Читать книгу Без начала и конца - Сергей Попадюк - Страница 42

Повесть
Вечеринка

Оглавление

Чем заполнить

Часы пустые, если не весельем?


Шекспир. Сон в летнюю ночь. V. 1.

– Да у вас тут пир горой! А где хозяин? Ты, что ль, Серега, теперь за него?

Коротышка Симонян был, как всегда, великолепен: в бордовых расклешенных брюках и пестрой батистовой рубашке с подвернутыми манжетами – волосатые запястья и грудь обнажены, мощная шея повязана шелковым, в цветочках, платком; обут он был в оранжевые сабо на высоких каблуках.

– Заходи, старая галоша! – приветствовал его Дементий. – Ого, в новых штанах! Ты опять решил нас ослепить? Клади куда-нибудь бедрастую подругу и садись. Садись к столу и скрой от нас хотя бы часть своих достоинств. Дай притерпеться сначала к верхней твоей половине.

– Брюки мои, значит, не понравились, – сказал Симонян.

Этот вечер я помню до последнего слова. Бывает такое состояние безотчетно-тревожного ожидания, когда обострившаяся восприимчивость улавливает, а память настороженно, механически запечатлевает каждую подробность происходящего, ничего не пропуская.

Симонян: Брюки мои, значит, не понравились. Вы, значит, предпочитаете по частям меня разглядывать…

Дементий (прожевывая салат из помидор): Ну да, сначала по частям, а уж потом все вместе. Только получается почему-то всегда наоборот. Тебе налить, старый?

Симонян: Прямо как в театре! «Тебе налить, старый?» А зачем же я пришел-то? Раскрываю сегодня свою пидараску – посмотреть, сколько там у меня до получки осталось, – и вываливается оттуда серебряный рубль. Последний. Вываливается и падает на пол. Ага, думаю, сейчас поглядим: если орел – выпью, если решка – обязательно! А он покатился, покатился, да и юркнул в половую щель. Я хочу сказать – в щель в полу. И понял я, что одна у меня дорога – сюда. Прихожу, а меня спрашивают: тебе налить? Конечно, налить, что за вопрос! За вас, джентльмены! Прошу прощения: леди и джентльмены.

– Тост принят, – кивнула ему Юла.

Симонян: Меня зовут Валера.

Дементий: Этот экзотический цветок джунглей зовут Валера. Просто Валера, и все тут. Валерка в виде фейерверка. Вы не смотрите, что он такой тихий и скромный: он себя еще покажет.

Юла: Ну и щели у вас, Валерий!

Дементий: Он законопачивает их рублями. Как захочется ему выпить, так у него рубль и вываливается. Мы уже счет потеряли щелям этого расщелявшегося Щелястого.

Симонян: На чужой кровать рот не разевать… Ух, хорошо прошла, со свистом всосалась! Ладно, я объясню для непонятливых. Все расскажу, положа копыто на сердце, только налейте мне сперва. Так вот, эти брюки, между прочим, над которыми тут потешались…

Дементий: Старый, если я тебя обидел, извини!

Симонян:…Я их сам сварганил, вот этими руками. Кто думает, что это просто, пусть попробует, посмотрю на него. Я себя не жалел: кроил, утюжил, растягивал, скалывал, сметывал, примерял, распускал, пригонял, прострачивал, притачивал, примерял…

Дементий: «Примерял» уже было.

Симонян: Опять примерял. Опять! Всю дорогу примерял. Натягивал, стаскивал, переделывал, переиначивал, вшивал, подшивал, отпарывал, отпаривал… Гужевался, как воробей с кирпичами. Пришлось-таки поломать башку, чтобы иметь приличный футляр для задницы.

Дементий: И пришкандыбал сюда, чтобы показать нам то и другое? Первый раз вижу, чтобы футляр был меньше того, что в него зафутлярено.

Юла: Ну что привязались к человеку! Отличные брюки. Не брюки, а произведение искусства.

Дементий: Я и говорю, что настоящий талант в штанах не утаишь.

Симонян: И заметьте: никаких вытачек. Все решено кокеткой и вытягиванием швов.

Юла: А расклешено-то как! Не от колена, как у какой-нибудь шпаны, а прямо от середины бедер. В таких штанах далеко ускакать можно.

Симонян: Это смотря какая партнерша попадется.

Дементий: Браво, старый! Стало быть, за штаны?

Симонян: Штаны – лид-цо человека!

Юла-. Неправда! Лид-цом едят…

Дементий: Лицом к штанам – лица не увидать.

Симонян: А в них вся суть.

Дементий: Ну так за суть в штанах!

Юла-. И чтобы вы износили их прежде, чем они вас износят.

Симонян: То бе ор нот то бе, – как выражается наш хозяин. Кстати, что-то не слыхать его сегодня. Серега! так тебя растак! Сидит, как король на именинах… Взялся за грудь – говори что-нибудь.

– За штаны, так за штаны, – сказал я. – А что? Я присоединяюсь.

Симонян: Ха, он присоединяется! Поезд уже в Стамбуле. По новой наливай! И скажи же нам свое золотое слово. Пока лидцом в салат не упал. Что-нибудь простенькое, жизнеутверждающее. Такое, знаешь, основополагающее и краеугольное. Чтоб запомнилось. Мол, братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья мои…

Я (с пафосом)-. Пока в Астраханском крае есть хоть один коммунист, устье реки Волги было, есть и будет советским!

(Пауза. Все стараются уразуметь услышанное)

Дементий: Что делает Астрахань с человеком!

Симонян: То-то я смотрю: Сережка на себя не похож. Похужал и возмудел как будто. Тьфу ты, дьявол! – похудел и возмужал. Совсем я тут с вами в словах запутался.

Я: Это не я, это Киров Сергей Мироныч. В Астрахани на площади перед почтамтом висит. Большой такой плакат…

Дементий: Какой там похужал! Не видишь: стол животом толкает.

Симонян: Животом или чем другим, меня не касается. А только ежели, начавши блевать, в меня попадет, я за себя не отвечаю.

Я: Там еще такое есть изречение…

Симонян: А я скажу, что продуктально-октановая идея, даже облеченная в форму мысли, не есть продукт мышления, ибо субстанционно-демоидная оболочка головного мозга настолько слаба, что распадается под влиянием сомнамбулы в состоянии сомнамбулеза.

Дементий: Вот! И сразу все понятно.

Симонян: Наливай, наливай!

Дементий: Да! Превратим этот стол в цветущую пустыню!

Я: Так меня будут слушать или нет?

Дементий: Ты что-то совсем разошелся, старый. Ты прямо в ударе сегодня. Слова никому не даешь сказать.

Юла: А бедрастую подругу мы услышим когда-нибудь?

Дементий: Правильно! Тащи сюда бедрастую, покрути пальцами вокруг дырки.

Симонян поднимается с места, извлекает гитару из чехла, перекидывает ремень через плечо. Склоняется, проверяя, настраивая струны. Ставит ногу на стул и обводит нас насмешливым взглядом. Начинает негромко, почти шепотом:

Все сметено могучим ураганом,

И нам с тобой свобо-о-дно…


Низкий голосина набирает силу и мощно идет вширь, заставляя душу содрогнуться от восторга:

…кочевать!


Я оглядываюсь на побледневшую Юлу – она явно не ожидала ничего подобного.

Симонян поет стоя, упираясь ногой в стул, выпрямив спину – гитара наперевес, шея напружена, – воплощение романтической мужественности. Степная, дымная страсть заполняет комнату. Да что – комнату! – весь дом, по-летнему опустевший и гулкий, вибрирует под неудержимым напором этой страсти. Одна песня, другая…

Тройки летят в пьяном угаре! —

Все кануло в вечность, как в призрачной сказке,

А теперь – печаль и грусть…

А-абидно, эх! досадыно

До слез и до мученья…


Брови и плечи страдальчески подняты, тигриный взгляд прикрыт ресницами, губы кривятся… вот – мука-то, черт возьми! Пальцы ходуном ходят по струнам:

Нарина, нарина, нари-нари-на!

Эх, нари-нари-нари-нари-нари-на!

…Что в жизни так поздно

Мы встретились с тобой!


Кривятся губы пирата! И уже не владея собой, потрясенные, мы с Дементием кричим ему:

– Валера, «Колечики»!

И вот, как гроза, в громе аккордов, надвигается на нас наша любимая, погибельная:

Дайте ходу, ходу иноходуба!

Ай, на целицы ту чавалы стремена!

А я же милого замэ любила,

Ой, за кудрявы волоса…


Без начала и конца

Подняться наверх