Читать книгу Серебряный век ивритской поэзии - Мири Яникова - Страница 7

ХАИМ НАХМАН БЯЛИК. «Крыльями меня накроешь…»
«Птица Сиона»

Оглавление

Все перевернулось. Для начала, в восемнадцатилетнем возрасте, Хаим Нахман пишет, по просьбе своих друзей, манифест их тайного сионистского общества под названием «Нецах Исраэль», и его публикуют в газете «А-Мелиц». Юный Бялик теперь погружен в новую мечту. Он уверен, что именно там, в Сионе, куда стремятся его друзья, а теперь и он сам, будет спасена от своей горькой судьбы оплакиваемая им Шхина. Его детские неясные мечты обретают реальность и место на карте, оставаясь все еще по своей сути мечтами о некоей сказочной и недоступной земле. Туда стремятся герои-исполины, о которых он через много лет напишет эпическую поэму «Мертвецы пустыни». Туда долетают сказочные птицы, которые затем возвращаются к нему, чтобы дать отчет о своем путешествии:

Из жарких стран вернувшаяся птица —

Привет тебе! Стучись в мое окно!

Как к пенью твоему душа стремится,

Как холодно тут было и темно!


Ты спой, родная, расскажи, поведай,

Вернувшись из прекраснейшей земли —

Ужель несчастья страшные и беды

И в тот чудесный теплый край пришли?


Несешь ли ты привет мне из Сиона,

Несешь ли ты от дальних братьев весть?

Слышны ль счастливцам этим наши стоны?

Известно ль им, как мы страдаем здесь?


Известно ль им – тут недруги ужасны,

Так много их, так много всюду зла?

Так спой же, птица, о земле прекрасной,

В которую весна уже пришла!


Несешь ли песню от долин и склонов,

Напев родной земли доныне жив?

И сжалился ль Всевышний над Сионом,

Или теперь там кладбище лежит?


Все так же пахнет чудная долина

Шарона и вершина Левоны?

И не прервал ли сон свой вечный, длинный,

Ливан – или, как прежде, видит сны?


Что увлажняет там Хермона склоны —

Слеза с небес – иль росы поутру?

А Иордана берега – зелены?

А как там горы, что стоят вокруг?


Все так же тучи в тех краях нередки?

Все так же тьма повсюду там лежит?

Спой, птица, о земле, в которой предки

Смерть находили, находили жизнь…


Скажи – ростки, наверное, завяли,

Те, что сажал я в том краю весной?

Когда-то цвел я сам – теперь едва ли

Мне хватит сил, и старость предо мной.


Скажи же, птица, что там нашептали,

Листы и корни? Что узнали мы

От них? Они шептали, что мечтали

Опять занять ливанские холмы?


А братья, что там сеют со слезами —

Поют ли, собирая урожай?

О, мне бы крылья – я б давно был с вами —

Я б полетел в цветущий этот край!


А что тебе я сам сказал бы, птица,

Что хочешь из моих услышать уст?

Не пенье – только плач тут может литься,

Ведь этот край так холоден и пуст.


О бедах ли бесчисленных поведать,

Что всем известны, – это хочешь знать?

Кто их сочтет, измерит, эти беды,

Что вновь настанут, что придут опять?


Лети же – над пустыней, над горою,

Покинь меня и улетай к себе,

Поскольку здесь, крылатая, со мною,

Ты будешь плакать о моей судьбе.


Но только слезы ничего не значат,

Рыданье утешенья не дает.

Давно болят глаза мои от плача,

И сердце так измучено мое!


Уже давно устали слезы литься,

И нет конца, не совладать с тоской.

Привет тебе, вернувшаяся птица!

Возвысь же к небу чистых голос свой!


(перевод Мири Яниковой)

Это – его знаменитейшее стихотворение «К птице» (другой вариант перевода названия – «К ласточке»). Оно послужило для него первой ступенькой к взлету, но пока еще этот взлет, вслед за его «ласточкой», был впереди.

Он записал стихотворение на листе бумаги и положил его в карман. Потому что он собирался в путь.

Девятнадцатилетний Бялик не мог больше находиться в оковах, наложенных на него дедом. Они олицетворяли то прошлое, из-за верности которому, точнее, из-за отсутствия альтернативы, опустел бейт-мидраш. Они олицетворяли то, из-за чего плакала, разрывая его сердце, Шхина.

Его путь лежал в Одессу. Реб Яаков Моше не пережил бы этого, если бы только он об этом узнал. Для него этот город был проклятым местом, где обосновались и развернули свою деятельность ненавистные «маскилим».

Но Хаим Нахман и не собирался огорчать деда. Он все продумал. Яаков Моше ничего не должен был знать о его пребывании в Одессе. Письма из Житомира его сосед по комнате в Воложине должен был пересылать на его одесский адрес, а свои ответные письма он собирался слать в Воложин, чтобы уже оттуда его друг отправлял их с местной почты в Житомир.

В Одессе, с помощью другого своего друга из ешивы, сына рава Абельсона, он нашел комнату на съем и кое-какую подработку – уроки иврита. В обмен на них, в дополнение к небольшой оплате, он получал от отца своих учеников уроки немецкого языка. Ему пришлось также снова срочно взяться за русский язык, потому что его ученики говорили по-русски. В этот период он погрузился в чтение Достоевского, Гоголя, Пушкина.

Рав Абельсон познакомил его с писателем Моше Лилиенблюмом. Прочитав стихотворение «К птице», тот направил Хаима Нахмана к Ахад ха-Аму.

Дрожащими руками протянул юный Бялик невероятно уважаемому им писателю листок со своим стихотворением. Только глянув на него, Ахад ха-Ам сразу же сказал, чтобы он побыстрее шел к Йеошуа Равницкому, который как раз начинает выпускать журнал «Пардес».

Счастливый Бялик выбежал из его дома, и только через некоторое время сообразил, что забыл попросить рекомендательное письмо к издателю. Он нашел Равницкого в типографии, протянул ему свое стихотворение и сообщил, что Ахад ха-Ам рекомендует его напечатать. Процесс выпуска первого номера «Пардеса» уже находился на продвинутых стадиях, а все полки в редакции были забиты материалами для следующих номеров.

Равницкий прочитал «К птице». Он сразу сказал витающему в облаках от счастья молодому автору, что стихотворение попадет в первый номер, несмотря на то, что он уже частично находится в типографии. У Бялика была с собой целая тетрадка его стихов, и он оставил ее издателю. Через несколько дней, однако, Равницкий вернул ему тетрадь без единого комментария, и тот понял, что больше ничего, достойного печати, редактор в ней не обнаружил.

Он не дождался выхода номера «Пардеса» со своей «Птицей». В один из ближайших дней на его имя пришло письмо из Воложина. Это было пересланное письмо из дома, из Житомира. В нем сообщалось, что его дед реб Яаков Моше болен. Кроме того, его воложинский сосед по комнате, переславший письмо, сопроводил его своей собственной припиской, в которой сообщались ошеломительные новости: Воложинская ешива только что была закрыта властями… Было понятно, что весть об этом обязательно достигнет ушей Яакова Моше. Хаим Нахман больше не мог задерживаться в Одессе, иначе все его уловки были бы раскрыты. Он был неспособен так огорчить своего больного деда.

Всего полгода он пробыл в Одессе. Накануне Пурима 1892 года он собрался назад в Житомир. Он увозил с собой домой новые знания – в основном они исчерпывались двумя изученным им в самой основе языками, русским и немецким.

Первый номер «Пардеса» со стихотворением Хаима Нахмана Бялика о птице, принесшей ему весть о Сионе, вышел через несколько дней после его отъезда из Одессы. «Птица» вызвала множество откликов и писем от читателей. Кинулись искать автора – и только тогда узнали, что его нет в городе.

В Житомире он едва успел застать в живых своего сводного старшего брата Шефтеля, которого настигла смертельная болезнь. Его дед от своей болезни оправился.

Бялик, немного потерявший бдительность на фоне последних событий своей жизни, привел домой компанию друзей из библиотеки. Они раскрыли журнал «Пардес», и один из них начал читать вслух «К птице». Реб Яаков Моше услышал, разобрался в ситуации… Конечно, он очень расстроился и рассердился, но ничего не сказал вслух. Вместо того, чтобы ругать попавшего под дурное влияние внука, он решил принять меры, чтобы вернуть того на верный путь…

Снова солнце взошло, вновь поникло за лес,

День прошел, и не видел я света;

День да ночь, сутки прочь – и ни знака с небес,

Ни привета.


И на западе снова клубятся пары,

Громоздятся чудовища-тучи —

Что там? зиждет миры или рушит миры

Некто дивно-Могучий?


Нет, не зиждутся там и не рушатся там

Ни миры, ни дворцы, ни престолы:

То свой пепел струит по земным наготам

Серый вечер бесполый.


И шепчу я: в заботах о вашем гроше

Своего не сберег я червонца… —

И встает Асмодей и хохочет в луче

Уходящего солнца.


(перевод Зеэва Жаботинского)

Хаиму Нахману Бялику было всего двадцать лет, когда в их дом, по инициативе деда, зачастил шадхан (шадхан (ивр.) – сват, посредник при заключении брака). К счастью, почти все приносимые им предложения реб Яаков Моше отвергал. Но бесконечно это длиться не могло. В один из дней мятежному внуку было сообщено, что для него найдена подходящая невеста.

Серебряный век ивритской поэзии

Подняться наверх