Читать книгу Сброд - Константин Квашин - Страница 8

Наступившее утро, было таким прекрасным для Духовлада и Далибора: сытно и вкусно поев вечером, они не просыпались ночью от голодного урчания в животе, и потому замечательно выспались. Проснулись они, когда все вокруг ещё спали, потому Далибор предложил сбежать подальше от разбойничьего отряда. Духовлад задал ему всего три вопроса: знает ли Далибор в какую сторону нужно идти, чтобы выйти к ближайшей деревне; чем он собирается питаться, пока будет рыскать по лесу; чем он собирается отбиваться от хищных зверей или других разбоев. Инициатор побега сразу же унялся, понимая, что ни на один из вопросов, ответа у него нет. Вскоре проснулся Всесмысл, и они втроём позавтракали, доев вчерашний хлеб, масло и сыр. Понемногу стали просыпаться и разбойники, начиная подготовку к возвращению в лагерь. Сперва уехал Горан. Из товаров, отобранных им для быстрого сбыта, получился небольшой обоз, который отправилась сопровождать сотня разбоев, во главе с Туром. Потихоньку собрался и обоз со съестными припасами, вместе с которым основные силы разбойного отряда отправились в своё логово. Все разбойники, которые были верхом на лошадях отправились сопровождать Горана, поэтому в оставшемся отряде самые уважаемые расселись по телегам, везущим продовольствие, а основная часть отряда передвигалась пешим ходом.

Проделав за день большой путь, обоз с продовольствием встал на большой поляне, когда солнце стало клониться к закату. Всесмысл снова добыл где-то каравай, и увесистый кусок солонины, после чего расположился с Духовладом и Далибором у одной из телег, для ужина и ночлега. Далибор угрюмо уплетал хлеб с мясом, не изъявляя желания о чём-нибудь разговаривать. Духовлад же посчитал, что не побаловать беседой словоохотливого Всесмысла было бы невежливо, учитывая, что именно благодаря ему они с Далибором второй день вкусно и досыта питались.

– Где ты достаёшь пищу? – хитро улыбаясь спросил Духовлад у Всесмысла.

– Говорил же, – ответил тот – У меня здесь должник на должнике!

– Так тебя не понять! То ты приближаться к этим головорезам боишься, а то вдруг долги из них вытряхиваешь!

– Дело не в страхе, а в разумной предусмотрительности. Когда идёт делёж добычи, то потасовка на потасовке вспыхивает. Будешь рядом крутится, глазом моргнуть не успеешь, как и тебе достанется ни за что, ни про что. Уж это то проверено!

– Так как же ты у таких зверей долги то получаешь?! – весело улыбаясь, повторил свой вопрос Духовлад.

– Собирать долги – это целая наука! – с важным видом заявил Всесмысл – Когда страсти поулеглись, я иду промеж разбоев, и тайком в лица заглядываю. Коли хмур и надут, значит не удалось ему в дележе себе приличный куш оторвать. Такого за долг беспокоить, то только зря на пинки и затрещины нарываться. А кто весел и говорлив – тот своей добычею доволен. К такому, стало быть, и нужно подойти. Но в лоб о долге говорить тоже не стоит. Я вот, сперва, добычу его похвалю, скажу, мол, только настоящим храбрецам такое перепадает, а там он и сам о долге вспомнит, ещё и сверху одарит, так как разбои хоть и лютый народ, но – в большинстве своём – в час радости щедрый!

Далибор молча смерил Всесмысла презрительным взглядом и, дожевав его хлеб, лёг на бок спиной к беседующим, показывая, что собирается спать. Духовлад усмехнулся объяснению собеседника, и снова задал вопрос:

– И как же ты себе должников наплодил?

– В Хранилище Еретических Текстов, о котором я ранее тебе рассказывал, мне доводилось читать книги, посвящённые не только духовным вопросам, но и вполне насущным, мирским. В таких книгах изложены, например, верные способы отличать подлинность драгоценных камней и металлов. Или описания заморских стран древними путешественниками, традиций и верований народов, их населяющих. К тому же, как я тоже уже упоминал, мне известны руны Северных Воинов, которые они наносили на свои оружие и броню. Кому-то нужно знать, ценная ли вещь досталась ему в налёте, кто-то хочет послушать интересный сказ о далёких краях, а кто-то хочет придать волшебной силы своему оружию или сделать несокрушимой броню. Так вот все эти люди идут ко мне, а я помогаю им, чем могу… Бывает, что и чем не могу, тоже помогаю. Но с ними, конечно, тоже аккуратно нужно: кому оплату можно отсрочить до нужного случая, с кого немедля взять, а с кого плату вообще вперёд услуги требовать.

Духовлад снова усмехнулся расчётливости и проницательности Всесмысла. Оглядевшись, он заметил, что с того места, где они сидят, отлично просматривается почти весь обоз, и тут же вспомнил былое обещание собеседника:

– Ты обещал мне, что при случае покажешь самых важных здесь людей. Отсюда видны почти все, кто есть в отряде. Может сейчас и поделишься?

– Это можно – ответил тот, и стал высматривать среди разбоев экземпляры поинтереснее, спустя мгновение кивнув в сторону большой группы людей – Видишь в той толпе человека, с длинными, чёрными волосами?

Духовлад уставился в ту сторону, куда кивнул Всесмысл и, отыскав человека, о котором тот говорил, тихо уточнил:

– Тот, который с кривым носом, сам высокий и крепкий?

– Он, он. Это Ворон – самый лютый из атаманов. Это, вроде как, сотников местных. Он и его люди, раньше были отдельной шайкой, но когда встретились в лесу с «воинством» Тура, последний убедил их присоединится. У Ворона с людьми, которые ему перечат, разговор короткий: если из его шайки – то половину зубов наземь, а если кто чужой – так сразу зарежет. В налётах храбр, умел и силён. Тура он не боится, но и не загрызается с ним. Да и Тур в его дела не лезет. В общем, оба делают вид, что друг друга не замечают.

– Ясно – заключил Духовлад – А ещё кто стоит внимания?

Всесмысл снова стал рыскать взглядом по обозу. Спустя немного времени он указал на другую группу разбоев, немного меньшую предыдущей:

– Видишь вон, среди тех, средних лет такой, в белой рубахе, что-то остальным оживлённо толкует?

– Ага, вижу.

– Это Предраг. Он тоже в отдельной шайке главенствовал, а потом к Туру примкнул. Этот – как боец не силён, в налётах на рожон не лезет, за спинами пособников крутится. Хитрый, как старый лис. Всё словом решает. И не в лоб, а понемногу окружающих настраивает. И так витиевато сказ держит, что вроде как никого конкретно не хулил, а толпа уже на кого нужно глядит криво. Народ здесь простой, в уловках ораторских несведущий, потому у большинства разбоев он за мудрого человека почитается. Но мне сдаётся, что он на место Тура «тихой сапой» метит. На каждом совете воинства ему колкие упрёки выставляет, а тот и ответить ничего не может, только краснеет, да ноздри раздувает. Особо любит Предраг припомнить при всех, что, мол, мы по лесам да полям в снег да дождь шатаемся, жизнями в налётах рискуем, а Горан, братец Туров, в роскоши и неге по городам разъезжает. Оно, вроде как, так и есть, только без Горана всё это «воинство» давно бы с голода передохло. Да и Предраг это разумеет, но своё потихоньку нашёптывает. Тур его ненавидит страшно, а поделать с ним ничего не может. В общем, ухо, с этим Предрагом, востро держать надо.

Духовлад остановил взор ещё на одной небольшой толпе. Люди, находившиеся в ней, сразу после налёта на обоз Здебора, крутились ближе всего к Туру. Указав на них, молодой боец спросил Всесмысла:

– А те, что вон там сидят, это самые верные Туру люди?

– Точно. Эти всегда только его поддерживают. Их в отряде больше всего, только часть ушла с Туром, брата его сопровождать, а часть в лагере осталась, и в налёте не участвовала. Видишь среди них человека, у которого шрам от ожога на всё лицо? (Духовлад утвердительно кивнул) Зовут его Опара. Он у Тура главный помощник. Тот его завсегда вместо себя старшим оставляет, когда отлучается куда-то. Только его здесь не слушает никто. Да и как иначе? Умом не силён, рукой не крепок, сердцем не отважен. За что ни возьмётся, везде «серой мышкой» окажется. Он-то делает вид, что не замечает такого к себе отношения, но всё равно заметно, что от злости аж трусится. Только всё что он может, это разве что Туру нажаловаться. Не то, не сё, одним словом.

– А этот, узколобый подле него, который крестьян палкой по пяткам лупил?

– Щур? Вот уж кто у Бога не получился: туп, жаден, в бою пуглив, да ещё и ликом от свина не краше! Зато как безоружных мучать, так он неутомим и беспощаден. Да язык из Туровой задницы не вытаскивает, за что тот его рядом и держит. Тур вообще на лесть падкий, как дитя малое. Если б не Горановы наводки, давно бы уже с главенства скинули.

Духовлад обрабатывал в голове всю полученную от Всесмысла информацию, а тот продолжал шерстить взглядом сбившихся в кучки разбоев. Найдя, наконец, искомое, он вновь окликнул парня:

– Вон, видишь, двое отдельно от всех сидят?

Духовлад посмотрел в указанную сторону, и увидел двоих, беседующих у костра. Один был не высокого роста и суховат телосложением. Говоря что-то, он оживлённо жестикулировал, при этом движения его были резкими и хлёсткими, выдавая его ловкость. Второй был заметно выше собеседника, имел массивный плечевой пояс, здоровенные ручища и немаленький живот. Его движения были преисполнены внутренней силы и размеренности, но Духовладу показалось, что в случае нужды, этот здоровяк может быть достаточно быстрым. Рядом с ним стояла, опёртая на телегу, большая секира, целиком кованная из железа. Немного осмотрев их, Духовлад спросил у Всесмысла:

– И кто они? У них тоже своя ватага имеется?

– Того, который худой, зовут Вук, а здоровяка – Ратибор. Они всегда только вдвоём держатся. На моей памяти было много желающих примкнуть к ним, но в свой круг они никого не допускают. Оба заправские рубаки, умелые воины. Ратибор силён неимоверно! Только бой завязался, как его секира вокруг него кругами летает, да так, что её едва видно! Я однажды видел – из кустов, разумеется – как он упавшего наземь наёмника, в поясе пополам разрубил одним ударом! Вук же, ловок как дикий кот, и быстр, как бросок гадюки! В бою он щит к спине привязывает, в правой руке меч держит, а в левой – кинжал. Только кинжал этот особенный! Его узкое и длинное лезвие сквозь любую кольчугу пройдёт, в любых латах щель отыщет! Слышал я, что вроде как дед его цирюльником был, и его, ещё подростком, делу своему обучал. Потому этот Вук отлично знает, где на теле человеческом особо уязвимые места, и кинжалом своим непременно в них метит. В «воинстве» их слово много значит, так как все разбои очень их уважают. Правда, Ворон частенько Ратибору наперекор слово держит – не нравятся они друг другу – но до открытой вражды дело не доходит. Остальные здесь так, ворьё да душегубы беглые, многие мелкими шайками держатся, но такие Туру и в полголоса возразить не посмеют. На них и внимания обращать не стоит.

Слушая Всесмысла, Духовлад продолжал не торопясь осматривать разбившихся по компаниям разбойников. Вдруг ему на глаза попался человек в кожаном нагруднике с теснённым на нём вепрем, тот самый, с которым он схлестнулся взглядами, когда разбои добивали пленных наёмников и торговцев. Тот в одиночестве готовился ко сну под одной из телег.

– А это кто? – спросил молодой боец Всесмысла, указав на человека в нагруднике.

– А, это беглый сотник батуриевой дружины, Мстивоем звать. Он здесь пару месяцев всего. Как-то семеро разбоев вернулись с охоты, и его привели. Сказали, что пленили его, да и он подтвердил, только «пленный» при оружии был, двое из разбоев хромали, а ещё у одного синяк под глазом на пол лица расплылся. Изъявил он желание к нам присоединиться, так как в дружине проступок серьёзный совершил, и обратной дороги туда ему больше нет. Тур долго думал, но в итоге согласился. С тех пор Мстивой этот среди нас. Тур ему не доверяет, даже мне сказал, чтоб я за ним понаблюдал во время налёта – мол, всё равно по кустам прячусь – что он делать будет. Ну, стал я наблюдать, а тот только наёмников рубил, да так, что большинству людей Туровых ещё браться и браться до него. Я Туру о том так и сказал, но тот всё равно к Мстивою подозрителен. За всё время, что он здесь, я ни разу не видел, чтоб он с кем-нибудь разговаривал, держится особняком от всех… Так и с ума сойти недолго. Как по мне, так больше достойных упоминания здесь нет. Давай-ка отдыхать уже, а то завтра подыматься рано, и снова целый день топать.

Духовлад решил последовать совету Всесмысла, и стал поудобнее устраиваться на земле, успевшей как следует прогреться в течение дня.

***

Радовеж – небольшой, но хорошо укреплённый городок. Центр северо-западной области Чёрного Края, подвластного князю Батурию. В посольском зале огромного терема, находящегося в самом центре городка, с хмурым видом сидел Смотрящий области – Павел, в окружении родственников и ближайших подручных. Обильную пищу для невесёлых размышлений, предоставили Смотрящему недавние острые события. Всё началось с того, что двоюродный брат Алексея – Смотрящего в Угличе – находясь проездом в Радовеже, крепко упившись со своими людьми, устроил пьяный дебош, избивая чужих смердов и неуважительно отзываясь о местном Смотрящем. Подоспевшие люди Павла, так крепко избили дебоширов, что пятеро из восемнадцати не дожили до утра. Остальных, кроме родственника Алексея, поутру пешком выгнали из городка, отобрав лошадей, деньги и все ценные вещи. Павел, взяв с собою пленника, в тот же день отправился в Кременец, дабы представить на суд князя Батурия нарушителя спокойствия. Абсолютно не переживая за благоприятный для себя исход этой тяжбы, Радовежский Смотрящий всю дорогу находился в превосходном настроении. Во-первых – он имел полное право защитить собственное достоинство, и просто обязан был навести порядок на своей территории, а во-вторых – полгода назад, состоялась помолвка между сыном Батурия, Гавриилом, и дочерью Павла, Уладой. Последнее обстоятельство особенно внушало Павлу чувство уверенности, ведь до назначенной свадьбы оставалось всего три месяца. Конечно, он предполагал, что Алексей попытается замолвить словечко за родственника, и Батурий не будет особо суров в отношении провинившегося, но на получение большой денежной пени от угличей Павел рассчитывал железно. Решение Батурия повергло его в шок: последний обвинил людей Павла в бандитском нападении на угличей, приказал возвратить им отобранные ценности и лошадей, сверх того, наказал Павлу из своего кармана выплатить каждому пострадавшему солидную пеню, а семьям погибших и брату Алексея – в троекратном размере. Выполнив все условия, не осмелившись ослушаться, Павел возвратился в Радовеж раздавленный чувством униженности, и разрываемый негодованием. Он прекрасно понимал, что молва разнесётся очень быстро, и вскоре весь Чёрный Край (да и не только) будет над ним насмехаться.

Теперь же добавилось новое обстоятельство (по поводу которого Павел, собственно, и собрал близких людей в посольском зале), которое могло усложнить и так уже препоганую ситуацию. В Радовеж под посольским знаком прибыл Всеволод, Управитель северо-восточной области Белого Края, по имени своей столицы называвшейся ещё Черской – давний сосед и недруг Радовежского Смотрящего. Больше всего Павла удивляла роль посла, в которой явился Всеволод. Причиной этого удивления была общеизвестная, устойчивая репутация последнего, как грозного вояки, прямодушного грубияна, помешанного на честности, и не приемлющего компромиссов. Войска Павла и Всеволода неоднократно сходились в локальных пограничных стычках, нападали на приграничные поселения, поэтому поводов для взаимной симпатии, эти двое не имели. Так какую же дипломатическую функцию мог выполнить человек, который скорее устроит драку, чем покривит душой, или скорее умрёт от голода, чем у кого-нибудь, что-нибудь попросит?! Этот вопрос не давал покоя Павлу. Его приближённые, находившиеся в зале вместе с ним, в полголоса обсуждали эту проблему, из-за чего зал был наполнен монотонным гулом, в котором разобрать что-либо конкретное было крайне тяжело. Наконец, широкие парадные двери отворились, и вошедший слуга громко и внятно объявил:

– К Вам прибыл Всеволод, Управляющий Черской области Белого Края!

Следом за слугой в зал вошёл человек лет сорока, в сопровождении семерых своих товарищей. Павел впервые видел Всеволода, отчего не таясь, с интересом его рассматривал. Это был человек среднего роста и крепкого телосложения, гордо поднятая голова и прямая спина свидетельствовали о прямодушии и твёрдости характера. Его седые волосы были коротко подстрижены, подбородок чисто выбрит, а верхнюю губу окаймляли аккуратные кривые усы. Лицо имело резкие черты, а из-под хмуро сдвинутых бровей виднелись серые глаза, волевой и тяжёлый взгляд которых было трудно долго на себе выдержать. Облик его спутников, под стать предводителю, выдавал в них суровых, бывалых воинов, привыкших решать проблемы оружием, а не словами. Всеволод некоторое время напряжённо помолчал, очевидно подбирая нужные слова в непривычном для себя деле, после чего ровным и жёстким голосом проговорил:

– Благодарю тебя, Павел, что согласился принять меня, и выслушать мою речь, не смотря на наши прошлые приграничные дрязги. Обещаю, что не стану отнимать у тебя много времени, и тем более тратить его впустую…

Один из близких людей Павла тут же его перебил, надменно зашипев:

– Да как ты вообще посмел сюда явиться, после всего зла, что причинил нашей Земле?! Знай: тебе не рады здесь, и речи твои поганые слушать не будут!..

Словно сорвавшись с цепи, присутствующие знатные радовежцы, стали беспорядочно осыпать послов упрёками, оскорблениями и угрозами:

– Мало ли ты людей наших погубил?..

– Забирай своих головорезов, проклятый разбойник, и катись с нашей Земли по добру!..

– Не то гляди, плетьми до границы погоним!..

Глаза Всеволода сразу налились гневом, и даже сквозь гомон было слышно, как захрустели его кулаки, крепко сжимаемые в бессильной злобе. Не лишённому дипломатического чутья Павлу, весьма понравилась сложившаяся ситуация, в которой он незамедлительно узрел возможность расположить к себе прямодушного гостя, так как догадывался о цели визита посла княгини Марии, и вполне готов был рассмотреть её предложение. Радовежский Смотрящий сильно ударил кулаком по подлокотнику резного, деревянного трона, на котором сидел, и резко поднялся со своего места, с укором и негодованием оглядывая своих приближённых. Те сразу-же опасливо притихли, покорно ожидая слова своего господина. Удостоверившись, что его действие произвело нужный эффект, Павел заговорил чётко, не торопясь, выговаривая каждое слово:

– Мне стыдно, что приближённые мною мужи, ведут себя подобно склочным торговкам! Да, этот человек наш давний неприятель. Близкие некоторых из вас потеряли жизни в боях с его людьми, другие потерпели убыток в средствах, но сегодня Всеволод явился в наш край под посольским знаком, и мы обязаны это уважать! Кроме того, теперешний гость наш, может быть и беспощаден в бою к врагам своим, но не это ли почитается высшим воинским достоинством, не этого ли мы требуем и от своих воинов?! В любом случае, примеры подлого поведения Всеволода, Управляющего Черской области, мне не известны. И кстати: если бы мои люди были также решительны на поле боя, насколько грозны и острословны в речах к послам, находящимся в меньшинстве, я бы, наверное, владел уже всей Землёй Ругов!

Пристыженные этим монологом, радовежцы больше не смели подавать голос и, недовольно надувшись, приготовились молча выслушать посольскую речь. Во взгляде Всеволода, сверкнули признательность и почтение к Павлу, подтвердившие последнему, что он достиг своей речью желаемого результата, и посол вернулся к своей речи:

– Я здесь не по собственной воле, ибо сладким речам всегда предпочитаю острую сталь! Но госпожа моя – княгиня Мария – упросила меня передать тебе её предложение. Ей стало в подробностях известно, как ты, по праву наказав дебоширов, надругавшихся над твоей честью глумливыми речами и презренными поступками, был унижен Батурием, наказавшим тебе заплатить пеню этим недостойным. Теперь, когда ясно видно, что человек, которому ты долгие годы служил верой и правдой, ни во что не ставит твоё достоинство, возможно ты задумаешься, стоит ли продолжать служить ему. Разумеется, что Батурий отправит своё войско в твои земли для расправы, если ты объявишь, что больше не подчинишься ему, но в этом случае всё войско Белого Края придёт к тебе на помощь, а вместе мы сможем разбить Батурия на твоей земле!

Павел сел обратно на свой трон, и с задумчивым видом ответил:

– Мне трудно сразу ответить на это предложение, Всеволод. Моему воспитанию и жизненным ценностям противны помыслы о предательстве. Но с другой стороны, я, как владыка этой области, несу ответственность за покой и благосостояние её граждан. Батурий своими действиями показал, что легко может нарушить мои законные права, а значит моим людям и подавно нечего ждать от него справедливости. С таким положением я мириться не собираюсь. Решение будет нелёгким, я должен подумать.

– Понимаю, – ответил посол – Но долго находится здесь, ожидая твоего ответа, я не могу. Пойми и ты: у меня есть важные дела в моём крае, и мне не пристало засиживаться в гостях. Сколько времени ты хочешь думать?

– Я не стану задерживать тебя надолго, и завтра ты получишь мой ответ. Тебе покажут дом, в котором ты, со своими спутниками, сможешь с удобством провести время.

Всеволод едва заметно склонился перед Павлом в знак согласия и признательности. Его примеру последовали и спутники. Слуга, представивший посла Смотрящему, вежливо пригласил гостей следовать за собой, дабы провести их к выше упомянутому дому. Послы покинули зал, и все оставшиеся молча обратили взоры на Павла, ожидая его сло́ва. Выдержав небольшую паузу, тот заговорил:

– Вот уж человек! В правдолюбии своём предсказуем, словно дитя. Проследите, чтобы Всеволод и его люди, имели достаток в крепких напитках и вкусной пище, пока находятся у нас.

– Так что будем решать с ответом княгине Марии? – подал голос кто-то из присутствующих.

– А я уже всё решил! – с улыбкой ответил Павел – Батурий захотел вытереть об меня ноги? Я не из тех людей, кто прощает такое к себе обращение! Мария давно мечтает прибрать к рукам Чёрный Край, а Батурий грезит о её землях, но силы их равны, и потому они не решались начать открытую войну. Войска нашей области слишком малочисленны, чтобы противостоять кому-нибудь из них, но уйдя от Батурия, мы ослабим его, а присоединившись к Марии – её усилим. Хитрая лиса всё правильно рассчитала! Узнав о нашей измене, Батурий соберёт войско, и вторгнется в Радовежские земли, но мы, совместно с войсками Белого Края, без труда разобьём его на своей земле! Все города Чёрного Края будут вынуждены покориться Марии. Мы примем её предложение, но выставим ей условие, что после победы я не только останусь Управляющим в Радовеже, но ещё и стану её Управляющим в Угличе! Уверен, что она согласится. Тогда угличи заплатят мне за унижение высокую цену!

Присутствующие снова наполнили зал неровным гулом, в пол голоса обсуждая соотношение риска к возможному увеличению собственного влияния и материальных выгод в результате подобного предприятия. Кто-то из них снова обратился к Павлу:

– Но ведь для того, чтобы Батурий направил сюда войско, нужно направить к нему посла с вестью о том, что мы больше не станем ему подчиняться и платить подати. Все мы знаем, какая судьба будет ждать этого посла, так кто же отважиться ехать?

Все замолчали, и стали искоса друг на друга поглядывать. Павел с презрением оглядел своих людей, и спокойно ответил:

– Думаете, что кого-то из вас отправлю сказать это Батурию? Успокою вас, пока дрожь ваших поджилок не обрушила сводов этого зала! Скоро должна состояться свадьба сына Батурия – Гавриила, с моей дочерью –

Уладой. Из Кременца прибудут сваты, им то и выпадет честь передать это известие Батурию, разумеется, вместе с тыквой¹.

Можно было физически ощутить, как после этих слов в зале спало напряжение. Некоторые из присутствующих откровенно, с облегчением, осеняли себя знамением Исы, некоторые посмеивались над остроумным решением Павла с тыквой, а были и те, кто утверждал, что в случае надобности не оробел бы лично отвезти эту весть Батурию, вытирая при этом со лба обильную испарину.

***

Разбойничий отряд прибыл в лагерь только через неделю. Последний день пути, обоз шёл прямо сквозь чащу леса, свернув с дороги. Духовлад отметил про себя, что большому войску искать в лесу этот лагерь – задача невыполнимая. Сам лагерь, представлял собой несколько десятков срубов, каждый из которых был рассчитан примерно на два десятка человек. Неподалёку протекал довольно большой лесной ручей.

Первым делом по прибытии в лагерь, выгрузили добытый в налёте провиант в большой сруб, служивший амбаром. После этого отряд расползся по лагерю. Большинство разбоев отправилось отдыхать, утомившись во время длительного пути. Всесмысл отвёл Духовлада с Далибором в тот сруб, где спал сам, предлагая выбирать себе места. Духовлад решил устроиться рядом с беглым богословом, чему не очень обрадовался Далибор, хотя и не протестовал. Всесмысл быстро раздобыл для новых товарищей две старых козьих шкуры, уже, правда несколько облезших, но всё равно казавшихся более привлекательной постелью, чем голый, деревянный пол. Подготовив спальные места, все трое улеглись, чтоб отдохнуть с дороги, и почти сразу же уснули.

Утром Духовлад по привычке проснулся рано. Вокруг все ещё спали, в лагере царила тишина, нарушаемая только далёкими, редкими криками лесных животных, щебетанием птиц, да шумом встревоженной утренним ветерком листвы. Тихо поднявшись с козьей шкуры, молодой боец вышел из помещения. Умывшись в прохладном ручье, он вернулся к срубу, в котором провёл ночь. Недалеко от входа в него, на полянке, залитой светом утреннего, ещё не жаркого солнца, виднелся в высокой траве старый пень, оставшийся от массивного дерева, на который свободно могли сесть три человека. Умостившись на этом пне, Духовлад, блаженно прикрыв глаза, полной грудью вдохнул свежий лесной воздух. Никогда, никогда в своей жизни, он не был так расслаблен, не испытывал такого умиротворения! Всю его жизнь, когда он просыпался, вокруг уже царила суета: гомон людей, стук, лязг и скрежет инструмента, пускаемого ими в ход, облака пыли, поднимаемые ими в воздух при ходьбе… А здесь, солнце уже так высоко, но вокруг только чистый воздух и шум природы! Кажется, будто здесь совсем не бывает людей, и этот покой теперь будет вечным…

– Не помешаю? – послышался рядом тихий вопрос Всесмысла.

– Нет, не помешаешь – не открывая глаз, ответил Духовлад.

Беглый богослов подсел на тот же пень, и принялся делиться воспоминаниями:

– До того, как попал сюда, я не представлял, что утро может быть таким благодатным. В монастыре оно начиналось для меня с тяжёлой работы или чтения в сыром, тёмном подвале. Смешно, но только окружённый головорезами, ни во что не ставящими человеческую жизнь, я узнал, что такое настоящий покой… А ты давно работал в том обозе?

– Нет. Меня заманили туда обманом. До этого, с малых лет я выполнял тяжёлую и грязную работу в речном порту Славнограда, жил в бедняцкой ночлежке. Для меня раньше тоже каждое утро начиналось с забот и шума, так что я понимаю, о чём ты говоришь.

– И что, у тебя никогда не было отчего дома? Ты не помнишь своих родителей? – сочувственно спросил Всесмыл.

– Нет, у меня был дом, я помню своих родителей. Я был единственным ребёнком в семье. Когда я был ещё мал, отец погиб на стенах Славнограда при осаде Батурия. Мать очень убивалась по нему, изводила себя тоской. Потом стала ходить в церковь Исы. Попы сразу стали нашёптывать ей, что только в покаянии, в отказе от мирской жизни, заложено её искупление. Она готова была уйти в монастырь, просила меня последовать её примеру, дабы «спастись». Я отказался наотрез – даже в раннем возрасте мне не внушали доверия священники. Но попы убедили мою мать, что она может спокойно уходить в монастырь, а за мной обязательно присмотрят, пока я сам не смогу добывать себе пищу. Она согласилась. Её увезли, и больше я её никогда не видел. А через несколько дней, пришли церковные служки, и выкинули меня на улицу. Мой дом продали, а мне осталось ночевать где придётся, да есть что под ноги попадётся. Хорошо хоть в речном порту стали давать мне какую-нибудь работу. Для того, чтобы по-настоящему помогать, я был ещё слишком мал и слаб, но один тамошний распорядитель постоянно мне находил задание по силам, да подкармливал понемногу… жалел, наверное. Со временем я окреп, стал выполнять работу потяжелее, соответственно и оплату стал получать деньгами. Гроши, конечно, но всё-таки… Стал снимать место в ночлежке… Одним словом, хорошего мне вспомнить нечего.

– Знаешь, – словоохотливый собеседник стал деликатно выводить Духовлада на интересующую его тему – С тех пор, как я здесь, мне много раз доводилось видеть, как убивают людей. Не хочу, чтобы ты подумал, будто я испытываю удовольствие от таких зрелищ… Хотя, впрочем, не думаю, что тебе есть до этого дело. В общем, я уже стал разбираться, когда человек отнимает жизнь впервые, а когда уже к этому делу привычен. Товарищ твой – Далибор – когда с толстяком разбирался, начал его речами грозными пугать, а сам не знал с какой стороны подойти, с чего начать. Я тогда сразу решил, что ему ещё не доводилось чужой крови проливать. Но ты-то – совсем другое дело! Я слышал, как многие разбои говорили, мол, ты старого деда выбрал, вот потому так гладко и обошлось… Но я-то видел! Видел, как ты подошёл, и просто, без лишних движений, без ненужных слов, одним ударом убил того обозника…

– Двумя – поправил Всесмысла Духовлад, открыв глаза и повернувшись к собеседнику лицом.

– Смертельным был уже первый… Вобщем мне сразу подумалось, что ты в этом деле человек опытный… – ответил тот и, немного подумав, опасливо уточнил – Или, может, я не в своё дело лезу?

– А ты для кого интересуешься? – ответил Духовлад вопросом на вопрос, «обострившимся» взглядом впившись в глаза беглого богослова.

– Да что ты, что ты! – стал поспешно оправдываться Всесмысл, пряча испуганный взгляд и поёжившись от пробежавших по спине мурашек – Для себя, конечно! Всё проклятое любопытство, будто мало мне за него доставалось… Ну, не хочешь, так не рассказывай, только не смотри так на меня, а то у меня сейчас душа из тела выпрыгнет!..

Духовлад отвернул голову обратно, и вновь прикрыл глаза. Всесмысл был ему симпатичен, и забавлял своей безобидной пугливостью. Выдержав короткую паузу, он заговорил:

– Да как опытный… Пару раз на арене дрался. В настоящих битвах не участвовал. Наставник мой, правда, настоящий вояка: бывалый, хитрый, в воинских искусствах сведущий. Он-то, меня много чему учил, только большую часть я в деле ещё не пробовал, не довелось. Посмотрим, какой из меня толк выйдет.

– Выйдет толк, – успокоил Всесмысл – Разбойничье дело тоже ведь не настоящая война. Здесь и в отребье всяком толк видят, а ты уж и подавно отличишься, помяни моё слово!

Духовлад на то ничего не ответил – не любил хвастать и наперёд загадывать. Беглый богослов решил пока его больше разговорами не тревожить, и тоже молча любовался пейзажем, хоть давалось это ему не так уж легко. Через некоторое время из сруба показался Далибор, и все трое стали понемногу собирать нужное для приготовления обеда, что было главной обязанностью Всесмысла в лагере.

Сперва нужно было принести дров. Да так, чтобы на три костра хватило, так как готовился обед сразу в трёх больших котлах, иначе на всю ораву не хватило бы. На окраине лагеря находилась достаточно большая лежанка дров, возле которой торчал из земли пень, шириной в обхват и высотой по колено. На этом пне дрова и кололи, о чём свидетельствовало большое количество мелких щепок, валяющихся вокруг, и глубоко загнанный в него большой колун. Прикинув примерный вес инструмента и глубину, на которую он погрузился в пень от удара, после чего скептическим взглядом оценив тщедушную комплекцию Всесмысла, Духовлад с ехидной улыбкой заключил:

– Я так понимаю, что колоть дрова не твоя обязанность…

– С чего ты взял?! – саркастично удивился учёный доходяга – Да меня к этому топору привязать можно, чтоб я никуда не сбежал, а если я его поднять попытаюсь, то у меня скорее руки оторвутся! Дрова у нас колет только Ратибор. Приходит сюда раз в несколько дней, и по несколько часов машет этим колунищем. Говорит, что от этого удар быстрее и мощнее становится.

Духовлад удивился, что в разбойничьей шайке есть люди, знающие пользу от воинских упражнений. Разбои всегда представлялись ему сборищем ленивых пьянчуг, не желающих работать, нападающих только на плохо охраняемые цели, и отступающих при решительном отпоре даже со стороны уступающего по численности отряда. Конечно, здесь такие «бойцы» были в большинстве, но были и люди, создававшие впечатление действительно бывалых воинов и, похоже, их храбрость могла вселить уверенность даже в вышеупомянутое большинство. По рассказам своего наставника – Военега – он помнил, что так устроено любое победоносное войско: есть малая часть сильных, умелых, решительных воинов, честолюбие которых постоянно толкает их на подвиги, дабы подчеркнуть собственное превосходство над всеми. Причём, это не надуманная блажь, навеянная сладким слогом древних саг, рассыпающаяся в прах при виде живых, вооружённых врагов, готовых броситься навстречу, а искренняя, внутренняя, природная потребность, жажду которой может утолить только жаркая битва! Всё остальное войско – люди не столь честолюбивые, нуждающиеся в том, чтоб идя в атаку видеть впереди себя чью-нибудь спину – тоже вдохновляется безудержной яростью первых, и следуют за ними в гущу сражения. Военег говорил, что в древности только отличившись на поле боя можно было стать сотником или тысячным, но со временем многие воины, достигшие своей доблестью столь высокого положения, стали устраивать своих детей на руководящие места. Постепенно это стало правилом, и войсками стали руководить не лучшие выходцы из их рядов, а надменные потомки прославленных воинов, сами ничем не доказавшие своего превосходства, при этом свято в нём уверенные на основании принадлежности к роду вождей. Теперь, вместо того, чтобы ВЕСТИ воинов в бой, вселяя в них уверенность своей храбростью, сотники и тысячные (за редким исключением) ПОСЫЛАЮТ их в бой, сами оставаясь за их спинами. Именно поэтому, воинства теперь не сражаются на смерть, войны носят затяжной характер, а главный источник дохода бойцов составляет не боевая добыча или дань с покорившихся, а мародёрство. От этих размышлений Духовлада отвлёк Всесмысл, который стал раздавать задания ему и Далибору.

Далибор с явной неохотой выполнял просьбы Всесмысла, не желая помогать человеку, столь ничтожному, на его взгляд. Ему и Духовладу, для начала, было поручено из ручья деревянными вёдрами натаскать воды в котлы. Взявшись за работу Далибор беспрестанно ворчал, что котлы слишком большие, и вдвое меньших вполне хватило бы. Духовлад же наоборот исправно старался помочь изо всех сил, видя, что богослов и сам не пытается отлынивать от работы.

Наконец под заполненными водой котлами были сложены и зажжены костры. Далее Всесмысл от помощи отказался, никому не доверяя сам процесс варки каши, ссылаясь на рецепт, за чётким выполнением которого может проследить только он. Духовлад с Далибором устроились на бревне не далеко от него так, чтобы не чувствовать жара костров, но в то же время иметь возможность разговаривать со Всесмыслом. Внимание Духовлада привлекло необычное сооружение, стоящее возле соседнего сруба, представляющее собой сбитый из деревянных планок просторный каркас, тщательно обтянутый рыболовной сетью. Внутри этого вольера, находились до двух десятков птиц, размером близких к перепелам, но имевших не броский окрас перьев, в котором преобладали серые и тёмные тона.

– А что за птицы вон там, под сетью? – поинтересовался Духовлад у Всесмысла.

– Это голуби – очень полезные заморские птицы! – с наставническим видом ответил последний.

– Их едят? – спросил Далибор, поглаживая урчащий от голода живот.

Радуясь возможности провести акт просвещения, Всесмысл подошёл поближе к товарищам, даже отложив на время стряпню, и стал увлечённо рассказывать:

– Окрестные леса кишат разной дичью, так что разводить здесь живность ради мяса нет смысла. Эти птицы нужны для других целей. Главная их особенность в том, что на какое бы расстояние ты не отвёз эту птицу, получив свободу, она легко найдёт дрогу обратно, и обязательно вернётся домой.

– И в чём тут польза? – пожал плечами Далибор.

– А ты думаешь, как Тур узнаёт маршруты обозов, в которых пребывает Горан? – хитро улыбаясь, ответил вопросом на вопрос богослов, и тут же объяснил – После каждого налёта, Тур даёт брату силок с несколькими голубями. Когда Горан входит в доверие к следующему обознику и выведывает у него маршрут обоза, то выпускает одну из птиц на волю, привязав к лапке записку с указаниями, в каком месте лучше устраивать засаду. Птица прилетает сюда, доставляя таким образом эти указания Туру. Если что-то вдруг изменится, то у Горана остаётся ещё пару птиц, с которыми можно прислать новое сообщение. Так что зря шататься по лесным дорогам в поисках добычи, нам не приходится.

Всесмысл вернулся к своему занятию, Далибор, не заинтересовавшись услышанным, продолжил с постным видом разглядывать находящиеся в лагере постройки, а Духовлад снова задумался. Теперь он ясно видел, что действия этого разбойного отряда были тщательно спланированы и хорошо управлялись Гораном, находившимся на огромном расстоянии. Именно благодаря Горану, это «воинство» всегда имело обильную добычу, хотя самые «сливки» снимал, похоже, он сам. Молодой боец даже предположил, что Тур больше нужен здесь Горану, как «козёл отпущения», на которого должны сыпаться упрёки и обвинения разбойников, пользующихся уважением и некоторой поддержкой в отряде, если они почувствуют себя в чём-либо обделёнными. Ему вспомнился собственный опыт общения с Гораном, ещё на постоялом дворе в Славнограде, когда обоз только грузился в дорогу. Духовлад тогда сразу почувствовал железную уверенность в себе и невероятную проницательность этого человека… Качества, которые вселяют уважение в высших и подобострастие в низших. Военег часто рассказывал ему о таких людях, говорил, что они всегда крутятся вокруг тех, кто наделён властью, плетут интриги, настраивают придворных друг против друга, зарабатывая в этом хаосе репутацию людей, которые «знают что делать», и приобретая таким образом влияние. Духовлад улыбнулся, дословно вспомнив одно выражение своего престарелого наставника: «Такие люди могут приносить правителю много пользы, но только если их яйца постоянно находятся в его кулаке!».

Каша была уже почти готова, расточая по округе свой аппетитный аромат. Ведомые этим самым ароматом, из срубов наконец стали появляться разбои, державшие наготове глиняные миски, образовывая подобие живой очереди, причём без криков и драк, что для Духовлада казалось странным.

– Вижу, народ здесь воспитанный, порядочный. Я думал, они начнут один в перёд другого лезть, драться будут… – в слух поделился мыслями молодой боец.

– Ну, раньше так и было! – отозвался Всесмысл – Только дело к обеду, как тут сразу драка. Однажды так разошлись, что котлы с кашей перевернули, так Тур так рассвирепел, что восьмерых зачинщиков лично зарезал. И ещё сказал, что так будет с каждым, кто перед обедом будет драку устраивать, и порядок нарушать. Кстати, о порядке: так как вы полноценными бойцами этого воинства не считаетесь, то и есть должны последними, вместе со мной. Так сам Тур определил.

– А после них хоть что-то останется? – встревожился Далибор, которому теперь котлы казались не такими уж и большими.

– Не беспокойся, как минимум треть котла – успокоил его местный повар.

Когда же каша была готова, и Всесмысл объявил об этом толпе, разбойники тут же приблизились к котлам, и хоть слегка толкались, но всё же пищу из котлов набирали по одному. Многие набирали по две миски, очевидно «уполномоченные» кем-то более сильным набрать каши и для него. Толпа жаждущих уменьшалась достаточно быстро… Вот каша осталась уже только в одном котле… Вот осталось всего несколько разбоев… Последним к котлу подошёл Щур, тупоголовый любимчик предводителя «воинства». Духовлад видел ранее, что этот тип уже набирал себе пищу, видать захотел добавки. Но тот, бросив в свою миску всего две ложки из котла, повертев по сторонам головой и убедившись, что кроме Духовлада, Далибора и Всесмысла больше никто не претендует на оставшееся, с характерным звуком высосал сопли из носоглотки в ротовую полость, сплюнул их на оставшуюся в котле кашу, после чего с пренебрежительной усмешкой по очереди осмотрел троих вышеперечисленных и удалился, явно весьма довольный собственной выходкой. Глаза Далибора вспыхнули гневом, и он проводил Щура ненавистным взглядом.

– Хорошо хоть не нассал… – то ли шутя, то ли всерьёз прокомментировал увиденное Всесмысл.

В Духовладе тоже вскипело негодование, но внешне он остался спокоен – жизнь как следует приучила его скрывать эмоции под маской невозмутимости. Он встал, взяв миску и деревянную ложку, ранее любезно предоставленные Всесмыслом, подошёл к котлу, и набрал оттуда каши, черпая подальше от сопливого сгустка. Его примеру последовал и Всесмысл. Далибор с отвращением посмотрел на Духовлада, и возмущённо спросил:

– Ты что, будешь это есть?!

Молодой боец съел одну ложку и ответил, повернувшись к товарищу, осуждающе на него смотрящему:

– Возможно, твоя теперешняя жизнь, кажется тебе сущим кошмаром по сравнению с уютом отчего дома. Но за всё время, что мы с тобой провели вместе, я не помню ни одного дня, в течение которого нам бы не перепало хоть чего-нибудь съестного. Я оказался на улице, когда был ещё ребёнком. В первый день бродяжничества, я увидел, как человек бросил на землю недоеденный кусок хлеба. Я прошёл мимо, надеясь, что мне попадётся что-либо более достойное. Ничего не найдя ни в этот, ни на следующий день, я вернулся, и нашёл этот затоптанный прохожими хлеб. Когда я вспоминаю, как ел его, то мне кажется, что песок до сих пор хрустит на моих зубах… Но по моим щекам текли слёзы радости от того, что этот кусок был всё ещё там! Сейчас я не могу проучить этого человека за его гнусный поступок, но я не забуду его, и при случае пощады ему не видать. А сейчас я буду это есть, потому что я так решил. Твой выбор – это твоё дело, но на каком основании ты решил, что можешь осуждать других?

Далибор отвернулся, ничего не ответив. Духовлад тоже не стал больше ничего говорить ему. Съев ещё пару ложек, он обратился к Всесмыслу:

– Нас так и будут держать здесь в таком положении?

– Пока да. Во всяком случае, до следующего налёта. Там вам дадут возможность проявить себя в бою, и если хорошо себя покажете, то станете полноценными бойцами этого «воинства» – прожевав, отозвался тот.

– Дадут ли нам оружие? – снова задал вопрос молодой боец.

– Да. В амбаре валяется целая куча старых копий. Выберете себе, какие понравятся. А в бою может чем-то и поинтересней разживётесь.

Выслушав, Духовлад снова молча принялся за еду, что-то обдумывая. Поев, молодой боец помог Всесмыслу перевернуть на бок котлы и откатить их к ручью, где и принялись их мыть. Далибор, так и не притронувшийся к еде, угрюмый и молчаливый, последовал за ними, и тоже стал мыть один из котлов.

Когда вымытые котлы стояли на своих местах, с чем все обязанности «хозяйственной» троицы на сегодня были выполнены, Всесмысл объявил, что теперь каждый может делать что хочет. Духовлад, отойдя немного от лагеря в лубь леса, нашёл себе более или менее ровную палку, длинной около двух с половиной метров, и по толщине примерно соответствующую древку копья. С этим снарядом он стал упражняться, оживляя в памяти приёмы боя с копьём, некогда разучиваемые с Военегом. Уколы, парирования, удары древком: всё это ещё помнили его руки. Теперь нужно каждый день упражняться, пока есть время, чтобы максимально обострить, ускорить и избавить от лишнего все свои движения. Он услышал за спиной шаги и оглянулся. Позади него стоял Далибор, виновато опустив голову. Немного помявшись, он проговорил:

– Прости меня за мои резкие слова. Теперь я понимаю, что твоя жизнь была намного суровее моей, и многие вещи ты видишь совсем по-другому. Впредь я буду сдерживать себя, обещаю.

– Я не держу на тебя обиды, просто ты должен понять, что своей гордыней и несдержанностью, ты сам себя лишаешь многих возможностей, усугубляешь своё положение. Ярость хороша в битве, но там, где нет возможности драться, она превращается в пустой гнев, который, не имея выхода, разъедает тебя изнутри. Только поняв это и приняв, ты сможешь стать грозным врагом для кого бы то ни было.

– Я понял, – заверил Далибор, желая побыстрее перевести явно неприятный ему разговор на другую тему – Ты хоть владеешь оружием… А я и Сбыню-то, безоружного, едва заколол… Но, я всё равно в налёт пойду, не хочу всё время по кустам ползать да котлы драить, как этот… Всесмысл. Научи меня хоть чему-нибудь… чтоб я хоть что-нибудь мог сделать…

Духовлад поморщился, представляя, какой из Далибора выйдет ученик, со своим вздорным и неусидчивым характером, в то же время понимая, что хоть самым простым вещам его обучить надо, дабы не убили в первом же налёте. Решение он принял сразу, но вслух ответил, как бы ещё сомневаясь:

– Не знаю… Это дело, требует доверия и послушания. Ещё нужны терпение и усердие…

– Я буду делать всё так, как ты скажешь! Я буду прилежным и терпеливым! – перебив, взмолился Далибор.

– Ты уже демонстрируешь мне обратное, перебивая меня – усмехнулся Духовлад, ощущая себя в одно мгновение постаревшим лет на пятьдесят, и изрядно помудревшим.

Осознав свой просчёт, Далибор тут же прикрыл рот, ограничившись только умоляющим взглядом. Новоиспечённый наставник отдал ему своё «копьё», и, объяснив, как выполняется простой колющий удар, предложил попробовать самому, «на воздухе». Ученик, ошибочно пытаясь выполнить удар как можно сильнее, был излишне напряжён и медлителен, из-за чего вместо удара у него получился толчок. Духовлад забрал у него из рук снаряд, и показал, как выполнить движение правильно. Он выполнил удар вроде бы расслабленно, но быстро, при этом «копьё» издало угрожающий свист, а в самом окончании удара, когда тело напряглось на сотую долю мгновения, разящая часть снаряда задрожала от переданного мощного импульса. Узрев мощь этого удара, глаза Далибора в тот же час зажглись ярым желанием овладеть такой лёгкостью и мощью движений. Он снова взялся за «копьё» и попробовал нанести удар, ожидая, что теперь получится гораздо лучше. Но его удар опять был медлителен и неуклюж, что его заметно расстроило, заставив недовольно сдвинуть брови.

– Ты слишком рано ждёшь изменений, – сказал Духовлад товарищу, прочитав его мысли по мимике – У тебя получится выполнить хоть что-нибудь похожее на удар не сегодня и не завтра, может быть даже не через неделю. Сейчас ты должен просто повторять это движение раз за разом и прислушиваться к моим замечаниям. В один прекрасный момент ты сам ощутишь, что удар у тебя получился, и тогда это умение останется с тобой уже навсегда. Принимайся за дело, и будь терпелив. Не надейся, что уже завтра проснёшься непобедимым воином.

Далибор не был вдохновлён речью своего товарища и наставника, но, тем не менее, последовал совету, продолжив наносить удары в пустоту. Духовлад нашёл себе ещё одну палку, способную сойти за копьё, и снова стал оживлять в памяти некогда разученные движения, поглядывая за своим учеником и поправляя его короткими репликами.

Так потянулись однообразные дни: заботы, связанные с приготовлением пищи, тренировки в лесу и устный разбор хода обучения перед сном – это всё, из чего состоял распорядок товарищей. Через несколько дней Духовлад заметил, что движения Далибора стали больше похожи на удары, и он велел ученику теперь наносить их не «в воздух», а в ствол засохшего дерева, дабы тот чувствовал силу своего удара. Как и обещал наставник, Далибор и сам почувствовал изменения в своих движениях, чем очень воодушевился. Желая усилить удары, он стал наваливаться на «копьё» всем весом. Духовлад предвидел эту ошибку, и указал на неё своему товарищу. Принимая свои робкие изменения за серьёзный успех, Далибор вновь стал понемногу возвращаться к своей обычной нетерпимости, уверенно возразив наставнику:

– Но ведь так удар сильнее, я же чувствую!

Имея возможность на словах объяснить опасность этой ошибки, Духовлад всё же решил, что сейчас важнее наказать товарища за дерзость, и показать бессмысленность споров с тем, к кому сам напросился в ученики. Сняв с себя порядком поизносившуюся рубаху, он намотал её на конец своего снаряда, образовав на нём мягкий набалдашник, обозначающий наконечник копья, и призванный смягчить удар в случае попадания в тело. Велев Далибору последовать его примеру, он предложил ему попробовать себя в учебной схватке. Тот обрадовался возможности опробовать свой улучшенный удар и, устроив на своём «копье» аналогичный наконечник, принял боевую позицию. Духовлад стал кружить вокруг него, нанося простенькие тычки так, чтобы Далибору не составляло серьёзного труда от них защититься. Ученик тоже пытался поразить наставника, но осознав, что в движущуюся цель попасть намного сложнее, не пытался вложиться в удар. Духовлад ловко ускользал от его снаряда, что понемногу раздражало Далибора, сообразно его темпераменту. Эмоции очень явно читались на его лице, и когда ученик был уже не на шутку рассержен безрезультатностью своих атак, Духовлад выполнил очередной тычок, после чего умело сделал вид, будто запнулся, и остановился на мгновение, восстанавливая равновесие. Уловив временную уязвимость противника, глаза Далибора в тот же миг вспыхнули яростью, и он, не помня себя, нанёс удар по товарищу со всей силой и весом, что только мог в него вложить. Именно на это и рассчитывавший Духовлад, перенёс вес тела на левую ногу, одновременно заводя правое плечо за спину и, подхватив правой рукой «копьё» противника, пролетающее всего в нескольких сантиметрах от его груди, просто потянул его вперёд, как бы продолжая движение Далибора. Получив дополнительный импульс к своему движению вместо опоры, в виде поражённой цели, нерадивый последователь воинской науки потерял равновесие и, выронив снаряд, пробежал мимо наставника, согнувшись пополам, и отталкиваясь руками от земли, чтобы не упасть. Наставник, спокойно пропустив его мимо себя, коротко, без замаха, но сильно и хлёстко, ударил древком по долиборовой заднице. Жгучая боль мгновенно заставила Далибора вытянуться «в ниточку» и обеими руками ухватиться за поражённую часть тела. Пройдя по инерции на цыпочках ещё пару шагов, и издавая протяжный стон, руками растирая «фундамент» своей спины, он повернулся и посмотрел на Духовлада. Этот взгляд был переполнен досадой, и какой-то детской обидой. Ученику очень хотелось высказать своему наставнику какой-нибудь обоснованный упрёк, но чем упорнее он искал, к чему бы придраться, тем чётче видел истинную причину своей неудачи в собственном нетерпении и нежелании прислушиваться к советам.

– Боль на тренировке – это смерть в бою! – подытожил Духовлад – Продолжай отрабатывать удар на дереве, и не наваливайся на «оружие».

Он вернулся к повторению своей программы, а Далибор, подобрав своё «копьё», побрёл к засохшему дереву, всё ещё потирая зад и немного прихрамывая.

На небольшом расстоянии, сквозь густой кустарник, за ними наблюдал Предраг. Отойдя в лес по нужде, он услышал неподалёку глухой стук и, окончив свои дела, тихонько пошёл на него. Став свидетелем всей вышеописанной ситуации, он задумался, прищурив глаза и поглаживая бороду. Его поразили быстрота и лёгкость движений Духовлада, спокойное и расчётливое поведение в этой учебной схватке. Этот парень явно мог усилить его собственный отряд, но Предраг никогда не принимал импульсивных решений. И сейчас он размышлял в своём обычном ключе:

«Да у парня отличные боевые навыки! А ведь и не скажешь… Такой покладистый, тихий… Надо бы завлечь его к себе. Да, такой боец просто находка! Боец… Но кто знает, как он покажет себя в бою? Вдруг он робок духом? А ведь это делает бесполезными самые лучшие бойцовские навыки… При таком развитии событий может пострадать моя репутация в отряде. Пусть сначала покажет себя в налёте. Правда, тогда его могут привлечь к себе другие… Но кто?! Тур? Он уже «поставил крест» на парне перед воинством, а этот самовлюблённый дурак легче расстанется с правой рукой, нежели признает, что ошибся. Ворон? Этот всегда больше обеспокоен обстановкой в среде своих людей, и мало обращает внимания на происходящее в остальном воинстве. Вук и Ратибор вообще не терпят подле себя других… Значит, нужно присмотреть за парнем в ближайшем налёте, и если проявит себя молодцом, то сразу же брать его под опеку…»

Порешив на том, Предраг убрался от кустарника так же тихо, как и подошёл.

***

Прошло около месяца. Удар Далибора заметно обострился, в движениях появились лёгкость и хлёсткость. Теперь, по наставлению Духовлада, он должен был отрабатывать укол не стоя на месте, а двигаясь произвольно то в одну, то в другую сторону вокруг дерева, представляя, что это живой противник, тоже предпринимающий определённые действия. Видя, что отрабатываемый долгое время удар уже даётся ему легко и непринуждённо, ученик просил наставника научить его ещё каким-нибудь движениям. Духовлад был удовлетворён качеством удара Далибора, но пока другие вещи показывать ему отказался. Он думал, что следующий налёт должен вот-вот случиться, и всерьёз опасался, что новые, плохо отработанные движения, могут сбить с толку Далибора в реальной боевой ситуации. Для первого боя вполне достаточно, нескольких простеньких защит и обычного колющего удара, уже хорошо отработанных его учеником. Разумеется, Дадибор, «надув губы», эту точку зрения не разделял.

В обычный день, после общего обеда, Духовлад, Всесмысл и Далибор, мыли в ручье котлы. Всесмысл, как всегда, без устали рассказывал что-то из своего бездонного багажа, терпеливо накопленного в Хранилище Еретических Текстов. Духовлад молча слушал его, изредка усмехаясь или поднимая брови в знак удивления. Далибор тоже молчал, но лицо его было напряжённым. Всё это время, день за днём, в нём медленно, но уверенно возрастала неприязнь к учёному доходяге. Как человек неглубокого сознания и импульсивной натуры, он не пытался разобраться в причинах этих негативных эмоций, а просто с готовностью отдавался их бурному течению. Внезапно он поднялся во весь рост, и гневно обратился к Всесмыслу:

– Да сколько можно болтать?! Закрывается у тебя рот хоть когда-нибудь?! Дай хоть немного в тишине побыть!..

Испугавшись, беглый богослов сразу заткнулся на полуслове, искоса поглядывая на Далибора, опасаясь, что тот захочет подкрепить своё требование рукоприкладством. Духовлад повернулся к Далибору, и спокойно проговорил:

– А мне интересно его слушать. Если хочешь побыть в тишине, можешь пойти и заняться чем-нибудь другим. Я домою этот котёл за тебя.

– За меня?! – возмущённо воскликнул Далибор, и указал пальцем на Всесмысла – Да это его работа! Чего мы вообще возимся здесь?!

Духовлад ничего не ответил, а просто молча смотрел в глаза своего товарища ничего не выражающим взглядом. Далибор махнул рукой, и быстрым, нервным шагом побрёл вглубь леса.

– Мне жаль, что вы поссорились из-за меня – виновато произнёс Всесмысл, когда Далибор скрылся в чаще.

– Это не из-за тебя. Он слишком вспыльчив, нетерпелив. Боюсь, что это может погубить его. Надеюсь, что долгий и тяжёлый путь постижения воинской науки изменит его – ответил Духовлад, и, повернувшись к собеседнику, спросил его, глядя в глаза – Как ты считаешь?

Всесмыл отвёл взгляд и, продолжая драить котёл, искренне ответил:

– Я считаю, что гордыня и здравый смысл никогда не уживутся в одной голове, но второе вполне может победить при слабом теле. Но если тело обрело силу, а разум находится во власти гордыни, то здравого смысла им не видать уже никогда!

***

Далибор, раздираемый возмущением, пришёл к сухому дереву, у которого они с Духовладом обычно тренировались. Достав припрятанное в кустах учебное копьё, он стал отрабатывать на дереве удары. Кипевшая в нём ярость, делала его движения как никогда быстрыми, расслабленными, хлёсткими. И удары звучали небывало звонко, выдавая свою возросшую мощь, но он всего этого не замечал. Клокочущее злобой сознание Далибора «пережёвывало» прошедшую ситуацию, да и всё, что имело к ней отношение. Почему Духовлад принимает сторону этого бесполезного слабака и труса, которого он узнал только здесь?! Это вместо того, чтобы поддержать его – Далибора – ведь они вместе преодолели столько испытаний! Теперь он отказывается учить новым боевым приёмам… Что это? Недоверие? А может Духовлад сам больше ничего не знает, и только корчит из себя умелого воина?.. Воина?! Да он только и знает, что лазить за этим доходягой, да выполнять за него хозяйственную работу! Да и в обозе он всегда молча делал всё, что скажут! Может он на тренировке такой хладнокровный, а в бою сразу штаны обмочит… Обычный трус…

Далибора прервал голос, раздавшийся за спиной:

– А ты хорош!

Парень перестал наносить удары, и повернулся назад. Там, сложив руки на груди, стоял Опара. Далибор уже успел заметить, что среди людей, преданных Туру, этот человек занимает важное положение. Между тем тот продолжил:

– У тебя хороший удар, быстрые движения… Где ты так наловчился?

– Когда я жил в Златоврате, то лазил украдкой в казарму, и подглядывал, как тренируются стражники – сам не зная зачем, соврал Далибор.

– А почему ты здесь? Разве ты не должен мыть котлы?

Парень посмотрел в глаза собеседника, и гордо ответил:

– Там и без меня есть кому этим заняться.

Опара одобрительно улыбнулся и направился обратно в лагерь. Уже уходя, он повернулся и сказал:

– Из тебя получится толковый человек. Одни люди рождаются, чтобы работать, а другие – чтобы пользоваться плодами их работы. Ты на правильном пути. Не буду мешать тебе тренироваться, это полезно как для тебя, так и для тех, рядом с кем ты будешь сражаться.

Опара продолжил свой путь, а Далибор, воодушевлённый этим разговором, продолжил тренировку.

***

Духовлад и Всесмысл уже заканчивали возиться с котлами, когда к ручью подбежал один из людей Тура, и обратился к последнему:

– Эй, книжник! Давай бегом к Туру! Я говорю «бегом», или пинками тебя погнать?!

Бросив всё, Всесмысл поспешил на зов.

Духовлад домыл свой котёл, затем домыл котлы Далибора и Всесмысла. Только когда он выкатил по очереди все три котла из ручья, установив их на свои места, вернулся богослов. Подбежав к Духовладу, он возбуждённо сообщил:

– Прилетел голубь от Горана! Через пару дней выступаем на место засады…