Читать книгу Серебряный век ивритской поэзии - Мири Яникова - Страница 4
ХАИМ НАХМАН БЯЛИК. «Крыльями меня накроешь…»
Гномы, «зефиры» и книжный шкаф
Оглавление«Вавилонские реки» черты оседлости были чудесными мелкими потоками с небольшими водопадами, пенящимися вокруг преграждавших их устье камней. Их берега возносились вверх и были покрыты густыми лесами. Название городов и местечек звучат для многих из нас, как музыка. Там наши корни, там наши прадеды жили в своем собственном измерении, в своей сказке, отделенные от внешнего мира, в своей Субботе и в своих заполненных заботами нелегких буднях. На ивах, которые росли на берегах лесных потоков, протекающих в этой самой сказке, на тех ивах, которые нельзя было разглядеть в реальности, уже почти два тысячелетия висели арфы…
Пора было эти арфы снять. Уже можно было тронуть их струны. Уже близка была отмена взятого народом на себя обета – не петь песен Сиона в чужом краю. В тот самый момент, когда поэты конца девятнадцатого века по собственной инициативе, ведомые непреодолимой высшей силой, не побоявшись судьбы, не страшась окриков тех, кто по-своему понимал значение слова «традиция», коснулись струн этих незримых арф – именно тогда и распахнулись врата Сиона.
Мальчик, родившийся в 1873 году в деревне Рады в окрестностях Житомира, наверняка прекрасно различал очертания сказочных ивовых деревьев, увешанных арфами. Они его притягивали. Так же, как его притягивали и его друзья – гномы, водившиеся в окрестных лесах. Это были самые настоящие гномы, можете не сомневаться. Если бы вы спросили о них Хаима Нахмана Бялика даже в день его смерти, постигшей его в возрасте 61 года, он ответил бы вам без тени сомнения – да, он играл в детстве в лесу с реальными гномами. Просто его реальность была немного другой, чем у большинства из нас.
Первые шесть лет жизни Хаима Нахмана прошли в настоящей сказке, в деревне, окруженной лесами. Его отец, Ицхак Йосеф Бялик, принадлежал к большой семье лесоторговцев. В Радах он занимался семейным бизнесом.
У Хаима Нахмана был старший брат Шефтель от первого брака отца, а также старшая сестра Хана Йегудит и младший брат Берл (видели ли они тоже гномов? Об этом официальные биографии поэта умалчивают…)
Через двадцать лет он напишет стихотворение под названием «Зефиры»:
С птичьим посвистом – маминых уст поцелуй
От ресниц отгоняет виденье ночное.
Я проснулся, и свет в белизне своих струй
Мне ударил в лицо необъятной волною.
Лезут сны на карниз, и покуда хранят
Тени сладкой дремоты прикрытые веки,
Но уже пронеслось ликование дня
По булыжнику улиц в гремящей телеге.
Из сидящего в раме окошка гнезда
Раскричалась птенцы, опьяненные светом,
И уже за окном началась суета —
То друзья-ветерки заявились с приветом.
И зовут, и лучатся, сияют светло,
Торопливо мигают, снуют, намекают,
Как птенцы озорные, стучатся в стекло,
Ускользнут, возвратятся и снова мигают.
И в сиянье их лиц на окошке своем
Различу я призыв: «Выходи же наружу!
Мы ребячеством радостным утро зальем,
Мы ворвемся повсюду, где свет обнаружим:
Мы растреплем волну золотистых кудрей,
По поверхности вод пронесемся волнами,
В сладких грезах детей, и в сердцах матерей,
И в росе засверкаем – и ты вместе с нами!
В детском плаче, в изогнутом птичьем крыле,
В мыльном радужном шаре, на пуговке медной,
И на гранях стакана на вашем столе,
И в веселом звучании песни победной!»
Над кроватью снует их прозрачный отряд
И щекочет меня в полусне моем сладком,
И сияют их глазки и лица горят,
На щеках зажигая огни лихорадки.
Я брежу, и тает плоть…
Омой меня светом, Господь!
Эй, зефиры прозрачные! Ну-ка, ко мне,
Залезайте, мигая и делая рожи,
Пробегитесь по белой моей простыне,
Воспаленным глазам и пылающей коже,
По кудрям, по ресницам, по ямочкам щек —
И в глубины зрачков сквозь прикрытые веки,
Омывайте мне сердце и кровь, и еще —
Растворитесь в душе – и светите вовеки!
И горячая дрема меня обоймет,
И наполнится сладостью каждая жилка,
Кровь сметает преграды, и в сердце поет
Изначальная радость безмерно и пылко.
Как сладко, и тает плоть!
Залей меня светом, Господь!
(Перевод Мири Яниковой)
Когда Хаиму Нахману было семь лет, семья переехала в Житомир – бизнес его отца разорился, и тот вынужден был искать другие способы заработка. Его жена, Дина Прива, собрала их пожитки и, утирая слезы, посадила на повозку детей. Уезжать никто не хотел…
Большая семья в Житомире приняла их дружелюбно. Братья помогли Ицхаку Йосефу открыть магазин. Хаим Нахман пошел учиться в хедер. Он возвращался оттуда с синяками, полученными от меламедов, которые не могли втолковать непоседливому мальчику даже алфавит. Гномов нигде поблизости не было…
Когда магазин его отца разорился, дяди Хаима Нахмана развели руками и предложили своему незадачливому брату перебраться в бедный пригород Житомира и открыть там корчму. Тот согласился, особого выбора у него не было. Семья опять переехала. Отныне Ицхак Йосеф сидел в своем заведении за стойкой, погруженный в книги Талмуда, а часто и Каббалы. У него была своя тайна, свое духовное убежище – эти самые книги. Ведь он был отцом Хаима Нахмана. Возможно, в детстве он тоже видел гномов… Когда заходили посетители, крестьяне или извозчики, он поднимал голову от фолианта и наливал им рюмку. Затем опять возвращался в своей мир.
А мальчик пошел в новый хедер, и на этот раз ему повезло. Он попал к известному в городе меламеду рабби Меиру, у которого был особый подход к детям. Хаим Нахман не просто быстро усвоил наконец алфавит, но и начал проявлять настоящие задатки гениального ученика. А самое главное – хедер был расположен в лесу! После занятий он возвращался домой через лес. Это был недолгий период возврата к детскому счастью.
Приоткрыто окошко в ночной тишине,
Волны ветра чредою заходят ко мне.
Тихо-тихо текут, их шаги не слышны,
Будто только вернулись из тайной страны.
Как неслышно порхают, садясь на постель,
Будто полные тайной пропавших земель.
Видишь, как их пугает огарок свечи,
Как дрожат они, света коснувшись в ночи,
Как пускаются дружно они наутек,
Если вдруг моя тень в полумраке растет?
Кто они, эти духи без лиц и имен,
Из неведомых стран, из неясных времен,
Что пришли они выведать здесь в этот час,
Оставаясь незримыми, в тайне от нас?
И вообще, где живут они, духи? Секрет.
И бессмыслен вопрос, и неясен ответ… […]
(Перевод Мири Яниковой)
Но однажды, вернувшись с учебы, он обнаружил за стойкой мать вместо отца и узнал, что тот заболел. От этой болезни Ицхак Йосеф так и не оправился. После его смерти Дина Прива осталась вдовой с тремя маленькими детьми. И поцелуй маминых уст с первым утренним посвистом птиц удалился для маленького Хаима Нахмана в область воспоминаний, в далекое раннее детство. Его мама больше не могла прокормить их троих. Кроме того, она понимала, что ее Нахмони по-настоящему гениален. Она была уверена, что у него есть все данные для того, чтобы стать большим раввином. Нахмони должен получить образование! И мальчика соглашается взять к себе в дом его дед, талмудист Яаков Моше Бялик.
Реб Яаков Моше воспитывал внука сурово и почти ничего ему не разрешал. Для мальчика, который не мог справиться со своим живым характером, толкавшим его на разные шалости, за которые ему доставалось от окружающих везде, где он до того жил – от родителей, от меламедов, от дядей и двоюродных братьев, – вдруг попал буквально в ежовые рукавицы.
Первым делом Хаим Нахман нашел в доме деда книжный шкаф. И внезапно обнаружилось, что читать книги из шкафа дед ему не запрещает! Это было отдушиной, это было спасением. Уже в одиннадцать лет он погружается в книги Мишны, да и каббалистические фолианты у Яакова Моше в шкафу присутствовали.
– Где душа твоя, сын мой?
– Там, на свете широком, о ангел!
Есть на свете поселок, огражденный лесами… […]
В летний полдень, бывало, там резвился ребенок,
Одинокий душою, полный грезы невнятной,
И был я тот ребенок, о ангел… […]
…и душа моя тихо в слезе утонула…
– И чрез миг испарилась?
– Нет, упала на Книгу!
Был у деда косматый фолиант обветшалый… […]
И душа одиноко в тех безжизненных буквах
Трепетала и билась…
– И она задохнулась?
– Нет, о ангел, запела!»
(перевод Зеэва Жаботинского)
А кроме этого, у него появилась бабушка, жена деда, для которой он стал приемным внуком и которая хранила в своей памяти множество народных сказок, навеянных сюжетами из мидрашей…
