Читать книгу Серебряный век ивритской поэзии - Мири Яникова - Страница 14
ХАИМ НАХМАН БЯЛИК. «Крыльями меня накроешь…»
«Между Тигром и Эфратом…»
ОглавлениеВ Кишиневе ему помогал со сбором материалов адвокат Иосиф Иосилевич. Его дочь Эсфирь была замужем за ученым Дмитрием Слепяном.
Эсфирь – это было ее домашнее имя. Бялик называл ее Эстер. Исследователи его биографии предпочитают называть ее Ирой Ян. Она была художницей и поэтессой, и это был ее творческий псевдоним.
Эстер училась в Москве и в Париже. Она была старше Хаима Нахмана на четыре года. У нее была дочь. Ни один из этих фактов не помешал ей после всего лишь трехнедельного знакомства с ним круто изменить свою жизнь, развестись с мужем и поменять свои умеренные марксистские взгляды на крайние сионистские.
Видимо, они познакомились в доме ее отца. Затем, на вечере в его честь, устроенном еврейской интеллигенцией Кишинева, он заметил ее сидящей в зале в первом ряду. По окончании вечера, когда что-то заставило его, сбежавшего от публики с целью совершить одинокую прогулку, замедлить шаги у скамейки неподалеку от здания, где проходило мероприятие, – он увидел ее, сидевшую там в одиночестве, и подошел к ней.
Ира Ян тоже, как и его жена, не знала иврита. Ира Ян тоже, как и Маня, чтила, тем не менее, его как поэта.
…Ира Ян не просто чтила его. Она предложила ему перевести его стихи на свой родной язык – русский. Эта идея созревала у них постепенно: сначала он захотел, чтобы она проиллюстрировала его готовящийся к изданию новый сборник. Она попросила его пересказать по-русски каждое стихотворение. А лучше записать. А лучше она сделает это сама… Она сделала это – перевела его поэмы – «Мертвецы пустыни» и «Огненный свиток», еще раньше, чем их перевел Зеэв Жаботинский.
После его отъезда из Кишинева они переписывались. Цель переписки, конечно же, была чисто деловая: работа над иллюстрациями к его книге. После того, как она достала и прочитала «Город резни» в переводе Жаботинского, она сообщила в письме к Бялику, что решила расстаться с мужем.
Их следующая встреча произошла через два года в Варшаве, где роман между ними вспыхнул с новой силой.
Между Тигром и Ефратом,
На пригорке на горбатом,
В листьях пальмы, вся блистая,
Княжит пава золотая.
Я взмолилась златокрылой:
«Ты сыщи мне, где мой милый!
Подхвати его на месте
И, связав, умчи к невесте.
А не свяжешь, или нечем, —
Кликни зовом человечьим
И скажи… А что – не знаю…
Ты скажи, что я сгораю… […]
(перевод Зеэва Жаботинского)
В Варшаву он приехал, потому что ему предложили должность заместителя редактора «Шилоаха». Главным редактором журнала был сменивший Ахад ха-Ама Йосеф Клаузнер, а Бялик должен был стать литературным редактором. Он находился на распутье: покидать Одессу ему не очень хотелось, потому что совсем недавно они создали там вместе с Равницким и Бен-Ционом издательство «Мория», требовавшее его присмотра. Тем не менее, он решил съездить в Варшаву, пообещав жене и друзьям вернуться через две недели.
Он остался там на год. В качестве редактора он оказался очень дотошным. Ни секунды не сомневаясь в своих полномочиях, он добавлял строчки к идиллиям Черниховского, полностью переписал один из рассказов Бренера и пытался уговорить Шолом Алейхема писать на иврите. Вдали от влияния своего кумира Ахад ха-Ама он чувствовал себя привольно. Он был уже очень известен, и его авторитет был непререкаем. «Старики» Перец, Фришман и Клаузнер могли ссориться между собой, но все они вместе и каждый по-отдельности любили Бялика. Молодежь – его подопечные Фихман и Шнеур, приехавшие следом за ним, – проводили все свободное время в редакции «Шилоаха», чтобы находиться с ним рядом.
Ицхак Лейбуш Перец вторично «знакомит» его с Ирой Ян, которая появляется в Варшаве по делу – она работает над иллюстрациями книги рассказов Переца. Попутно она занимается также иллюстрированием сборника стихов Бялика. Ее рабочие визиты в Варшаву из Кишинева становятся очень частыми.
Друзья пытаются отговорить его от продолжения этого романа…
В этот период он пишет много стихов о любви, – при том, что от него ждут очередных откровений на сионистские темы…
Из твоего таинственного края
Приди ко мне, родная,
Приди, моя мечта, звезда моей дороги,
В мой дом убогий;
Пока не поздно мне – спаси, возьми с собою;
Верни хоть день ограбленного мая —
И с ним угасну, дорогая,
И у тебя на персях жизнь покину
И стихну, и застыну,
Как бабочка в сирени, на закате,
Вся в аромате…
Я звал тебя среди ночной дремоты,
Еще не зная, кто ты, —
Незримая, во тьме, сквозь покрывала
Ты обжигала,
И я рыдал и рвал зубами ткани
В томлении желаний;
А днем, сквозь буквы древние святые,
Сквозь каждый луч, сквозь тучки золотые,
Сквозь каждую молитву, каждой думой,
И в грезе светлой, и в тоске угрюмой —
Рвалась моя душа, полна мольбою,
К тебе и за тобою…
(перевод Зеэва Жаботинского)
Между тем, Маня перестает отвечать на его письма. На Песах он специально едет в Одессу, чтобы помириться с ней, а затем все же снова возвращается в Варшаву. Но друзья настойчиво зовут его домой, да и с Маней отношения по-прежнему напряжены до предела. Ничто не помешает ему встречаться с Эстер и в Одессе, ведь они же вместе работают над его сборником! Эти соображения ускоряют его решение о возвращении.
Поскольку издательство не приносит дохода, в Одессе он устраивается на работу в новую ешиву преподавателем иврита и Танаха. Его очень любили ученики, которым больше всего импонировала его рассеянность: директор никогда не знал до самого последнего момента, явится ли Бялик на урок, и всегда заранее на всякий случай готовил замену. Через год его уволили, потому что он выбросил из головы требование как можно скорее позаботиться о получении от государства официального разрешения на работу учителем.