Читать книгу Стихия стиха. Китайская поэзия VII–X веков - Сборник стихов, Сборник стихотворений - Страница 14
Стихия стиха. Китайская поэзия VII–X веков
李白 / Ли Бо
(701–763)
Оглавление秋登宣城 谢 脁北楼
江城如画里，
山晚望晴空。
两水夹明镜，
双桥落彩虹。
人烟寒橘柚，
秋色老梧桐。
谁念北楼上，
临风怀谢公？
Осенью поднимаюсь на Северную башню Се Тяо в Сюаньчэне[28]
Городок у реки – как на дивной картине[29]:
Очарована синею бездной скала,
Два моста – разноцветие радужных линий,
Два потока – сверкающие зеркала,
Над домами дымки, подмерзает поме́ло,
Опадают платаны в осенней красе.
Так кого же мне башня напомнить сумела?
Здесь звучит на ветру стих достойного Се!
听蜀僧濬弹琴
蜀僧抱绿绮，
西下峨眉峰。
为我一挥手，
如听万壑松。
客心洗流水，
馀响入霜钟。
不觉碧山暮，
秋云暗几重。
Слушаю, как монах Цзюнь из Шу играет на цинь
独坐敬亭山
众鸟高飞尽，
孤云独去闲。
相看两不厌，
只有敬亭山。
Одиноко сижу пред горою Цзинтин[32]
Уже и птиц не стало в вышине,
И тучки сирой, я совсем один.
Мы смотрим друг на друга в тишине,
Со мною только ты, гора Цзинтин.
月下独酌四首其一
花间一壶酒，
独酌无相亲。
举杯邀明月，
对影成三人。
月既不解饮，
影徒随我身。
暂伴月将影，
行乐须及春。
我歌月徘徊，
我舞影零乱。
醒时同交欢，
醉后各分散。
永结无情游，
相期邈云汉。
В одиночестве пью под луной (№ 1)
Среди цветов стоит кувшин вина,
Я пью один: нет никого со мною,
Взмахну бокалом – приходи, луна,
Ведь с тенью нас и вовсе будет трое.
Луна, конечно, не умеет пить,
Тень лишь копирует мои движенья,
Но, съединясь, помогут разделить
Объявшее весеннее броженье.
Луна шалеет от моих рулад,
А тень сбивают с ног мои коленца.
Пока мы пьём, друг другу каждый рад,
Упьёмся – наша тройка распадётся…
Ах, если бы, забыв земное горе,
Бродить мне с вами в вечном звёздном море!
靜夜思
床前明月光，
疑是地上霜。
举头望明月，
低头思故乡。
Грёзы тихой ночи
Пятно луны светло легло у ложа —
Иль это иней осени, быть может?
Глаза открою к и́скристой луне,
Смежу – и вижу край, где юность прожил.
庐山东林寺 夜怀
我寻青莲宇，
独往谢城阙。
霜清东林钟，
水白虎溪月。
天香生虚空，
天乐鸣不歇。
宴坐寂不动，
大千入毫发。
湛然冥真心，
旷劫断出没。
Ночные раздумья в Дунлиньском монастыре на горе Лушань[33]
К Синему лотосу[34] в необозримую высь,
Город оставив, пойду одинокой тропой.
Звон колокольный, как иней, прозрачен и чист,
Струи ручья – будто выбеленные луной.
Здесь неземным благовонием свечи чадят,
Здесь неземные мотивы не знают оков,
Я отрешаюсь от мира, в молчанье уйдя,
И принимаю в себя мириады миров.
Чистому сердцу в покое отверста отрада:
В необозримости времени – кальп мириады.
秋浦清溪雪夜 对酒客有唱 山鹧鸪者
披君貂襜褕，
对君白玉壶。
雪花酒上灭，
顿觉夜寒无。
客有桂阳至，
能吟山鹧鸪。
清风动窗竹，
越鸟起相呼。
持此足为乐，
何烦笙与竽。
Снежной ночью у Чистого ручья на Осеннем плёсе гость с чашей вина напевает песню о горном фазане
Я укрою вас собольим палантином,
Предложу вина нефритовую чашу.
Хлопья снега растворяются в кувшине,
И как будто холод ночи нам не страшен.
Гость мой прибыл из далёкого Гуйяна[35],
Запевая, по-фазаньему клекочет,
Бамбучок под ветерком танцует рьяно,
И фазанка из Юэ[36] ответить хочет.
Ах, как славно эту песенку мы спели,
И не нужно нам ни дудки, ни свирели.
金陵城西楼 月下吟
金陵夜寂凉风发，
独上高楼望吴越。
白云映水摇空城，
白露垂珠滴秋月。
月下沉吟久不归，
古来相接眼中稀。
解道澄江净如练，
令人长忆谢玄晖。
В Западном тереме у Цзиньлинской стены[37] читаю стихи под луной
В дуновении зябком цзиньлинская ночь затихает,
Я один, а вокруг – земли У и Юэ, земли грёз[38],
И плывут по реке облака и стена городская,
А на блики луны ниспадают жемчужинки рос.
О покинутом доме луне напеваю всю ночку,
Рядом близкого нет ни сейчас, ни в былые года…
«Шелковиста вода», – стоит вспомнить одну только строчку,
И «во мраке мелькнувшего» Се[39] не забыть никогда.
別山僧
何处名僧到水西，
乘舟弄月宿泾溪。
平明别我上山去，
手携金策踏云梯。
腾身转觉三天近，
举足回看万岭低。
谑浪肯居支遁下，
风流还与远公齐。
此度别离何日见，
相思一夜暝猿啼。
Прощай, монах-пустынножитель
Откуда прибыл ты, монах, в Шуйси[40]
Вкусить луча луны меж берегов?
Чуть рассвело, ты, молвив мне «прости»,
Вознёсся по ступеням облаков
В недосягаемую высоту —
Над сотней сотен гор, меж звёзд и лун,
Беспечный, как когда-то был Чжи Дунь,
Ветрам отдавшись, словно Юань Гун[41].
Увидимся ль когда-нибудь, монах?
Гориллы вой в ночи вселяет страх.
送友人
青山横北郭，
白水绕东城。
此地一为别，
孤蓬万里征。
浮云游子意，
落日故人情。
挥手自兹去，
萧萧班马鸣。
Прощание с другом
На севере – зелёных гор стена,
К востоку – змеи бирюзовых вод.
Здесь нам с тобой разлука суждена,
За сотни ли травинку унесёт.
Летучей тучкой растворится друг,
Как солнце сходит на закате дня,
И на прощанье – лишь отмашка рук
Да жалобное ржание коня.
游南陽清泠泉
惜彼落日暮，
爱此寒泉清。
西辉逐流水，
荡漾游子情。
空歌望云月，
曲尽长松声。
Бреду вдоль наньянского родника Цинлин[42]
В вечерний час душа моя ранима
И люб родник холодной чистоты,
Закат плывёт в течении воды,
Трепещущей, как сердце пилигрима.
Что всуе петь сиянию луны?
Затихнет песня, но не глас сосны.
登峨嵋山
蜀国多仙山，
峨眉邈难匹。
周流试登览，
绝怪安可悉？
青冥倚天开，
彩错疑画出。
泠然紫霞赏，
果得锦囊术。
云间吟琼箫，
石上弄宝瑟。
平生有微尚，
欢笑自此毕。
烟容如在颜，
尘累忽相失。
倘逢骑羊子，
携手凌白日。
Восхожу на Крутобровую[43]
Вершин святых немало в крае Шу,
Но с Крутобровой им сравненья нет.
Как это чудо ощутить, спрошу,
Тому, кто хочет только лицезреть?
Распахнутость небес, зелёный мрак —
Цветист, как свиток живописный, он,
Душой купаюсь в заревых лучах,
Здесь таинством я одухотворён,
Озвучиваю облачный напев,
Коснусь волшебных струн эмэйских скал.
В магическом искусстве был несмел,
Но вот свершилось то, что я искал.
Улыбку счастья боле не сдержу,
С души мирские узы спали вдруг,
И мнится, что на агнце возношусь
К светилу белому в сплетеньи рук[44].
幽涧泉
拂彼白石，
弹吾素琴。
幽涧愀兮流泉深。
善手明徽，
高张清心。
寂历似千古，
松飕飗兮万寻。
中见愁猿吊影而危处兮，
叫秋木而长吟。
客有哀时失职而听者，
泪淋浪以沾襟。
乃缉商缀羽，
潺湲成音。
吾但写声发情于妙指，
殊不知此曲之古今。
幽涧泉，
鸣深林。
Ручей во тьме
Обмахну валун от пыли,
Цинь возьму неприхотливый.
О, как в гулкой тьме ручей журчит печально!
Мягко прикоснусь к струне,
Звуки тают в вышине,
Тишь, как будто это Изначальность.
Шорох пробегает по сосне,
Тень гиббона безутешного с обрыва
Воет по-осеннему тоскливо.
Всяк, кто слышит эту безнадёжность,
Оросит слезой одежду.
И вот так, за нотой нота, я
Слился с плачем тёмного ручья,
В пальцах чутких воплотилась страсть моя.
Или звуки эти родились в Истоках?
В соснах одиноко
Слышен плач ручья…
寻阳紫极宫 感秋作
何处闻秋声，
翛翛北窗竹。
回薄万古心，
揽之不盈掬。
静坐观众妙，
浩然媚幽独。
白云南山来，
就我檐下宿。
懒从唐生决，
羞访季主卜。
四十九年非，
一往不可复。
野情转萧洒，
世道有翻覆。
陶令归去来，
田家酒应熟。
В Сюньянском монастыре Пурпурного предела[45] пишу, ощущая осень
Что-то осень мне тихонько шепчет
Шелестом бамбуков за окном.
Всё перемешалось в круге вечном,
Задержать бы… Да не нам дано.
Я замру, от этих тайн вкушая,
В беспредельность дух послать могу.
Тучка, от Чжуннани[46] пролетая,
Зацепилась за мою стреху.
Что сказать мне Тан-гадатель сможет?
Да и Цзичжу[47] не отыщет слов.
Сорок девять лет уже я прожил,
Знаю: то, что было, то ушло.
Буйство стихло – я теперь свободен,
Да и мир иным уж стал давно.
Вот и Тао Цянь[48] пришёл к природе,
И созрело доброе вино.
古风其三十九
登高望四海，
天地何漫漫！
霜被群物秋，
风飘大荒寒。
荣华东流水，
万事皆波澜。
白日掩徂辉，
浮云无定端。
梧桐巢燕雀，
枳棘栖鸳鸾。
且复归去来，
剑歌行路难。
Дух старины № 39 (из цикла)
Взойди на гору, посмотри окрест,
Твой взгляд просторы мира не окинет,
Всё скрыл холодный иней, пав с небес,
Осенний ветер бродит по пустыне.
Все почести исчезнут, как поток,
И вещный мир снесёт волной бегучей.
Ещё сияет солнце, но потом
Угаснет в неостановимой туче.
Платан обсижен стаей мелких птах,
А Фениксам остался куст убогий…[49]
Ну что ж, мечом постукивая в такт[50],
Уйду я в горы… Так трудны дороги!
28
Северную башню у горы Линъян построил поэт Се Тяо. Башня выстояла века и сгорела во время войны с Японией, сейчас восстановлена.
29
«Город у реки – как на картине» – эта фраза обрела известность как «фирменный знак» Сюаньчэна.
30
Гора Эмэй в Шу; это название можно перевести как «Крутобровая» (её вершины напоминают брови).
31
Образ чистого звучания (в трактате «Книга гор и морей» говорится о девяти колоколах на горе Фэншань, которые начинали звучать даже от прикосновения осевшего на них инея).
32
Цзинтин – гора в области Сюаньчжоу (пров. Аньхуэй, близ г. Сюаньчэн), одно из любимых мест поэта Се Тяо, позже Мэн Хаожаня, Ван Вэя, а затем и Ли Бо; сейчас там – мемориал «Павильон одиночества Ли Бо».
33
Буддийский Дунлиньский монастырь, построенный в 384 г., раскинулся на северо-западном склоне Лушань (совр. пров. Цзянси) в западной части леса Дунлинь.
34
Синий лотос – образное обозначение глаз Будды. Здесь имеется в виду Дунлиньский монастырь.
35
Гуйян – южная область на территории совр. пров. Хунань.
36
Фазанов особенно много на территории Юэ (приморская полоса к югу от Шанхая).
37
Западный терем – питейное заведение на горе Фучжоу над Янцзы к северо-западу от Цзиньлина (совр. Нанкин) за городской стеной.
38
У, Юэ – полоса, занимающая территорию нынешних провинций Цзянсу (южная часть) и Чжэцзян (северная часть), где в древности располагались царства У (район г. Сучжоу) и Юэ (район горы Гуйцзи); это места легендарных святых и отшельников, притягательные для Ли Бо ещё с юношеских лет как сакральный край очищения души.
39
Се Тяо (поэт V в.) пребывал на высоких постах, а затем, оклеветанный, умер в тюрьме; его прозывали Се Сюаньхуэй, что можно перевести как «Се, мелькнувший во мраке».
40
Шуйси – местность в уезде Цзин с горой Шуйси, на которой стоял монастырь, где Ли Бо познакомился с героем своего стихотворения.
41
Чжи Дунь, Юань-гун – учёные-монахи династии Цзинь, первый часто отшельничал в Шаньчжун, второй жил в Дунлиньском монастыре на горе Лушань, их стилем жизни была беззаботность в духе «ветра и потока».
42
Цинлин («Чистый и холодный») – родник на горе Фэншань в 30 ли от г. Наньян, пров. Хэнань.
43
Крутобровая (Эмэй) – одна из священных для даосов гор, находится в пров. Сычуань. В древности здесь находилось царство Шу.
44
В легендах рассказывается о Гэ Ю, который, покинув властителя, вознёсся на ягненке (агнце) в небо, став святым.
45
Даоские монастыри, сооружённые в обеих столицах и в центрах округов страны по приказу императора Сюань-цзуна для распространения учения Лао-цзы, именовались Пурпурными пределами. Сюньян – город в Цзянси (совр. г. Цзюцзян) неподалёку от горы Лушань; именно там через несколько лет Ли Бо, облыжно обвинённый в участии в мятеже против императора, был заключён в тюрьму.
46
Гора недалеко от Чанъаня, на которой жило много даосов.
47
Тан Цзюй, Цзичжу – гадальщики периодов Чжаньго и Хань.
48
Тао Юаньмин (365–427) – великий поэт, ушедший со службы и написавший об этом программное стихотворение «Домой, к себе».
49
Образ испорченного мира, сошедшего с праведного Пути, тогда как в мире, следующем законам Дао, всё иначе: на благородном платане гнездятся благородные Фениксы, а колючие кусты – для мелких птах.
50
Сюжет из древних хроник о Фэн Сюане, который за неимением музыкального инструмента отбивал ритм ударами по лезвию меча и пел о своей бедности, надеясь на милосердие сюзерена; в дальнейшем это выражение стало употребляться для характеристики человека, попавшего в трудное положение, но не теряющего надежды.
