. В порыве восхищения, он риторически спросил, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Не верится, что эти стены возведены человеческими руками! Кто мог построить такое?!

Волибор, ехавший рядом с телегой на лошади, и изрядно скучавший, стал безразличным тоном рассказывать разбойному атаману историю крепости, больше, чтоб занять себя, чем стремясь удовлетворить любопытство Ворона:

– Когда Мировлад, поддавшись на уговоры рунейского двора, принял решение предать забвению Старых Богов, и привести всех ругов к поклонению Исе, он выставил рунейцам условие: те должны были предоставить мастеров-фортификаторов, для создания его собственной, хорошо укреплённой резиденции. Руги в то время плохо обращались с камнем, укрепления строили из дерева. Мировлад боялся оставаться в Славнограде, проводя такую серьёзную реформу. Рунейцы предоставили мастеров, Мировлад пригнал тысячи подсобных рабочих… Рассказывают, что работа начиналась с рассветом, а заканчивалась на закате, и всё это время не умолкали плети. Работники умирали сотнями, но на их место пригоняли новых. До этого никто из князей не позволял себе так обращаться с людьми, но Мировлад очень спешил. Кременец возвели за два года. Князь засел в нём, а верная ему дружина, огнём и мечом вводила культ Исы, бога милосердия. Большинство управляющих, в городах Земли Ругов, восстали против князя, часть дружин перешла на их сторону, часть осталась верна Мировладу. Воины были растеряны, перебегали из одного войска в другое, гоняясь за выгодой. В войске восставших против князя, не было согласия: управляющие никак не могли решить между собой вопрос главенства. Они осадили Кременец, но приступом взять его не смогли. После нескольких неудачных попыток, понеся серьёзные потери, взяли крепость в осаду, но через месяц подоспела одна из рунейских армий, и наголову разбила плохо организованных осаждающих. Мировлад провёл рунейцев через всю Землю Ругов, жестоко карая их руками тех, кто не хотел отказаться от Старых Богов.

– Меня интересовала только крепость – безразлично ответил Ворон.

Волибор так же безразлично пожал плечами. Духовлад, ехавший на первой телеге, рядом с Вороном, невольно заинтересовавшись рассказом, вновь вернулся к мыслям о предстоящем деле. Захват крепости был детально спланирован ещё на медоварне. Волибор неоднократно рисовал и объяснял атаманам план крепости. По задумке, изначально в крепость войдут только телеги с «пленными»: бывший тысячный настаивал на этом, дабы не возбудить лишних подозрений у часовых, стерегущих ворота. Он так же категорически отверг предложение прорваться всем сразу, объяснив, что над воротами есть помещение, в котором находится механизм управления герсой. В этом помещении, постоянно должен находиться один из стражников, который, в случае опасности, должен потянуть специальный рычаг, и окованная решётка мгновенно перекроет вход-выход из крепости. Хоть Волибору достоверно было известно, что обычно люди, которые должны находиться на этом посту, пренебрегают своими обязанностями, рассчитывать на это было бы непростительной ошибкой. Было решено, что, когда телеги будут находиться в проходе центральной башни, едва миновав ворота, несколько человек бросятся по лестнице к заветному помещению. Обезвредив часового у механизма, они подадут знак остальному воинству, находящемуся за воротами, и те ворвутся в крепость. Разбойные атаманы решили, что опускать после этого решётку не станут, на случай ловушки, или другого повода для экстренного отступления, но у прохода останется Ворон, с двумя десятками людей. С ними так же должен был остаться Волибор, которого Ворон лично пообещал обезглавить, если окажется, что всё это западня. Далее по плану, все остальные, разделившись, атакуют сразу три казармы стражников крепости. Первую группу должен возглавить Духовлад, вторую Мстивой, а третью Вук с Ратибором. Ещё Духовлад решил быть в числе тех, кто должен взять под контроль механизм управления герсой, чтобы лично контролировать ключевой, по его мнению, этап операции. Это была личная инициатива молодого главаря, и когда он заявил об этом решении, Мстивой искоса на него посмотрел, и одобрительно ухмыльнулся. Волибор заверил, что после того, как будут зачищены бараки стражников, других сил, способных оказать внятное сопротивление, в крепости не останется. Конечно, придётся всё равно пошерстить как следует по всем закоулкам, дабы избежать сюрпризов, но это уже вопрос очистки совести, а не реально опасное предприятие.

Телеги медленно, но неотвратимо приближались к воротам крепости. Разбои, изображающие пленных, сидя связанными на телегах, изменились в лицах и поведении. Они первыми должны были шагнуть в неизвестность, пересечь линию ворот Кременца, оторвавшись от основных сил. Все разговоры между ними прекратились, лица слегка побледнели, а взгляды напряжённо (даже обречённо), намертво прилипли к распахнутым воротам. Духовлад, изредка оглядывавшийся на спутников, и уловивший эти изменения, отметил про себя, что от этого они только больше стали походить на пленников, ожидающих расправы. День выдался безоблачным, и палящее солнце принялось как следует досаждать обозу разбоев, едва они вышли из-под защиты лесной чащи.

Часовые, дремавшие возле ворот, уютно устроившись в тени могучих стен, оживились, заметив приближающуюся ватагу. Один из них встал, и преградил собою путь к открытым воротам, с важным видом ожидая отчёта о цели прибытия приближающегося отряда. Волибор поднял вверх открытую ладонь, и следующие за ним повозки остановились. Сам бывший тысячный спешился, и бросил повод своего коня одному из остановившихся рядом разбоев, который, растерявшись от неожиданности, едва сумел его поймать. Волибор направился к часовому, и тот так же сделал несколько шагов навстречу.

– Я выполнил поручение Батурия – разбил шайку разбоев, нападавших на крупные торговые обозы – нарочито официально отчитался бывший тысячный перед занюханным стражником, дабы пустить ему пыль в глаза, потешив самолюбие – Так же мне удалось захватить некоторых вожаков, которых Батурий сможет подвергнуть показательной казни. Так что до его возвращения, надо бы поместить их в темницу крепости.

Уловка подействовала: часовой важно надулся, благосклонно посмотрев на Волибора, обошёл его, и направился к телегам с «пленными». Вид у него был такой, как будто это он князь Батурий, и от ЕГО воли, зависит судьба этих несчастных разбоев… да и вообще всех людей в Чёрном Крае. При его приближении, «пленники» на ближайшей телеге растерянно потупили взоры, не зная, что делать при таком неожиданном развитии событий, из-за чего стали смотреться ещё натуральнее. Надменно оглядев их с напыщенным видом, часовой вдруг резко схватил Ворона (который чисто случайно оказался к стражнику ближе всех) за нижнюю челюсть, и рывком повернул его к себе лицом, в которое зло процедил:

– Ну что, мразь, закончились сладкие деньки бесчестной жизни?! Теперь твоя голова украсит один из колов у ворот этой крепости!

Внутри у Духовлада всё похолодело. Он обречённо представил, как Ворон сейчас скинет с себя бутафорские путы, выхватит свой меч из-под сена, покрывающего дно телеги, и изрубит часового на мелкие кусочки. Второй часовой подымет шум, грохнется тяжёлая решётка, которая преградит путь в крепость, и всё, что останется делать, это, не солоно хлебавши, быстро уносить отсюда ноги. Но стражник небрежно отбросил голову атамана (очевидно уже передав весь желаемый массив важной информации), удовлетворившись изумлением в его глазах, которое принял за смятение, и побрёл обратно в сторону распахнутых ворот, небрежно бросив Волибру:

– Возьми дюжину своих людей, чтоб отконвоировать пленных в темницу, наши сейчас заняты. Идём же, не будем терять времени.

Мстивой, находящийся в основной массе разбоев, предусмотрительно скрыв под грязной, затасканной рубахой свой кожаный нагрудник с вепрем, незаметно, потихоньку, одного за другим, стал подталкивать в спины разбоев, исступлённо пялящихся на происходящее. Те, по инерции, выходили вперёд, превращаясь в добровольцев.

Наконец, три телеги, и около десятка сопровождающих, двинулись в крепость сквозь распахнутые настежь ворота, следом за беспечно шагающим стражником. Атаманы, согласно предварительному плану, расположились следующим образом: на первой телеге находились Духовлад и Ворон, на второй – Ратибор, а с основными силами, остались Мстивой и Вук.

Едва телега пересекла линию ворот, въехав в прохладную тень арки, у Духовлада волнительно перехватило дух. Он почувствовал, что теперь развивающиеся события, подобны огромному камню, сорвавшемуся, и покатившемуся по крутому склону к подножию холма, с каждой секундой набирая мощь и стремительность. Передумать, и остановить происходящее уже нельзя, но можно (и нужно) использовать процесс в своих интересах. Он абсолютно правильно оценил текущую ситуацию, но ещё имел неполное представление о её реальном масштабе.

Телеги уже миновали большую часть прохода под центральной башней, но ещё не показались во дворе, когда Ворон вскочил со своего места, резко скинув обманчивые путы и, не удосужившись даже забрать свой меч из-под сена, с одной верёвкой в руках бросился на стражника. Тот шёл, важно расправив плечи, на расстоянии не больше метра от морды лошади, тянувшей первую телегу. Услышав неясный шорох за спиной, он уже начал оборачиваться, но не успел. Ворон преодолел расстояние за два гигантских прыжка, и, накинув верёвку на шею стражнику, натянул, что есть мочи, давя его к низу. Жертва, не справившись с мощным, внезапным нападением, послушно осела на колени, глухо хрипя и выпучив глаза, тщетно пытаясь изо всех сил запустить пальцы под верёвку, глубоко врезавшуюся в шею, брызгая при этом кровью из-под срываемых ногтей. Получив более удобную позицию, Ворон упёрся коленом под самый затылок стражника, и, нагнувшись, зашипел ему в ухо:

– Это последние минуты твоей жизни. Вдумайся в это, как следует!

Духовлад, сразу же за Вороном скинувший с себя верёвки, но потративший некоторое время на поиски своего меча, тоже кинулся к стражнику, и занёс оружие для удара.

– Не смей! – не громко, но резко остановил его атаман – Пусть задыхается!

Духовлад не стал бить, но остался рядом, держа меч наготове, на случай, если стражник вспомнит о своём оружии, бесполезно болтающемся у него на поясе. Но тот лишь исступлённо пытался поддеть верёвку окровавленными пальцами. Духовлад видел, как постепенно замедлялись, ослабевали его движения, взгляд становился стеклянным, и молодому бойцу стало жутко… жутко, и отвратительно. Не отрывая взгляда от расправы, он силился понять, «почему?». Ведь это далеко не первая насильственная смерть, которую он видел, да и участвовал уже во многих. Молодой боец, в конце концов, пришёл к выводу, что дело в беспомощности жертвы, в размеренном её приближении к финалу, о котором она знает, но никак не может на него повлиять. Наконец, взгляд стражника остановился, навсегда запечатлев в себе боль и ужас, а всё его тело беспомощно обмякло. Он был мёртв. Но Ворон ничуть не ослабил хватки, продолжая тянуть изо всех сил.

– Хватит, он мёртв! – приглушая взволнованный голос, сообщил ему Духовлад, выдав свою слабость.

– Я должен быть уверен! – глухо процедил атаман, и добавил, переведя недовольный взгляд на нового главаря – Да и у тебя, по-моему, поважней дело имеется.

Духовлад спохватился, вспомнив о механизме управления герсой. Мимодумно он вопросительно глянул на Волибора, уже много раз объяснявшего, как найти путь к заветному помещению, и тот указал подбородком в нужном направлении. Махом руки призвав следовать за собой троих разбоев, заранее выбранных для этого дела, Духовлад, инстинктивно слегка пригнувшись, быстро и бесшумно заскользил вдоль стены.

Первопроходцы вынырнули из прохода центральной башни во двор крепости. Как и предвидел Волибор, из-за жары, во дворе никто не шатался. Объяснения бывшего тысячного, ориентиры, данные им, были достаточно точны и узнаваемы. Вот портал с правой стороны от прохода, за ним крутые ступеньки наверх… Три пролёта… А вот и крепкая дубовая дверь. Не останавливаясь, Духовлад навалился на неё плечом, и та, с лёгким скрипом, отворилась, повернувшись на массивных железных петлях. В помещении всё же находился стражник, правда, он спал в углу на тюфяке. От скрипа петель он проснулся, и резко сел на своём «ложе», моргая заспанными глазами. Но прежде, чем он успел что-либо понять или издать хоть звук, Духовлад, набравший приличную скорость, срубил его голову одним точным ударом. Голова, ударившись о стену с каким-то неестественным, игрушечным стуком, отскочила, и покатилась под ноги спутникам главаря. Больше в помещении никого не было, и молодой боец, достав из сапога кусок красной материи, подскочил к узкой бойнице, в которую едва могла пролезть рука. Бойница выходила как раз на пространство, перед крепостными воротами. Просунув руку в бойницу, он несколько раз махнул красной тряпкой, после чего, повернувшись к спутникам, сказал им, указав на дверь, изнутри снабжённую большой железной щеколдой:

– Запритесь, и открывайте только мне, или кому-нибудь из атаманов.

Духовлад уже быстрым шагом направился к выходу, но увидев, с каким изумлением разбои осматривают громадный механизм управления окованной решёткой, грозно добавил:

– И не вздумайте здесь что-либо трогать!

***

В то время, как один часовой повёл внутрь крепости телеги с «пленными» и трофеями, второй остался сидеть на невысокой колоде, находящейся рядом с воротами. Он, с пренебрежительной миной разглядывал (как он полагал) ополченцев, бесформенной, неорганизованной кодлой, остановившихся метрах в пятидесяти от ворот.

Вук, находясь в толпе разбоев, внимательно следил за узкими бойницами, находящимися прямо над воротами. Он ждал условного сигнала. Под давлением напряжённого ожидания, секунды растянулись в минуты. Ему казалось, что он ждёт уже около часа, хотя не прошло ещё и десяти минут.

Наконец, в одной из бойниц замелькало красное пятно. Вук отделился от основной ватаги и, согласно плану, направился к оставшемуся у ворот часовому. Вук идеально подходил для отведённой ему роли: его тщедушное телосложение, не могло вызвать никаких тревог или опасений. Ссутулившись, безвольно опустив плечи, изображая глупый, «телячий» взгляд, чтобы придать себе как можно более жалкий вид, Вук, как будто нерешительно, приближался к часовому, на лице которого проступила презрительная ухмылка. Полностью поверив убогому виду приближающегося «ополченца», надменный стражник уже решил, как будет проходить их общение. Приблизившись на расстояние вытянутой руки, Вук приоткрыл рот, как бы пытаясь что-то спросить, а часовой, не вставая, подавшись вперёд, тоже раскрыл было рот, собираясь безапелляционно послать жалкого голодранца в долгое путешествие по срамным местам… Но не успел. Выпад был молниеносным, и тонкое, длинное лезвие ножа, которым Вук находил лазейку в любой броне, вонзилось под правый нижнечелюстной сустав, уйдя глубоко в мозг беспечного стража. Глаза часового закатились, конечности вытянулись, пальцы скрючились, и всё тело задёргалось в энергичных конвульсиях. Вытащив лезвие, Вук обернулся, и подал размашистый сигнал рукой остальным разбоям, давая понять, что с часовым покончено, и путь в крепость свободен. Разбойничья ватага бросилась к воротам.

– Давайте, давайте! Нельзя дать им опомниться, понять, что происходит! – подгонял и воодушевлял разбоев Мстивой – Помните, за кем вы должны следовать, не путайте ведущих атаманов, от этого зависит наш успех!

Немало ободрённые начальными успехами, разбои пока действовали достаточно хорошо и слаженно, без нервозности или закрепощенности. Те, кто первыми вошли в крепость под видом пленных, уже успели скинуть с себя верёвки, вооружиться, и выгнать телеги во двор крепости, чтобы освободить проход основной массе атакующих. Но даже после этого, в воротах образовалась некоторая «тянучка». В принципе, особого неудобства это не доставляло, так как во дворе формировались три отдельных отряда, и на распределение людей, всё равно тратилось некоторое время.

Наконец, главарь и атаманы повели свои отряды к чётко определённой для каждого цели. Ни о каком сохранении боевого порядка при передвижении не было и речи: разбои двигались тремя бесформенными потоками, но, всё же, держались более или менее кучно, следуя за своими командирами. Ворон, и два десятка человек, оставшихся с ним, перегородили телегами выход из крепости, и заняли на них оборону. Волибор, тоже оставшийся с ними, находился позади этого «укрепления», и безучастно наблюдал за происходящим. Он убеждал себя, что всё это его не касается, но мелкий червячок отвращения к самому себе, уже начал подтачивать его моральное самочувствие.

Три потока атакующих разбоев, хлынули внутрь трёх казарм стражников, обитатели которых, в основной своей массе, дремали на лежаках, будучи уверенными, что других важных дел у них нет, и не предвидится. Их вооружение покоилось на стойках, установленных вдоль стен, и когда разбои бурлящей, истошно орущей ватагой ворвались в помещение, немногие успели опомниться и вооружиться. Расправа была стремительной, жестокой, и практически ничем не отличалась от захвата медоварни. Разбои, вошедшие в раж, почувствовав, что победа уже у них в кармане, воодушевлённо неистовствовали. Только теперь, когда шум, образовывающийся из смеси криков и звона оружия, был слышен, наверное, даже за крепостными стенами, со смотровых башен послышался глубокий, зычный гул сигнальных рогов. Очевидно, это был (уже абсолютно бесполезный) сигнал тревоги, поднятый, только сейчас проснувшимися дозорными на башнях.

Одностороннее избиение в казармах, много времени не заняло. Согласно предварительному решению главаря и атаманов, всем разбоям было строжайше запрещено брать в плен стражников, или других вооружённых людей. Поэтому, когда разбои покидали казармы, там оставались только изувеченные трупы. Оказавшись во дворе, они растекались по всем щелям и проходам, в поисках возможности утолить разыгравшуюся жажду крови. Духовлад понимал, что дело уже практически сделано, и его люди уже вряд ли встретят серьёзное, организованное сопротивление. Это позволило ему немного расслабиться. Только после этого он почувствовал, какому колоссальному моральному напряжению был подвержен: молодой главарь словно обессилил в один миг. Он прилагал громадные усилия, чтобы не растянуться на камнях, которыми был вымощен двор крепости. Духовлад точно знал, что виной этому состоянию не физическая нагрузка: столь быстротечная схватка не могла быть причиной такой усталости, для его хорошо тренированного организма. Он понял, что всё дело в чувстве ответственности за всех, которое крепко схватило его за горло сразу после того, как было принято решение идти на Кременец, и отпустило только сейчас. Как долго он сможет так прожить? Думать за всех, переживать за всех… Со стороны руководящее положение, кажется намного более привлекательным. Под стеной одной из казарм, стояла длинная лавка. Молодой боец подошёл, и обессиленно на неё опустился. Пустым взглядом он уставился на свои руки, обильно забрызганные кровью врагов. К нему подошёл Мстивой, так же забрызганный кровью с ног до головы, и присел рядом. Как будто с одного взгляда узнав суть и причины состояния Духовлада, он с пониманием к нему обратился:

– Что, подумал о том, будто дело сделано, и силы тут же покинули? Рано подумал. Пока последний угол не вычистишь, расслабляться нельзя. Если бы сейчас хоть сотни полторы, даже сотня, в ответ ударила, смяла бы нас, и из крепости выдавила!

– Что? Сотня? Нас то, вчетверо больше будет! – удивился Духовлад заключению более опытного соратника.

– Я тоже когда-то не понимал. Много раз слышал рассказы о том, что тот или иной древний рунейский полководец выиграл битву за счёт сил, оставленных в резерве. Мол, его основные части делали вид, будто отступают, не выдержав натиска противника, который начинал их воодушевлённо теснить, преследовать. И тут вводились в бой резервные части, обращая в бегство противника. Так вот, я думал: какая разница, если общее количество не изменяется? Я был уверен, что, если изначально есть, допустим, сто человек, то не важно, вступят в бой сначала семьдесят, а потом тридцать, или вступят все сразу – всё равно сражаться будет сотня бойцов. Кто-то сказал мне, что резерв вступает в бой со свежими силами, и за счёт этого намного лучше сражается. Может, в незначительной степени, это имеет некоторое значение, но я не мог бы назвать его определяющим. Хотя бы потому, что боец, находясь в пылу сражения, питает силы в своей ярости, и ощущает собственную усталость только после окончания боя… Вот, как ты сейчас. Но побывав в настоящем бою, я осознал, в чём главная польза от внезапно введённого в бой подкрепления: там, где в бой входит десяток, расслабившийся было враг, увидит сотню, там, где сотня – тысячу. Так и выходит, что противник, уже поверивший в своё превосходство, увидев гораздо больше людей, чем есть на самом деле, будет обескуражен. Справиться с этим поможет только очень высокий боевой дух, либо настолько же высокая дисциплина. И то, и другое, встречается крайне редко, да и то лишь в ограниченных по численности отрядах. С тех пор, я понял смысл поговорки, ходившей у Северных Воинов: «Никогда не считай врагов в битве. Рано или поздно, они сами закончатся!», так-то.

Духовлад ухмыльнулся, осознав важность услышанных только что слов. Но моральное утомление не давало забыть о себе, и он бесцветно сказал Мстивою:

– Это так тяжело. Всего лишь одна короткая схватка, а я уже на ногах стоять не могу. Я всё время думал обо всех наших людях, что кто-то один сделает что-либо не так, и у всех нас ничего не получится. Не мог решить, где я должен находиться, где самый важный, ответственный участок. Этот налёт из меня пол жизни высосал… Сколько я так ещё смогу?! Вон, Тур с Предрагом, так тем хоть бы хны! Что у одного, что у другого, после налёта только надменная ухмылочка!

– Ты нашёл ещё, на кого равняться! – усмехнулся Мстивой – Тур в воинстве, никакого собственноручно заслуженного уважения не имел. Он всем был обязан своему брату – Горану. Тот был источником богатой добычи, да и наставлял братца, думаю, немало. Все налёты проходили по одной схеме, придуманной Гораном, а Тур просто бездумно выполнял возложенную на него функцию, тщательно ему разжёванную. То есть, фактически, в своём сознании, он всю ответственность возлагал на брата, как на автора затеи, и был непоколебимо уверен в его умственных способностях. За это, похоже, и поплатился. Предраг же, вообще никогда не переживал, ни за исход Общего Дела, ни за людей, которых в глаза называл братьями. Его вообще не интересовало ничего, кроме собственного благополучия. Успех его замыслов касался только его самого, а если бы возникли неудобства для остальных, которые стали бы задавать вопросы, он бы красноречиво их успокоил, не стесняясь лгать, так как к тому времени, когда обман раскроется, он уже будет недосягаем… А может так и надо жить?..

– Мне от всего этого не легче. Не вытяну я этого – устало помотал головой молодой боец.

– Да ободрись, Малыш! – похлопал его по плечу бывалый вояка – Дело-то уже почти сделано! Осталось княжью казну взять, да до Белого Края живыми добраться. Ни то, ни другое, думаю, сложностей вызвать не должно. Давай, соберись. Здесь полно людей, которые могут ещё нам пригодиться. Не дадим же нашим разгорячённым соратникам расправиться с ними. Идём.

Духовлад нехотя поднялся, и поплёлся за Мстивоем. Обнадёживала его только мысль о том, что стоит им поделить казну, добравшись до Белого Края, и он больше никогда не испытает подобного стресса.