Читать книгу Серебряный век ивритской поэзии - Мири Яникова - Страница 17

Через три дня после начала Первой Мировой войны Бялика арестовали в Вене, где они с женой оказались по дороге к месту их обычного отдыха на водах. Его «виной» было его российское гражданство. Два дня несчастная Маня, задействовав всех их местных друзей, бегала по различным канцеляриям, пока мужа не отпустили. Они поспешно вернулись домой, уже полностью осознавая, что мир резко изменился.

Для еврейского ишува Палестины тем временем тоже произошли крупные изменения, и для Иры Ян они оказались трагическими. Те, кто имел российское гражданство, были изгнаны турками в Египет. В Александрии она заболела туберкулезом. Когда британцы завоевали Палестину, она из последних сил добралась домой. Она умерла почти сразу после возвращения в Иерусалим. Ее дочь, поехавшая из Египта навестить отца, отпущенного из ссылки, осталась в России.

В 1919 году Бялик, видимо, уже знал о том, что потерял свою Эстер. Возможно, именно поэтому он не стал предпринимать необходимых усилий для того, чтобы попасть на знаменитый пароход «Руслан», вышедший из Одессы в Яффо в декабре этого года и открывший собой Третью Алию. У него были и другие причины не торопиться: он не хотел оставлять без своей помощи в Одессе младшего брата Берла, у которого вдруг болела дочь.

В Одессе между тем власть переходила из рук в руки. Выпуск книг, написанных ивритским шрифтом, был запрещен, и его типографию закрыли. Население плохо понимало, что происходит вокруг. Что уж говорить о поэте Бялике, который и так отличался рассеянностью. Он постоянно вступал в споры на улицах, и его несколько раз арестовывали и выпускали только после вмешательства влиятельных друзей. Однажды пришлось обращаться за помощью к Яну Гамарнику, который был женат на Блюме, младшей сестре Мани.

В дни празднования двадцатипятилетия со дня публикации его первого стихотворения «К птице» вся еврейская пресса мира была полна статьями о нем. В одном русскоязычном журнале опубликовали очерк Максима Горького о Бялике: «Трудно говорить о большом поэте, почти невозможно передать с достаточной ясностью все то, что вызывают в душе твоей его стихи, – вихрь чувств, разбуженный ими, почти всегда неуловим для слова. Для меня Бялик – великий поэт, редкое и совершенное воплощение духа своего народа, он – точно Исаия, пророк наиболее любимый мною, и точно богоборец Иов…»

Бялик знал – ему рассказали – что Горький плакал, когда читал его «Город резни» в переводе Жаботинского.

Именно к Горькому он решил обратиться за помощью, когда он сам и его друзья наконец поняли, что еще чуть-чуть – и они окажутся отрезанными от мира и запертыми в таком месте, где они меньше всего хотели бы в эти времена находиться. В 1921 году вопрос «ехать-не ехать» уже не стоял. Все хотели ехать. А границы были закрыты.

Бялик пишет Максиму Горькому письмо с просьбой помочь получить разрешение на выезд за границу двенадцати одесским литераторам с семьями. Это письмо прошло в Москве множество инстанций и вдруг вернулось с резолюцией «разрешить» и подписью Ленина!

Но Горький написал Бялику, что это разрешение пока всего лишь формальное, и кому-то из них придется лично ехать в Москву, чтобы оформить выездные документы для всей группы.

Хаим Нахман Бялик и Моше Кляйнман, снабженные анкетами и официальными просьбами на выезд от имени всех двенадцати семей, садятся в поезд, направляющийся в Киев. По вагонам постоянно снуют вооруженные солдаты, производятся проверки документов, пассажиров опрашивают о цели их поездки… Один раз Бялик отвечает невпопад, и их с Кляйнманом арестовывают. В этом месте биография еврейского национального поэта вполне могла очень быстро закончиться, но их спасает чудо – «человеческий фактор». Один из высокопоставленных красноармейцев, к которому их приводят, оказывается, слышал о Бялике… Их отпускают, и они двигаются дальше.

В Киеве они неожиданно для хозяев появляются в доме тестя и тещи Хаима Нахмана. Родители Мани вне себя от счастья. Тесть, обнимая его, бормочет что-то по поводу воскрешения мертвых… Оказывается, в город совсем недавно пришли слухи о том, что Бялика расстреляли белые за укрывательство коммуниста! Он успокаивает своих родных и объясняет, что он действительно укрывал коммуниста, и как бы он мог этого коммуниста не укрывать – ведь это был Ян Гамарник, муж Блюмы, Маниной сестры, и их собственный зять. Но его никто не расстрелял! Вот же он перед ними – совершенно живой!

Они садятся на московский поезд. Их друзья в Москве встречают их теми же словами: благословен воскрешающий мертвых! Оказывается, в Москве тоже были уверены, что Бялика больше нет – но, в противовес киевской версии о его трагический гибели, здесь считали, что его расстреляли коммунисты за укрывательство белого офицера.

Совершенно живой и даже полностью оживший от новых впечатлений Бялик между тем ходил по культурным мероприятиям и почти все свободное время проводил на репетициях «Габимы». Он был замешан в спор между Ханой Ровиной и другой актрисой, одесситкой и его протеже, молодой Шошаной Авивит – обе претендовали на одну и ту же роль, и Ровина сердилась на него за то, что он продвигает Шошану. «Габима» ставила пьесу Ан-ского в переводе Бялика под названием «Между двух миров» – другое ее название было «Дибук».

Он был широко известен и за пределами еврейского круга. Не один только Горький среди русских писателей и поэтов его почитал. 14 марта 1921 года Марина Цветаева пишет Максимилиану Волошину: «Сейчас в Москве Бялик и еврейский театр „Габима“…» Что касается Волошина, то о нем известно, что он в течение двух лет учил иврит только для того, чтобы прочитать в подлиннике Хаима Нахмана Бялика.

Однако же, их дело, ради которого они приехали, стояло на месте. Даже личной подписи Ленина не хватило для того, чтобы они смогли миновать длинные очереди во множестве советских приемных. Одна из секретарш сказала им, что она самолично отказывает им в их просьбе и дальше их не пропустит. Бялик и Кляйнман долго собирались с духом и в конце концов решились, за неимением альтернативы, напрямую позвонить ее начальнику, который должен был решить их вопрос. Тот их даже не дослушал, воскликнул: «Какая наглость!» и бросил трубку.

В полном отчаянии они обратились к друзьям, и был найден выход: их познакомили с еврейским врачом, который лечил генералов Красной армии. И тот им помог: они наконец получили, с помощью одного из его пациентов, все необходимые разрешения. Им даже позволили вывезти с собой книги, «ненужные советской власти», и еще и дали возможность тут же послать телеграмму домой с радостной вестью об успехе их миссии.