Читать книгу Серебряный век ивритской поэзии - Мири Яникова - Страница 19

Шауль Черниховский родился в 1875 году в Михайловке Таврической губернии. Рос в русскоязычной семье и получил светское образование. В семь лет начал изучать иврит, который его настолько вдохновил, что уже в десятилетнем возрасте он начал писать на нем рифмованные строчки, «потому что на иврите тоже должны быть стихи».

Его «университеты» – это светская начальная еврейская школа с обучением на русском языке, затем еврейское коммерческое училище в Одессе, во время обучения в котором он изучает немецкий, французский и английский языки. Затем – изучение медицины в университетах Гейдельберга и Лозанны, но еще до того – самостоятельное изучение итальянского и греческого языков, а также латыни. После получения степени доктора медицины он работал земским врачом.

Вот одно из его ранних стихотворений:

В начале двадцатых годов он жил в Одессе и вошел в список двенадцати еврейских литераторов, для которых Бялик, при помощи Горького, добился разрешения на выезд за пределы Советского Союза. В 1922 году Черниховский выезжает в Стамбул и, находясь там, пытается добиться места врача в Палестине. Ему это не удается, и тогда он отправляется в Берлин. В 1925 году он приехал в Эрец Исраэль и опять попытался найти работу. Он не хотел жить здесь в качестве «литератора», он хотел зарабатывать врачебной практикой, так же, как он это делал многие годы в России. Работы для него не было. Он вернулся в Берлин. Ему удалось репатриироваться только в 1931 году, когда он получил работу в качестве редактора словаря медицинских терминов и, в результате стараний своих друзей, также и должность школьного врача. Короткое время он работал врачом в гимназии «Герцлия», но для учеников он был известным поэтом, а не врачом…

Черниховский написал несколько великолепных «идиллий» – он сам разработал этот жанр на иврите – в которых именно в «идиллическом» виде предстает жизнь еврейских местечек. Они настолько необычны для не предупрежденного читателя, что на всем протяжении длинного повествовании как бы ожидаешь подвоха, плохого конца, боишься, что вот-вот посреди еврейской свадьбы раздастся вдали гиканье толпы погромщиков… А оно не раздается! Свадьба заканчивается разъездом довольных гостей, и, в другой «идиллии», так же завершается празднование обряда обрезания. Правда, в третьей – процесс изготовления вареников все же был прерван письмом, принесшим плохие вести…

Шауль Черниховский был тем, кто перевел на иврит «Илиаду» и «Одиссею», а также «Слово о полку Игореве».

В первый свой год в Берлине, снедаемый тоской о Сионе, уже будучи автором множества стихов, идиллий, переводов, и уже являясь классиком ивритской поэзии, он вдруг пишет эти ясные, простые, детские, залитые солнцем строчки:

А в 1933 году, уже в Тель-Авиве, появится другое его стихотворение о той же самой залитой солнцем стране:

Черниховский отказывался писать на любом языке, кроме иврита. Однажды Максим Горький попросил его самостоятельно перевести на русский язык его идиллию «Свадьба Эльки». Черниховский очень мягко и вежливо отказался от этой миссии.

После прибытия в Эрец Исраэль Шауль Черниховский не удостоился такой пышной встречи, как в свое время Бялик, но несколько статей в прессе об этом событии все же появилось. Союз писателей также устроил в его честь литературный вечер, на котором Итамар Бен-Ави – «первый ивритский ребенок», сын Элиэзера Бен-Иегуды, – рассказал о том, какое впечатление произвело на него еще в детстве творчество Черниховского. Он утверждал, что нашел в его стихах все, чего требовала его душа от ивритской поэзии. Но при этом, сказал он, у него есть к Черниховскому две просьбы: во-первых, поменять ашкеназское произношение на сефардское, и во-вторых, «ивритизировать» свою фамилию.

Хаим Нахман Бялик ответил на это выступление с иронией: может быть, предложил он, стоит также посоветовать Черниховскому писать свои стихи латиницей…

Шауль Черниховский, однако, сообщил потом в кулуарах одному из своих друзей, что он не согласен с Бяликом в том, что нужно оставаться до конца верным ашкеназскому произношению, даже если ты к нему так сильно привык. Если в Эрец Исраэль говорят на «сфарадите», то поэты должны считаться с этим. Примерно через год он опубликовал в «Мознаим» перевод стихотворения Гете на иврит в сефардском произношении. Таким образом, он все же послушался совета «первого ивритского ребенка», над которым смеялся Бялик.

В тот период, когда Черниховский жил в Тель-Авиве, он навещал Бялика каждую субботу. Когда он переехал в Иерусалим, он заходил к нему при каждом своем приезде в Тель-Авив. Их периодические беседы о состоянии ивритской литературы были насущной потребностью для них обоих.

К шестидесятилетию Бялика Шауль Черниховский написал большую статью, в которой, в частности, рассуждал о том, почему поэты, достигнув определенного возраста, перестают писать стихи. «Мы были молоды, очень молоды. Наши учителя-поэты не давали достаточного удовлетворения нашим сердцам. То поколение совсем не видело того, что было дорого для молодых. Они ничего не хотели знать о древних еврейских героях. Они верили всем сердцем, что наш народ всегда был бедным, смиренным, склоненным над старыми книгами. И тогда пришел Хаим Нахман Бялик. В каждом его слове нельзя было не почувствовать и не узнать глубокую связь с народом, не разглядеть великое черпание из главного источника, из глубин… Народ понял его сразу. Среди нас, среди всех тех, кто взывал к „музам“, не было ни одного, кто посмел бы обратить свою молитву к Шхине. Он единственный сделал это, и Шхина простерла над ним свои крылья. Из прекрасного далека мы хотели принести великий свет, который нашли там, и с этим мы пришли к народу, а он, Хаим Нахман Бялик, вышел из глубин народа, и его сердце бьется в гармонии с сердцем народа».

После смерти Бялика никто не смог занять его место в качестве духовного лидера ишува. Но его место как первого поэта ишува занял Шауль Черниховский, и не было больше ни одного равнозначного ему претендента на эту почетную, хоть и символическую, должность. Черниховский также был избран на еще одну почетную должность, уже официальную, которая освободилась после смерти Бялика – он стал «почетным гражданином» города Тель-Авива.

Жаботинский определял сущность поэзии Бялика как «гнев», в то время как стихи Черниховского, по его мнению, несли в себе «бурю». «Песни гнева», по его мнению, учили нас ненавидеть униженность народа, в сравнении с его возвышенным прошлым, в то время как «буря» Черниховского была положительным началом, готовым «взорваться» в любых условиях. «Шауль Черниховский получил свыше тот прекрасный дар, которого, по словам Бернарда Шоу, удостаивается лишь один из тысяч – дар нормального видения».

Однажды Хаим Нахман Бялик сказал своему другу Бен-Циону Кацу: «Я люблю Пушкина, и я люблю Черниховского, потому что в нем есть очень много от Пушкина». Бен-Авигдору, владельцу издательства «Тушия», Бялик говорил, что Черниховский – самый лучший ивритский поэт, лучший, чем он сам.

Они были достойны друг друга и дополняли друга друга в своем творчестве. Разница в их корнях и в их биографиях обеспечила цельность периода возрождения ивритской литературы, того возрождения, которое произвели вместе эти два гения.