Читать книгу Сброд - Константин Квашин - Страница 7

Наёмник замер в недоумении и, приподнявшись в седле, вглядывался в сторону начала обоза, пытаясь понять, что именно там происходит, при этом, забыв вытащить древко копья из будки. Духовлад сразу обратил на это внимание, но пока ничего не предпринимал, тоже вслушиваясь в происходящее. Шум и крики быстро приближались к хвосту обоза и, наконец, чей-то крик прозвучал уже вполне разборчиво:

– Разбои! Спасайтесь! Разбои!..

Услышав это, Духовлад мгновенно схватил древко копья обеими руками, и потянул на себя. Наёмник, опомнившийся от того, что копьё стало выскальзывать из его рук, успел крепко ухватить его только возле самого наконечника, и тоже стал тянуть его на себя изо всех сил, сперепугу упустив из вида опасное положение копья, направленного теперь наконечником ему в грудь. Духовлад тут же сделал выпад, лишь слегка подправив направление удара, а пытавшийся освободить своё оружие наёмник, только усилил этот удар. Копьё воткнулось ему в самое основание шеи, не защищённой кожаным нагрудником. Намник выпустил из рук древко, и с предсмертным хрипом вывалился из седла. Его испуганная лошадь галопом затерялась в чаще леса, волоча за собой тело наездника, нога которого застряла в стремени. Копьё никак нельзя было втянуть в маленькую будку целиком, да и Духовлад рассудил, что в такой ситуации выгоднее иметь оружие, которое до поры можно спрятать в рукав. Он сразу же втащил копьё в будку насколько это было возможно. Уперев его наконечником в угол между полом и стенкой, тупой край копья оставил лежать на окне противоположной стенки, и с максимальным усилием напрыгнул обеими ногами на древко у самого наконечника. Отломанный наконечник со звоном покатился по полу будки. Осознав, что Духовлад пытается вооружиться, старший крестьянин в ужасе бросился к наконечнику, крича:

– Выбрось его! Всех нас погубишь!

Далибор сразу же его перехватил, и толкнул на остальных крестьян. Трое перепуганных земледельцев сбились в кучу, запутавшись друг в друге. Духовлад бросил на землю ненужное древко и, быстро подняв наконечник, направил его на крестьян.

– Кто хочет умереть первым?! – злобно процедил он сквозь зубы.

Все трое в ужасе вжались в стену, истово моля Ису о милости.

– Если кто-то откроет дверь, держись у меня за спиной – глубоко дыша, сказал Духовлад Далибору, пряча наконечник в рукав рубахи.

Тот согласно закивал, закусив нижнюю губу, дабы скрыть её дрожь. Они присели на корточки, внимательно прислушиваясь к происходящему снаружи. Там царил полный хаос: крики людей, звон оружия, топот ног, ржание напуганных лошадей – всё это рисовало в воображении самые ужасные картины, леденящие душу своей жестокостью. Вдруг кто-то начал возиться со щеколдой, запиравшей снаружи дверь будки. Духовлад приготовился атаковать кого бы то ни было. Но тут за решёткой возникла чумазая рожа с всклокоченной шевелюрой и злыми, выпученными глазами. Мельком оглядев работников, находящихся внутри, её обладатель нервно закричал, очевидно обращаясь к тому, кто пытался открыть дверь:

– Не возись! Здесь только несколько голодранцев!

Возня возле двери прекратилась, и работники снова стали ожидать своей судьбы, вслушиваясь в происходящее.

***

Только один человек в обозе оставался спокоен. Он сидел в своей роскошной повозке и наблюдал за Сбыней и Здебором, сидящими напротив, в ужасе переглядываясь. Никто из разбойников, под страхом лютой смерти, даже близко не подходил к этой повозке, как, впрочем, и остановившейся сразу за ней, грузовой телеге, так как и на повозке, и на телеге, был нарисован герб владельца – отпечаток медвежьей лапы на круглом щите. Когда звон оружия понемногу затих, снаружи, совсем рядом с повозкой послышался голос:

– Брат! Всё закончилось, можешь выходить!

Человек в рунейском халате спокойно поднялся и, открыв дверцу, вышел из повозки. Сквозь проём открытой дверцы за ним с ужасом наблюдали Сбыня со Здебором. Вокруг повозки толпились разбойники. Большинство из них были не ухожены, и одеты, как попало. Впрочем, и вооружены были похожим образом, но некоторые (очевидно наделённые в этой среде властными полномочиями) выглядели прилично, и имели достаточно дорогую амуницию. Человек в рунейском халате, раскрыв руки для объятий, направился к разбойнику, стоящему впереди всех, носившему дорогую, красиво блестевшую на солнце, кольчугу, просторные, ярко-красные штаны и сапоги из рыжей кожи. Они тепло и радушно обнялись. Черты лиц этих людей были очень схожи, выдавая их кровное родство, хоть разбойник был гораздо более крепкого телосложения. Но что действительно сильно отличало их друг от друга, это глаза… Точнее то, что в них читалось. Взгляд человека в халате, излучал проницательность, холодный расчёт и чувство собственного достоинства. В глазах же его брата, виднелись лишь самоуверенность и самодовольство, за которыми недалёкие люди зачастую пытаются скрыть природную умственную обделённость. Выпустив брата из объятий, разбойник с довольной улыбкой заговорил, обращаясь как-бы к своим соратникам:

– Мой брат Горан снова позаботился о том, чтобы мы не передохли от голода в этих лесах. Давайте же поблагодарим его за это (толпа сотрясла округу громким улюлюканьем и свистом)! Дорогой брат, представь же нам милостивых господ, которые своими средствами решили поддержать благосостояние нашей благородной общины!

По толпе разбойников пробежал ехидный смешок. Горан подхватил сарказм брата и, повернувшись к своей повозке, нарочито вежливо обратился к Сбыне и Здебору:

– Выходите, уважаемые. Дайте возможность этим «труженикам лесных дорог» выказать вам свою благодарность!

Хозяин (точнее бывший хозяин) обоза, и его округлый помощник не могли сдвинуться с места, скованные страхом. Тогда Горан повторил просьбу, жестом указывая на толпящихся вокруг разбойников:

– Выходите же, не вынуждайте этих добрых людей помогать вам!

Из толпы тут же выбежало несколько человек и, обступив повозку с разных сторон, стали с силой её раскачивать. Новая волна испуга вывела людей, сидевших в повозке, из оцепенения, и они вывалились из неё на землю. Здебор сразу же заполз под переднюю ось повозки, испуганно вертя головой по сторонам, оглядывая нестройные ряды разбоев сквозь спицы колеса. Сбыня же, последовавший было за ним, не смог влезть в пространство между дном и землёй и, усевшись на корточках возле заднего колеса, навзрыд молил о пощаде, обхватив руками лысую голову. Эта сцена вызвала взрыв хохота в рядах разбойников. Горан повернулся к брату, и сказал ему, положив руку на плечо:

– Тур, я заприметил в обозе человечка, который мог бы оказаться полезным в твоём войске.

Улыбка Тура слегка померкла, а во взгляде блеснула гордыня:

– Дорогой брат, насколько я помню, мы уговорились с тобой, что Я буду решать, кого принимать в своё воинство! К тому же, припоминаю, ТЫ настаивал на том, чтоб в разорённых обозах никого в живых не оставлять, дабы не ставить под угрозу тебя.

Обладая острым умом и зная брата как облупленного, Горан продолжил даже не моргнув газом:

– Узнаю любимого брата! Мощь, клокочущая в тебе, способна свернуть горы и повернуть вспять реки (при этих словах улыбка снова расплылась по лицу Тура, и вообще он стал похож на собаку, которую чешут в любимом месте), и она не даст тебе поступиться своим правом даже собственному брату! За это я тебя и люблю! Но дело обстоит несколько иначе: я просто заметил его, а ты просто посмотри на него, и только потом САМ решай, принять его в воинство или убить. А мне за него беспокоиться нечего: он преступник, зарубивший двоих стражников. Этот (он небрежно махнул головой в сторону Здебора) укрыл его от преследования, а потом заковал в кандалы, и заставил бесплатно работать, угрожая выдать страже. Я сказал этому глупому обознику, что являюсь придворным снабженцем князя Батурия и обещал, будто, если обоз пойдёт в Драгостол через Кременец, то я представлю его при дворе, и похлопочу для него о выгодных договорах на подвоз провианта. Жадный дурак сразу же стал искать способ меня удивить, и укрепить в упомянутом желании. Ради этого он рассказал мне всё: кто чего ценного и не очень везёт в его обозе, сколько у него наёмников для охраны, хвастался, как он обманом заставляет бесплатно работать людей, а за одно и рассказал, как к нему попал человек, за которого я тебе толкую. Я после справлялся об этом случае у главы городской стражи: так вот он мне поведал, по секрету, за пять серебряных монет, что убиты те стражники были оружием, отнятым у одного из них. Каждому нанесли по два удара, и все четыре раны смертельны! Если он и вправду такой ловкий боец, то укрепит собою твоё воинство, а если нет, то и не жалко, когда сдохнет в налёте.

– Ладно, давай сюда своего силача, если ещё не зарезали его. Посмотрим, каков он… – отмахнулся Тур, довольный тем, что потешили его самолюбие.

Неподалёку, сбившись в кучу, находились оставшиеся в живых наёмники и торговцы, окружённые разбойниками, время от времени покалывающими их копьями ради развлечения. Горан распорядился, чтобы одного из наёмников проводили к будке с работниками, которую тот доставит к Туру.

***

Шум боя утих, только где-то недалеко слышался какой-то гомон, иногда перераставший в громкий хохот толпы. Сама будка была крепко сбита из толстых дубовых досок, как и её дверь, висящая на массивных железных петлях. Попытки проломать где-нибудь лаз для побега не принесли Духовладу с Далибором успеха. Послышались приближающиеся голоса: кого-то часто подгоняли грубыми окликами. Резко дёрнувшись, будка тронулась с места. Крестьяне снова истово забубнили молитвы Исе, а Духовлад, поправляя в рукаве наконечник копья, посмотрел на Далибора. Тот побледнел, и стал дышать глубже, широко раздувая ноздри. Для неопытного в боях человека, он вёл себя достойно, не впадал в истерику, искал возможности помочь Духовладу. Улыбнувшись про себя, последний подумал, что из этого, избалованного отеческим кровом юноши, получится надёжный боевой товарищ, если им суждено пережить сегодняшний день. Будка съехала с дороги, очевидно для того, чтобы объехать впередистоящие повозки и телеги, от чего её стало так шатать, что работников то и дело кидало от одной стенки к другой. Наконец транспорт снова выехал на ровную дорогу, и вскоре остановился. Некоторое время повозившись со щеколдой, дверь открыли, и приказали работникам выйти. Старший из крестьян, второпях толкая своих соплеменников в спины, практически выкатился с ними из будки, первым делом вскочив на ноги, стал тыкать пальцем обратно в дверной проём, истошно крича разбойникам:

– Осторожно, у него оружие! Осторожно!..

Многочисленная толпа разбоев тут же ощетинилась копьями. В глазах Тура блеснул гнев, что не ускользнуло от внимания его брата. Духвлад не видел больше смысла скрывать наконечник и, вытащив его из рукава, вышел из будки, исподлобья оглядевшись вокруг. Его взгляд сразу вырвал из толпы незнакомых вооружённых людей человека в рунейском халате, с которым у него был разговор ещё на постоялом дворе. Далибор тоже выпрыгнул из будки и, не смотря на страх, пытавшийся взять под контроль сознание, приготовился умереть сражаясь. Разбойники, увидев, чем именно вооружён Духовлад, с хохотом стали тыкать в его сторону пальцами, а Тур ему гневно прокричал:

– Сейчас-же выбрось свой огрызок, щенок! Или я прикажу разорвать тебя на куски!

Горан тут же включился в разговор, положив руку на плечо брата:

– Ты слишком строг к нему, о грозный Тур! Взгляни: будучи запертым в этом ящике, он умудрился хоть как-то вооружиться. По моему скромному мнению, будет от него толк. Ты помнишь меня, парень? (Духовлад перевёл взгляд на него, и утвердительно кивнул головой) Я говорил, что смогу быть тебе полезным, так вот: если ты убедишь моего брата в том, что можешь быть полезным и сам, то он возьмёт тебя в своё воинство. Что скажешь?

– Что мне нужно сделать?

Горан посмотрел на брата, давая понять, что условия выдвигать ему, и Тур, преисполненный важности, возвышенно произнёс:

– Я хочу увидеть, как ты отнимешь жизнь. Выбери из пленных кого пожелаешь, и убей.

– Я не могу бросить своего товарища, – ответил Духовлад, бросив взгляд на Далибора – Может ли он также присоединиться к вам?

– Пусть тоже кого-нибудь убьёт, только без твоей помощи – пожал плечами Тур.

Молодой боец посмотрел на перепуганных, сбившихся в кучу торговцев и наёмников, но не найдя среди них того, кого искал, громко задал вопрос:

– А жив ли ещё хозяин обоза?

– Да вроде жив, коль от страха не умер – улыбаясь, ответил Горан, жестом показывая разбойникам, обступившим его роскошную повозку, освободить к ней проход.

Те послушно расступились, и Духовлад увидел возле этой повозки рыдающего Сбыню, а между спиц переднего колеса, разглядел перепуганные глаза. Быстрым и уверенным шагом, он направился в сторону своих поработителей, крепко сжимая в правой руке наконечник копья. Сзади послышался голос Далибора:

– Сбыню оставь мне…

Увидев приближающегося Духовлада, толстяк отполз с его дороги. Подойдя к передней оси повозки, молодой боец нагнулся, и решительно запустил под неё левую руку, крепко ухватив ею Здебора за волосы на затылке. Тот, схватившись за ось обеими руками и упираясь изо всех сил, в паническом страхе, срывающимся голосом, навзрыд затараторил:

– П-парень, парень, вспомни: я ведь спас тебя от стражников!..

– Я помню, спасибо… – сквозь зубы, зло процедил Духовлад.

Духовлад тащил Здебора с огромным усилием и, как только из-под повозки показалась его голова, а за ней и плечи, нанёс ему два сильных, колющих удара наконечником в горло. Бросив на землю хрипящую, и обильно истекающую кровью тушку, Духовлад вытер своё оружие об одежду мёртвого недруга, и так же уверенно пошёл обратно к Далибору. Тот уже сверлил злобным взглядом обречённого толстяка. Поравнявшись с ним, Духовлад вложил наконечник в его руку, но Далибор даже не посмотрел на него, продолжая испепелять взглядом свою жертву. Духовлад на мгновение задержал своего товарища, крепко сжав его руку. Словно выйдя из оцепенения, Далибор наконец посмотрел на него. Вонзив напряжённый взгляд прямо в глубину его глаз, молодой боец тихо, но чётко, дал ему короткое наставление:

– Не говори ему ничего, делай сразу!

Далибор бездумно закивал головой, и пошёл к своей жертве, разрываемый на части гневом, волнением и жаждой возмездия. Несчастный толстяк, стоя на коленях, рыдая и стелясь по земле в поклонах, молил о пощаде. И тут случилось то, чего Духовлад более всего боялся: Далибор не смог устоять перед соблазном и, остановившись прямо перед Сбыней, направив на него наконечник, стал терзать толстяка глумливыми речами:

– Ну что, жирная свинья?! Теперь ты не такой надменный… Чувствуешь, как приближается смерть?! Не переживай, быстро я тебе сдохнуть не дам!..

Он всё продолжал сотрясать воздух оскорблениями и угрозами в адрес стоящего перед ним на коленях обидчика, а тот всё рыдал, и умолял простить его. В толпе разбойников, ожидающих зрелища кровавой расправы, раздался гомон недовольства, некоторые громкими выкриками стали понукать Далибора к переходу от слов к делу. Духовлад заскрипел зубами от досады: он понимал, что чем дольше медлит его товарищ, тем сложнее ему будет решиться на дело. Внезапно Сбыня, с криком ярости и неожиданной от него быстротой, бросился к Далибору и, ухватив его за ноги, повалил на землю. Последний, чуть не выронив из рук наконечник, попытался ткнуть им толстяка в лицо, но тот успел слегка убрать голову, и железо оставило только глубокий порез на щеке. Завязалась борьба, в которой Сбыня пытался завладеть наконечником, а Далибор – освободиться от объятий толстяка и нанести по нему удар. Разбои тут же оживились: неуклюжий толстяк, валяясь на земле, борется с юным доходягой, у которого не хватает сил от него отцепиться – такое зрелище их сильно развеселило. Из толпы то и дело кто-то выбегал, чтобы отвесить пинка по одной, из двух катающихся по земле задниц, или потыкать в неё древком копья. Предсказания, кому достанется победа, глумливые советы, громкий хохот – всё это смешалось в страшный рёв, в котором сложно было что-то разобрать. Наконец, Сбыне удалось привалить измотанного Далибора, лёжа на нём накрест, двумя руками пытаясь разжать пальцы его правой руки, в которой находился наконечник, а своим толстым пузом, надёжно прижать к земле его голову, плечевой пояс и грудную клетку. Духовлад заметил, что левая рука Далибора безвольно лежит как раз между ногами толстяка, и закричал, пытаясь пересилить шум толпы:

– Левая рука! Используй левую руку!

Упомянутая рука Далибора, как будто самостоятельно осознав, чего от неё хотят, встрепенувшись, скользнула под Сбынину юбку и, нащупав его взмыленные, липкие от пота шары, сжала их с такой силой, что те стали искать себе выход сквозь пальцы. Завизжав от дичайшей боли, Сбыня сразу как-бы отпрыгнул всем телом от Далибора, и стал кататься по земле, поджав под себя ноги и держась руками за промежность.

Далибор, обессиленный длительной борьбой с превосходящим по весу противником, встал на четвереньки, и некоторое время просто переводил дух. Немного восстановив дыхание, но, со всё ещё часто и глубоко вздымающейся грудью, он на коленях подполз к толстяку, занеся над ним наконечник, зажатый в обеих руках, и стал остервенело наносить им удары в разные части тела своего врага. От этих ударов, Сбыня снова заверещал, как резанная свинья, но спустя три или четыре попадания, затих и обмяк, испустив дух. Это вовсе не остановило Далибора, а напротив, как будто придало ему сил, и он всё продолжал рвать его плоть всё новыми и новыми ударами, не обращая внимания на брызги крови, обильно летящие ему в лицо и на одежду. Этот кровавый исход, привёл толпу разбойников в экстаз: они кричали, свистели, потрясали оружием, требуя продолжения кровопролития. Когда Далибор всё же прекратил наносить удары, стоя на коленях перед поверженным телом, обессиленно упёршись в землю обеими руками, Сбынина туша представляла собой сплошное месиво, лужа крови вокруг которого, имела около метра в диаметре. Духовлад подбежал к своему товарищу, и помог ему подняться на ноги. Тур поднял правую руку вверх, привлекая к себе внимание, и беснующаяся толпа разбоев понемногу притихла, давая слово своему предводителю.

– Толку от таких бойцов в налётах будет немного, – с пренебрежением начал свою речь Тур – Но как скоморохи, для увеселения нашего воинства, пусть останутся. Заодно и по хозяйству трудиться будут. Всесмысл, где ты там?!

Юрко выбравшись из толпы, перед ним возник худощавый человечек, невысокого роста. Подкошенный подбородок и подобострастная улыбочка, сразу выдавали в нём человека слабохарактерного, но глаза светились проницательным умом и мгновенной сообразительностью.

– Чего пожелает гроза лесных дорог? – льстиво пропел худощавый человечек.

– Бери этих двоих себе в помощники, большего они пока не достойны. Разъясни им наши правила, а если не станут тебя слушать – сразу жалуйся на то Щуру, он такие вопросы улаживать любит! – ответил Тур и, посчитав дело законченным, вновь обратился к Горану, указывая на трёх перепуганных крестьян, которые были в одной будке с Духовладом и Далибором – А это кто такие?

Мельком кинув на них взгляд, и тут же махнув рукой, Горан безразлично ответил:

– Да так, забитые крестьяне. Этот пройдоха Здебор, подрядил их где-то в глубинке, пообещав щедрую оплату, а вместо того три года продержал их в обозе, заставляя работать за еду. Для меня они не опасны, поступай с ними, как знаешь.

В глазах Тура вспыхнул огонёк благородства, и он стал высокопарно вещать:

– Ваши поработители сурово наказаны Медвежьим Воинством! Теперь вы свободны от оков, можете идти, куда вам вздумается, и делать то, чего хочется! Возвращайтесь домой, и живите счастливо, не забывая поминать в молитвах своих освободителей!

Переглянувшись, крестьяне вскочили и, оглядываясь, быстрым шагом направились в сторону леса. Вдруг, старший остановился и, сказав что-то двум остальным, пошёл обратно к Туру. Перепуганные соплеменники стали его уговаривать и хватать за руки, пытаясь остановить, но тот вырвался от них и, подобострастно склонившись перед предводителем разбоев, явил свою просьбу:

– Милейший господин! Мы благодарны Вам за освобождение, и желаем успешного исхода всех ваших начинаний! Три года мы тяжело трудились в этом обозе, не получая ничего, кроме скудного пропитания, побоев и унижений, а теперь хотели бы забрать заработанное собственным потом… Мы можем взять расчёт не деньгами, а ценными товарами, если Вам будет так угодно…

Духовлад прикрыл глаза рукой, удивляясь, что такой жадный и глупый человек дожил до столь почтенного возраста. Благородный огонёк в глазах Тура, в одно мгновение сменился на холодное презрение, и он надменно зашипел:

– Ты хочешь, чтобы мы разделили добычу, за которую проливали свою кровь, с теми, у кого не хватает смелости даже потребовать своего?! Щур! Вознагради этих людей за долгий труд, да смотри, чтоб им не показалось, будто их обделили!

Из толпы вышел невысокий, коренастый человек, с маленькими, злобными глазками. Узкий лоб и выдающаяся вперёд нижняя челюсть, создавали ему портрет человека, явно не страдающего избытком ума. Он свистнул ещё нескольким разбоям, и те немедленно набросились на несчастных крестьян, скрутив их, и прижав к земле. Щур подобрал с земли палку, длинной примерно по пояс, несколько раз попробовал её на изгиб и, удовлетворённый её упругостью, растянул мерзкую улыбку. Приказав подручным снять с крестьян изодранные остатки обуви, он принялся воодушевлённо лупить их палкой по икрам и пяткам, явно получая от своего занятия неописуемое удовольствие. Крестьяне верещали от боли и молили о прощении. В толпе разбойников это вызвало новый взрыв хохота. Когда ноги несчастных уже изрядно покраснели и опухли от побоев, мучитель прекратил истязание, и приказал державшим отпустить жертв.

– Я дам вам ещё одну возможность убрать прочь с моих глаз свои мерзкие рожи! – гневно прокричал Тур плачущим, и корчащимся от боли крестьянам.

Не имея возможности подняться на ноги, крестьяне поползли в сторону леса, громко рыдая и причитая от боли. Это зрелище очень веселило разбойников, некоторые из которых стали даже делать ставки на то, кто из побитых крестьян первым доберётся до леса.

– Мне кажется, что эти люди могут передвигаться быстрее – громко сказал Тур, подначивая своих головорезов – Кто сможет попасть камнем по кому-нибудь из них?

В толпе сразу отыскалось множество желающих проверить свою меткость. Десятки разбоев кинулись искать у дороги камни, и запускать их в уползающих крестьян. Камни один за другим стали с глухими ударами приземляться на землю вокруг ползущих целей, а вскоре стали и понемногу попадать по ним. Спасающиеся громко вскрикивали от боли при каждом попадании и, неизвестно где, находили силы для ускорения. Старший из крестьян уже не мог соревноваться в резвости со своими, более молодыми, соплеменниками, и отставал от них всего на метр, но этого уже хватило для того, чтобы сделать его главной мишенью. Камни стали градом сыпаться вокруг него, попадая уже гораздо чаще. Он стенал и плакал, но продолжал ползти из последних сил. Его собратья уже скрылись из поля видимости охотников, успев заползти в густой придорожный кустарник, и ему оставалась самая малость до спасения, но один из камней чётким навесом попал ему прямо в затылок, со звонким стуком отскочив от черепа, и он замер на месте, лишившись чувств. Это только раззадорило метателей, и они продолжили своё дело с ещё большим остервенением. Духовлад молча, не отводя глаз, смотрел, как безвольно дёргается тело при каждом попадании тяжёлого камня. Иногда камни снова попадали в голову, вздымая кровавые брызги и отскакивая прочь. Молодой боец смотрел на мёртвое, покрытое огромными кровоподтёками и ссадинами, тело человека, столь презираемого им при жизни, и чувствовал, что сейчас в его сердце просыпалось сострадание к нему. Но разум холодно подчёркивал закономерность такого исхода.

Наконец, разбоям надоело метать камни в мёртвое тело, но раздутое пламя жажды кровавых развлечений требовало новых жертв. Тур прекрасно это видел, и с не скрываемым удовольствием дал волю своим людям, указывая на кучку пленённых наёмников и купцов:

– Этих нельзя оставлять в живых, кончайте и с ними!

Кричащая толпа бросилась на объятых ужасом пленных, некоторых из которых истыкивали копьями на месте, а некоторых оттаскивали в сторону те из разбойников, что были особо охочи до пыток, и зверски мучили несчастных. Многие разбои, разбившись на группы, насиловали немногочисленных, находившихся в обозе, женщин, но были также те, кто не брезговал насиловать и мужчин. Духовлад смотрел на происходящее с негодованием и отвращением: низкие люди, скрывая в толпе своё поганое обличие, давали волю самым презренным своим страстям, не опасаясь ни расплаты, ни хотя-бы осуждения. Но далеко не все люди из разбойного отряда, участвовали в резне и поругании над пленными. Многие ушли в сторону и, разбившись на небольшие компании, обсуждали что-то, не обращая внимания на творящуюся неподалёку кровавую вакханалию. От остальных их отличал более опрятный вид, наличие кольчужной или кожаной брони и более или менее достойное вооружение. По этим признакам Духовлад сделал вывод, что их социальное положение в отряде выше, чем у беснующихся, вооружённых чем попало голодранцев. Тур и Горан залезли в роскошную повозку, в которой приехал последний, скорее всего, чтобы обсудить что-то, скрывшись от посторонних глаз. Один из разбоев, не участвовавших в резне, вызвал у Духовлада особый интерес: это был крепкий мужчина, по примерному возрасту – немного за тридцать лет. Развитые мимические мышцы, делали выражение его лица волевым и суровым. На поясе у него висел длинный меч, на теле был добротный, толстый кожаный панцирь, с теснённой на груди головой вепря. Духовлад припомнил, что, по рассказам Военега, подобные панцири носили сотники в воинстве князя Батурия. Человек стоял, облокотившись спиной на могучий дуб и, сложив руки на груди, наблюдал за расправой над пленниками. Вид его, создавал о нём впечатление, как о человеке сильном и бывалом. Его глаза, полные презрения, не отрываясь следили за резнёй. Человек этот, сразу вызвал в Духовладе некую подсознательную симпатию, он просто не мог отвести от него взгляда, словно любуясь. Будто почувствовав на себе посторонний взгляд, человек резко повернул голову в строну Духовлада, и их взгляды впились в друг друга, будто дерущиеся на смерть голодные псы. Спустя несколько мгновений Духовлад прекратил поединок взглядов, отведя глаза вниз. Взгляд незнакомца был тяжёл, преисполнен внутренней силы, но не поэтому молодой боец уступил ему. Решение было осознанным и хладнокровным: известно, что для любого честолюбивого мужа, подобный взгляд равен прямому вызову его достоинству, а Духовлад не считал уместным начинать свой путь в новом обществе с потасовок, во всяком случае без действительно веской на то причины. Незнакомец тоже вернулся к созерцанию расправы, как только Духовлад отвёл глаза.

– Вы оба так забрызганы кровью, – послышался голос худощавого человека, к которому в помощники Тур определил Духовлада с Далибором – Здесь неподалёку есть ручей, где вы могли бы искупаться. Идёмте, я покажу дорогу.

Худощавый человек не спеша отправился вглубь леса. Духовлад отправился было за ним, но увидел, что Далибор не услышал предложения пройти к ручью, полностью поглощённый происходящим вокруг. Он стоял как вкопанный, широко открытыми, не моргающими глазами следя за кровавой резнёй. Духовлад аккуратно положил ему руку на плечо, дабы привлечь к себе внимание, но даже от этого лёгкого прикосновения парень вздрогнул так, словно ему в это плечо с размаха вогнали иглу, переведя ничего не соображающий взгляд на своего товарища.

– Неподалёку есть ручей. Идём, нам нужно искупаться – сказал ему Духовлад, заглядывая в опустевшие глаза.

Далибор некоторое время прокручивал в шокированном сознании слова товарища, силясь понять, чего именно от него хотят и, поняв это наконец, согласно закивал головой. Духовлад взял его под руку и повёл следом за худощавым человеком, словно немощного старика.

***

Тур, сидя в роскошной повозке Горана, огляделся, и отметил с ехидной улыбкой:

– Да, братец, хорошо же тебе путешествовать. Небось, у многих купцов и в домах всё не так богато, не то, что в повозках…

– Эта роскошь нужна для того, чтобы жадные торгаши теряли голову, и слепо верили всему, что я обещаю – спокойно ответил Горан, прекрасно понимая к чему ведёт эта беседа – Если я буду являться к ним в латаных штанах и берестяных лаптях, при этом суля им выгодные сделки, то меня будут палками выгонять из каждого обоза. И, раз уж ты вспомнил о домах, то у меня дома нет. Я практически живу в этой проклятой повозке!

Последнее предложение он произнёс нарочито резко. Дело вовсе не в том, что он не смог справиться со всплеском эмоций, как раз наоборот – в душе он был абсолютно спокоен. Горан просто слишком хорошо знал своего брата, и с раннего возраста умел применять свои знания на практике: в разговоре с Туром, достаточно было обронить одно резкое слово, как тот превращал разговор в перебранку, и в ней попростецки выкладывал всё, что было у него на уме. Вот и сейчас в его взгляде блеснула завистливая жадность, и он, насупившись, зашипел:

– Ну да, пока мы «нежимся» в этих лесах то под снегопадами, то под проливными дождями, то под палящим солнцем и рискуем жизнями в сражениях с охраной обозов, ты мучаешься и изнываешь в своей роскошной повозке, или на ужине у очередного торгаша, который поит тебя дорогущими заморскими винами!

Горан еле сдержался, чтоб не растянуть улыбку. Это явно не слова брата – он никогда не был достаточно остроумен, чтобы выдвигать претензии, построенные на иронии – значить, в отряде поднимали этот вопрос, и кто-то, у кого неплохо подвешен язык, выдал похожую фразу. Видно она произвела эффект на присутствовавших, раз настолько запала в память даже Туру. Горан второй раз еле сдержал улыбку, представляя, как его недалёкий братец мямлит что-то несвязное, силясь родить что-либо вменяемое в ответ. Он явно тогда выглядел глупо (Тур всегда так выглядел, когда дело касалось дипломатии), а теперь подсознательно винил в этом брата, как и подобает простаку, способному что-то сделать только по чужой указке. Горан поймал своим взглядом глаза Тура, впился в них, словно хищник в свою жертву, и не спеша, чётко выговаривая каждое слово, ответил:

– Ты, братец, я смотрю забыл, что по нашему договору моя задача состоит в том, чтобы разведывать маршруты больших обозов, и сообщать их вам. Ты, наверное, полагаешь, что я ничем не рискую, и что работа моя не сложная. Что ж, давай поменяемся с тобой ролями: я останусь здесь и возглавлю твоё воинство, а ты отправишься по городам, в поисках достойной добычи. Будешь льстить, стелиться перед глупыми и жадными торгашами, пытаясь выведать у них маршрут обоза. Будешь носить взятки городским стражникам, чтоб не дознавались кто ты такой, и откуда у тебя товар. Ведь моя часть работы так проста и не опасна! Что скажешь?

Тур насупился и замялся, осознав, что втираться в доверие, да и вообще общаться с незнакомыми людьми, не приставив нож к горлу, это неизведанное для него поприще. Видя его смущение, Горан положил ему руки на плечи и снова посмотрел в глаза, но на этот раз со всей родственной теплотой, которую только был способен изобразить:

– Не смущайся брат. Ты думаешь, у меня получилось бы держать в повиновении этих головорезов?! Думаешь, я смог бы бесстрашно вести их в бой, громя всех на своём пути, как это делаешь ты?! Ты рождён с сердцем великого воина в груди! Вся земная твердь сотрясается от твоей могучей поступи! Скоро твоё воинство наберётся силы, и нашей целью будут уже не вшивые обозы, а большие города, которые при одном упоминании твоего имени, будут в ужасе готовы откупиться любой данью!

Лицо Тура вмиг прояснилось, на устах заиграла плохо скрываемая, довольная улыбка. Увидев, что добился желаемого эффекта, искусно потешив его самолюбие, Горан продолжил:

– Думаю, брат, те сомнения, что ты высказал мне, не могли зародиться в твоём честном и храбром сердце. Кто-то в твоём воинстве усомнился в пользе моего вклада в наше дело?

Тур стал оправдываться, снова смутившись:

– Да никто бы не осмелился при мне высказать подобные сомнения! Просто был разговор, в котором кто-то, не подумав, ляпнул что-то в этом роде… Но ты меня знаешь, брат! Я немедленно заткнул поганую пасть этому наглецу, а если бы он не унялся, то порубил бы его на куски!

Внимательно выслушав оправдания брата, Горан сделал маску разочарования, с небольшой примесью обиды, и горько проговорил, опустив глаза:

– Всё равно мне больно от того, что ты сам усомнился во мне, хоть и отстоял мою честь перед другими. Твои слова больно ранили моё сердце… Может я действительно не так важен для нашего дела? Может добыча в тех обозах, которые я привожу к вам, не достаточно ценна и обильна?..

Теперь Тур положил руки ему на плечи, и страстно, с огнём в глазах, заверил:

– Нет, нет, брат! Обозы всегда обильны ценной добычей, а твой вклад – основа нашего дела! Прости! Прости меня, за то, что впустил в своё сердце пустые сомнения! Я докажу тебе свою верность храбростью на поле битвы!

Снова взглянув в глаза брата с теплотой и улыбкой, Горан ответил:

– Теперь я узнаю брата! Будем держаться вместе, и весь мир ляжет к нашим ногам! А если ещё кто-нибудь выскажет недовольство в мой адрес, скажи, что я готов уступить этому человеку свою роль, если он обязуется приносить столько же пользы…

– Да куда этим глупцам! – разгорячённо перебил Тур – Ошибившись, они не только погубят себя, но подставят под удар всех нас! Верь мне, брат: таких разговоров в моём воинстве больше не будет!

– Я верю тебе, Тур. Теперь я немного отдохну здесь. Позови меня, когда твои люди насытятся чужими страданиями. Я раздам вещи, которые они заказывали мне.

– Как пожелаешь, брат! Я вернусь за тобой, когда все будут готовы – сказал Тур, и вылез из повозки.

Как только брат покинул его, тепло во взгляде Горана вмиг сменилось холодным презрением. Его уста скривила еле заметная усмешка: он сравнил себя с музыкантом, который точно знает, на какой лад возложить перст, и в какой последовательности дёргать струны, чтобы складно полилась нужная мелодия.

***

Духовлад и Далибор стояли по пояс в прохладных водах чистого, лесного ручья, омывая в нём запыленные, забрызганные кровью тела и подранные остатки одежды. Рядом, на берегу, сидел худощавый человек, приставленный к ним главарём разбоев, без устали что-то рассказывая, явно соскучившийся по общению:

– У нас, в общем-то, не так уж и плохо. Голодными вы точно не останетесь. Кроме забот по части пропитания для всего отряда, у вас другой работы не будет. Во всяком случае, первое время. Кстати, зовут меня Всесмысл. А к вам как обращаться?

– Я – Духовлад, а его звать Далибором – отозвался молодой боец, указывая на товарища, который до сих пор находился под таким впечатлением от увиденной расправы, что не видел и не слышал ничего вокруг себя.

– Ясно. Если что, в любое время задавайте любые вопросы. Все расскажу, всё объясню – пообещал Всесмысл.

– А этот, который отдал нас тебе в помощь, он у вас главный? – не преминул воспользоваться советом Духовлад.

– Тур? Ну… вроде как… – замялся Всесмысл.

Духовлад молча уставился на него, изобразив на лице ожидание, демонстрирующее, что точностью ответа он не удовлетворён. Худощавый человечек ещё немного помялся, формулируя исчерпывающий ответ, и стал излагать:

– Вобщем, так как он называет себя «воеводой воинства медвежьего», можно сказать, что он у нас главный. Но его брат – Горан – тот, который в рунейском халате, даёт ему знать, где будет проходить большой обоз, так что без него такой обширной добычи мы бы не имели, а значить и людей в отряде было бы поменьше. Так что его слово тоже очень важно. Вот, например, сегодня я был неподалёку от Тура, когда он встретился с братом, так это именно Горан настоял, чтобы вас взяли в отряд, а не зарезали вместе с остальными. Тур сначала поартачился, но потом всё равно уступил. К тому же, в нашем воинстве есть несколько главарей меньших разбойничьих шаек, согласившиеся присоединиться к нам. И хоть на словах они признают главенство Тура, на деле продолжают жить по своим законам, не особо оглядываясь на желания нашего воеводы, да он особо к ним и не лезет. Так что положение здесь не простое, и кого-то одного, имеющего за собой право решающего слова, в воинстве нет.

Немного подумав над словами Всесмысла, Духовлад снова спросил:

– Покажешь мне людей в воинстве, к чьим словам больше всего прислушиваются?

Тот с интересом посмотрел на молодого бойца. Как человек образованный, Всесмысл увидел стратегический расчёт в просьбе Духовлада, чем парень сразу вызвал у него симпатию:

– Покажу, и расскажу о каждом, что знаю. Только пока хочу держаться подальше от обоза. Там сейчас начнут делить добычу, после чего, обычно, остаётся много считающих себя обделёнными. Такие люди потом долго ходят злые, и ищут кого-нибудь послабее, чтобы согнать на нём свою злость. Я для этого очень удобный человек, если рядом нет Тура. Так что в такие моменты, я стараюсь держаться подальше от толпы. Да и вам не советую там околачиваться, так как вы ещё не побывали в бою, а значить не обладаете полноценными правами в воинстве. Любой ваш спор с кем-то из старожилов, рассудят в его пользу, и даже если он необоснованно применит к вам силу, его никто не осудит.

Духовлад вышел из ручья и встал под просветом между кронами деревьев, сквозь который на небольшую полянку попадало достаточно тепла и света, чтобы просохла его одежда. Он решил последовать совету Всесмысла, и пока тоже быть подальше от делящих добычу разбоев. Оглянувшись на Далибора, он увидел, что тот всё ещё стоит в ручье, уставившись пустым взглядом в одну точку, и окликнул его:

– Эй, Далибор! Иди сюда, обсохни.

Тот снова вздрогнул, придя в себя, молча, послушно вышел из ручья, и встал рядом с Духовладом. Последний вновь обратился к Всесмыслу:

– А ты здесь что делаешь? На человека, способного держать в руках оружие, ты не похож. Да и вообще не думаю, что ты способен причинить кому-нибудь вред.

– Это верно, – грустно улыбнувшись, подтвердил Всесмысл – Пока не покончат с наёмниками, я к обозу близко не подхожу. Слишком уж я слаб и боязлив.

– Как же ты оказался в этом… воинстве?! С такими-то достоинствами!

Глубоко, с ностальгией, вздохнув, щупленький человечек начал обстоятельно описывать собственные похождения:

– Учился я в духовной семинарии, что находится при мужском монастыре, близь Славнограда. Прилежно изучил рунейскую, ливтонскую и половийскую грамоту. За прилежность в постижении учения Исы, отец-настоятель даже оказал мне особую честь и небывалое доверие, научив читать запрещённые руны Северных Воинов, некогда принёсших в землю ругов Древний Завет Хоруга, и ставших прародителями княжих семейств в наших землях. Мне сулили быстрое продвижение к высшим санам Служителей Исы. Я имел доступ в Хранилище Еретических Текстов, и прочитал множество из них. Как ревностный почитатель Учения Исы, я читал их предвзято, мысленно подвергая порицанию каждое слово, идущее в разрез с догмами нашей религии, без раздумий нарекая их ложью. Но когда я стал читать труды древних рунейских философов, написанные ещё до рождения Исы, моя фанатичная приверженность его учению пошатнулась. Тексты эти были написаны легко, ни к чему не понуждая, а лишь приглашая к раздумью о жизни, о духовности. Я стал замечать, насколько тесны, безжизненны и неприродны догмы нашей религии. Они лишают человека возможности принять собственное решение, по каждому неизвестному поводу отсылая испрашивать совета и благословления у попов и патриархов. Они запрещают людям совершать ошибки и набираться мудрости, устраняя их последствия. Они учат, что любую подлость можно искупить, дав денег на храм и немного побубнив пустые молитвы, которые заучивают не вдумываясь в содержание. Они лишают людей возможности жить, оставляя взамен пустую, серую рутину. Я стал мыслить, по-настоящему мыслить, не сдерживая себя рамками, за пределами которых ране опасался призрачного грехопадения. В тесных, душных подвалах Хранилища Еретических Текстов, я впервые в жизни почувствовал себя свободным, осознал, что я есть дух, который не удержит ни одна стена, ни одна решётка. Окрылённый своими открытиями, я завёл диспут о сути духовности с отцом-настоятелем, думая, что это поможет ему по-другому взглянуть на цель Служения, но он просто гневно объявил, что в меня вселился бес, помутивший мой рассудок, и велел запереть меня в подвале. Да… из набожных монахов выходят неважные сторожа! Одного из своих сторожей – самого молодого и слабого духом… да и умом – я убедил в том, что в моём теле и вправду бес, которому не нужно пленённое тело. Я сказал, что если он – мой сторож – не выпустит меня, то бес покинет моё тело, и вселится в него. Перепуганный глупец не только выпустил меня, но ещё и дал сухарей мне в дорогу. Я бежал в лес, держась подальше от дорог, опасаясь преследования. Не знаю, как я не достался диким зверям, видно Проведение было благосклонно ко мне. Несколько дней я ничего не ел, и уже стал терять силы, когда наткнулся на парочку головорезов из этого… воинства, охотившихся в лесу. Сначала они хотели просто зарезать меня на месте, но я убедил их, что если они отведут меня к своему предводителю, тот их одарит. Они согласились, пообещав, что если останутся без награды, то моя смерть будет долгой и мучительной. Приведя меня в лагерь, они рассказали обо мне своему главарю. Тот рассмеялся и спросил меня, с чего я взял, что он одарит своих людей за меня. Я ответил, что умею читать и писать на четырёх языках, и готов воспеть его ратные подвиги, в качестве личного летописца, так как дела такого сильного, храброго и справедливого мужа, должны быть известны потомкам до пятидесятого колена. К моему счастью, он оказался человеком тщеславным и заинтересовался моим предложением, пообещав сохранить мне жизнь, если я покажу, на что способен. Я попросил его назвать своё имя, и предводитель разбоев ответил, что имя его Тур. Окрылённый желанием остаться в живых, я тут же сочинил четверостишье:

Не сдержит тебя ни орда грозных войск,

Ни крепость гранитного мура!

Знамёна великих народов падут,

Под ноги могучего Тура!

Тур был очень доволен, и позволил двум олухам, которые привели меня к нему, выбрать по одной вещи из своего оружейного сундука. Меня оставил при себе, вести летопись его славных подвигов, и, за одно, готовить пищу на всю ораву. Вот так я оказался среди этих людей, среди них, наверное, и умру.

– И много славныхподвигов ты воспел для потомков предводителя? – поинтересовался Духовлад.

Всесмысл посмотрел на него, как будто пытаясь определить, можно ли говорить откровенно, и уклончиво ответил:

– Все, которые видел.

Духовлад ухмыльнулся, уловив в ответе иронию. Они решили последовать совету Всесмысла, и остаться пока возле ручья, чтобы быть подальше от разоряемого обоза, пока среди разбоев не улягутся страсти.

***

Делёж добычи шёл полным ходом. Порядок был точно отлажен: изначально Тур, с самыми верными ему людьми, отбирали в обозе товары, имеющие на рынке большую цену и высокий спрос. Эти товары забирал с собой Горан, и со скидкой быстро продавал их в ближайшем городке. Большую часть вырученных денег, Горан привозил в следующем обозе и отдавал Туру, часть шла на его – Горона – нужды, а часть – на покупку разных вещей, которые мог заказать любой из разбоев, записавшись в список, который составлял Всесмысл, как единственный грамотный человек в… воинстве. Заказанные разбоями вещи Горан вёз в телеге, под видом товара для какого-нибудь княжеского двора, снабженцем которого он представлялся хозяину обоза. Как уже было упомянуто, телега и повозка, принадлежащие Горану, носили отличительный знак – изображение медвежьей лапы на щите. Этот знак был известен всем разбоям в отряде.

Затем отбирались продовольственные товары, которые забирались в лагерь разбойников. Оставшееся отдавалось на делёж желающим. Повсюду стоял гомон, то и дело вспыхивали перебранки, перераставшие в локальные потасовки. В этой толкотне, как и в расправах над пленными, люди, имевшие серьёзный статус в отряде, участия не принимали, удовлетворяясь долей от добычи в деньгах, которой не имели подавляющее большинство разбоев.

Духовлад и Всесмысл сидели на берегу ручья и беседовали. Точнее, разговаривал в основном Всесмысл, радуясь, что нашёл в лице Духовлада «свободные уши», но и последнего это не раздражало, так как он находил рассказы собеседника довольно интересными и полезными. Далибор уже вышел из состояния полной отрешённости, но к общению не стремился, лёжа на полянке неподалёку, и делая вид, будто спит. Понемногу шум, доносящийся со стороны обоза, стал ослабевать.

– Делёж заканчивается, – с видом знатока заключил Всесмысл – Скоро они совсем успокоятся, и можно будет оторвать себе чего-нибудь на ужин. В лагере проще, там я готовлю для всех еду. Но ничего, и здесь от голода не умрём!

Примерно через час, шум действительно и вовсе стих. Всесмысл объявил, что можно выдвигаться в сторону обоза, и Духовлад с Далибором последовали за ним. Пробираясь вдоль придорожных кустов, Всесмысл оценивал обстановку в разорённом обозе сквозь просветы в листве, благодаря которой оставался невидимым со стороны дороги. Всё и вправду уже успокоилось. Те повозки и телеги, которыебыли отобраны Гораном для продажи, и те, накоторые были сложены съестные припасы для «Воинства Медвежьего», стояли отдельно, ровно выстроенными колоннами. Те же, которые были отданы на делёж низшим сословиям разбойников, валялись перевёрнутые и раскуроченные. Среди этих повозок и телег ещё сновали одинокие разбои, надеявшиеся найти что-нибудь ускользнувшее от внимания предыдущих десятков мародёров, уже перетрусивших по три раза каждую кучку. Всё, что имело хоть какую-то ценность, было уже разделено. Вокруг кучами валялись товары, представлявшие малую ценность или неприменимые в разбойничьем быту: женское тряпьё, сельскохозяйственный инструмент, горшки, кувшины и миски.

– Всё спокойно, можем выходить – сообщил Всесмысл, и указал на перевёрнутую телегу у самого кустарника – Там нам будет вполне удобно. Располагайтесь возле этой телеги, а я скоро вернусь.

Духовлад с Далибором устроились возле телеги, а Всесмысл исчез в неизвестном направлении.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Духовлад своего товарища.

– Терпимо – ответил Далибор, и содрогнувшись добавил – За что они так терзали этих людей?! Они ведь сдались?!

– Просто потому, что могли – пожал плечами Духовлад – Как может быть недоволен своей участью тот, кто сам сдался на милость врага?

– Этот, к которому нас приставили, тоже ведь сдался, но его не убили…

– Всесмысл сдался, обоснованно рассчитывая произвести впечатление своими навыками, проявить полезность, а эти торгаши и наемники, рассчитывали на милосердие, которое встречается только в церковных сказках о бытие Исы.

Далибор повернулся к Духовладу и, слегка скривившись, заговорил:

– Всесмысл… чего мы за ним ходим? Он такой щуплый, хилый, боится всего. Да ещё и рот не закрывается! Целый день бу-бу-бу, бу-бу-бу, аж опять голова разболелась! Давай от него сбежим? А лучше его самого прогоним!

Духовлад криво усмехнулся прямолинейности Далибора, и спокойно возразил:

– Этот человек очень полезен. От него мы сможем получить столько сведений об окружающих нас теперь людях, сколько не получим и от десятка. Успокойся, потерпи немного, и ты сам увидишь, сколько от него пользы.

Далибор замолчал, но было видно, что ответ ему не понравился. Вдруг, как будто ниоткуда, появился Всесмысл. В одной руке он держал кувшин с вином, а в другой – котомку. Поставив на землю кувшин, он достал из котомки каравай хлеба, головку твёрдого сыра и солидный кус масла. Достав из-за пояса небольшой ножик, он быстро нарезал продукты на толстые, неровные куски.

– А это откуда?! – еле успевая глотать слюну, спросил Далибор.

– У меня тут должников полно! Главное знать, когда являться за расчётом! – хитро улыбаясь ответил Всесмысл – Завтра поутру отряд возвращается в лагерь.