Читать книгу Когда велит совесть. Культурные истоки Судебной реформы 1864 года в России - Татьяна Борисова - Страница 28

Притязания образованных подданных на право судить о правильном и неправильном в государстве во многом были связаны и с тем, что начиная с Петра российские законодатели XVIII века стремились вовлекать больше подданных в государственные проекты, действуя не только «насильством», но и поощрением, стимулированием, разрешением. Так, в самом языке деловой речи XVIII века фиксируется появление множества слов для выражения разрешения. Это было связано с вниманием к законодательству других империй и заимствованию оттуда как идей, так и техники управления. Помимо традиционного выражения разрешения в законе – при помощи понятия «воля» (дать волю, дать на волю) – в петровском законодательстве становятся популярны полонизмы дозволять(ся), позволять(ся), допущать(ся) (ср. dozwolić, pozwolić, dopuszczać). В екатерининское время они дополняются европейскими кальками иметь право (нем. Recht haben; фр. avoir le droit), иметь власть (нем. Gewalt/Macht haben; фр. avoir le pouvoir), властен (фр. autorisé; нем. berechtet, befugt, bevollmächtigt)328.

Новые слова и понятия помогали проводить в жизнь идеи просвещения подданных, необходимые, чтобы положиться на их благоразумие в государственных делах, особенно в делах местного управления. Такие идеи были наиболее характерны для царствования Екатерины II. Самым ярким их проявлением стали хорошо изученные символические акции просвещенной государыни – екатерининский Наказ уложенной комиссии (1766) и сама Уложенная комиссия (1767–1768). В XIX веке Уложенную комиссию Екатерины и не написанный ею кодекс стали изображать как прецедент работы в императорской России учреждения квазипарламентского типа, которому просвещенная государыня доверила быть соучастником в разработке реформ329. Несмотря на то что уложение так и не было создано и пафос екатерининского Наказа депутатам оказался таким же блестящим и бесполезным, как позолоченный ковчег, специально созданный по приказу монархини для оригинала Соборного уложения330, оценка этого проекта подданными была положительной. Профессор государственного права А. Д. Градовский писал в своем учебнике 1872 года, что работа комиссии «усилила и освежила» отечественное право «новыми элементами, почерпнутыми из народного источника»331.

Такую благожелательную интерпретацию кодификационного проекта Екатерины II можно объяснить тем, что императрица соединила прогрессивные европейские идеи о праве в Наказе с практикой, напоминающей народное правотворчество, в Уложенной комиссии. Тем самым проект Екатерины создавал очень привлекательный, модерный образ России как «цивилизованной» державы с конституционными основами. Такая интерпретация332 созидалась самой Екатериной, которая проявила беспрецедентную активность в популяризации своего замысла333. Для сравнения вспомним, что о более скромной Уложенной комиссии Елизаветы (1762–1764), созванной из представителей трех сословий, почти ничего не известно, тогда как представление об Уложенной комиссии Екатерины II как об оригинальной мере нового политического курса «законной монархии» прочно вошло в литературу334.

Наказ Екатерины, как известно, был написан под влиянием разных «передовых» представлений и адресован тому же «всех читающих обществу». Своим Наказом императрица, вслед за Монтескье и особенно Беккариа, проводила важную идею о специфическом характере судебной власти и о необходимости некоторой ее автономии.

Екатерине оказались особенно близки мысли просветителей о связи правосудия и нравов. Наиболее последовательно эту связь разработал Чезаре Беккариа. Именно на его модный трактат «О преступлениях и наказаниях» 1764 года Екатерина опиралась в своем Наказе, цитируя автора часто почти дословно. С. И. Зарудный, один из архитекторов Судебной реформы, настаивал, что из нашумевшей книги Беккариа Екатерина заимствовала для своего Наказа почти сто статей об уголовном суде. В своем исследовании Зарудный констатировал, что трактат Беккариа – «это не итальянская, это скорее русская книга, написанная только на итальянском языке: Екатерина Вторая ее усыновила»335.

Объясняя смысл своего трактата, Беккариа писал, что его труд – это ответ на течение жизни, которая изменяет человеческие и, следовательно, государственные представления о справедливости. Если «справедливость божественная и справедливость естественная по сущности своей непоколебимы и постоянны»336, то государственная справедливость меняется из‑за изменений в обществе. Поэтому происходит переоценка пользы тех или иных человеческих действий для изменяющегося коллектива и его интересов. Если богословы занимаются «границами правды и неправды в отношении существа добра и зла каждого действия», то государственную справедливость определяют «писатели». К ним причислял себя и Беккариа, которого Екатерина приглашала приехать в Санкт-Петербург для деятельного участия в создании нового общества и государства в Российской империи. Так же как и Беккариа, Екатерина относила себя к «писателям», формирующим новую реальность. Поэтому ее Наказ был не только законодательным манифестом императрицы-учредительницы, но в том числе и упражнением в творческой созидательной рефлексии о государственной и человеческой справедливости337.

Возможности «писательского» моделирования справедливости Екатерина проверяла в своих пьесах и других литературных занятиях. Ее «артистический» проект был направлен на то, чтобы содействовать преобразованиям именно через работу с подданными, путем их улучшения. Уже в первый год своего правления Екатерина приступила к практическим шагам, чтобы «вывести новую породу людей» и тем самым запустить механизм саморазвития общества. Одним из таких шагов можно назвать одобренный императрицей в 1863 году педагогический план И. И. Бецкого «Генеральное учреждение о воспитании юношества обоего пола».

Наказ Уложенной комиссии 1766 года и предоставленную им возможность для депутатов откликаться на передовые идеи своими предложениями можно считать продолжением проекта саморазвития общества через распространение прогрессивных идей. В этом же ключе можно рассматривать и журналистскую кампанию Екатерины, начатую изданием ею «Всякой всячины» в 1769 году. Неслучайно то, что преемственность в этом проекте наблюдалась даже на уровне исполнителей. Так, издателем сатирического журнала «Всякая всячина» стал статс-секретарь Козицкий, переводчик Наказа на латинский язык. Появившиеся затем «И то и се», «Ни то ни се», «Смесь» и «Адская почта», как и «Поденщина», выходили под патронажем императрицы.

Все перечисленные выше периодические издания сделали объектом своей сатиры устаревшие представления о добре и зле и стремились вовлечь в свои педагогические упражнения читателей, обращаясь к «суду публики» от лица своих просвещенных авторов. Один из авторов «Всякой всячины» писал, что прибегает именно к этому суду, потому что считает публику «за судью справедливого»338.

Частыми героями обличений екатерининских сатириков становились продажные судьи, жулики-подьячие и, что характерно, псевдописатели, творчество которых низводилось до «рвотного средства». Настоящие же писатели осознавали себя в духе пафосного латинского выражения, которое избрало в качестве эпиграфа издание «И то и се»: «Concordia res parvae crescunt , discordia magnae dilabuntur» («Согласием малые государства укрепляются, от разногласия величайшие распадаются»). С целью публичного контроля за отправлением правосудия известный литератор Фонвизин на страницах «Собеседника», издаваемого императрицей, выступал с инициативой систематически печатать судебные тяжбы и решения по ним:

Многие постыдятся делать то, чего делать не страшатся. Всякое дело, содержащее в себе судьбу имения, чести и жизни гражданина, купно с решением судебным, может быть известно всей беспристрастной публике; воздастся достойная похвала праведным судиям, возгнушаются честные сердца неправдою судей бессовестных и алчных339.

Эта идея, в порядке частной инициативы, но с посвящением государыне, воплотилась в издании, выходившем в 1790–1791 годах под говорящим названием «Театр судоведения, или Чтение для судей и всех любителей юриспруденции, содержащее достопримечательные и любопытные судебные дела, юридические исследования знаменитых правоискусников, и прочие сего рода происшествия, удобные просвещать, трогать, возбуждать к добродетели и составлять полезное и приятное времяпровождение»340.

Смена политического и культурного курса, связанного с присоединением Крыма в 1783 году и укреплением «русской партии» с ее опорой на самодержавие, усугубилась после революции 1789 года. Прежние проявления «свободоязычия» в целом были признаны нецелесообразными, и прежние инициативы стали неуместны, что отразилось на судьбах сурово наказанных милостивой государыней-Фелицей Радищева и Новико́ва. Сатирические журналы Новикова «Трутень», «Пустомеля», «Живописец», «Кошелек», а также успех его частной типографии перехватили просвещенческую писательскую инициативу Екатерины. Новиков стал претендовать на неподобающую самостоятельность, выходя, таким образом, из-под контроля абсолютистского проекта регулируемого саморазвития общества. Подобных деятелей требовалось приструнить, объяснив при этом публике, что бескорыстное служение общим интересам может исходить только от мудрой монархини341. Суд публики, который стремилась развивать Екатерина, параллельно становился и судом над публикой.

Еще до кровавых революционных событий во Франции величие дела заботы об общем благе противопоставлялось мелким интересам «стихомарателей». Их, так же как и подьячих, обвиняли в том, что они руководствуются только собственными интересами, исходя из которых и составляли любые документы. «Не одних подьячих, но и стихомарателей надо бы называть крапивным семенем!»342 – негодовали сатирики.

Вообще противопоставление корыстных интересов всех мало-мальски образованных поданных высокоморальным устремлениям суверена и его искренних соратников-администраторов стало своеобразным общим местом европейских монархий XVII–XVIII веков. Такой модус рациональной организации общего блага с опорой на государственный учет и контроль продвигали ученые и практики камералисты, специфически реализуя идеи Просвещения о лучшей организации общества. Они разрабатывали нюансированную систему налогообложения, совершенствования судебных практик и других форм дисциплинирования подданных для лучшего функционирования государственной машины343.

В своем правлении Екатерина использовала разные идеи своего времени, в том числе и заключенные в настоятельных просьбах подданных344. В соответствии с пожеланиями депутатов Уложенной комиссии345 она предприняла деятельные шаги по упрочению сословных институтов самоуправления. После восстания Пугачева императрица, не отказываясь от идеи стимулировать саморазвитие общества, начала большие управленческие преобразования. В «Учреждениях для управления губерниями» 1775 года был утвержден принцип сословного правосудия. Помимо судов для дворян, горожан и крестьян с выборными судьями, которые должны были осуществлять корпоративные гарантии законности и справедливости, в каждой губернии учреждался особый Совестный суд346. Это был всесословный судебный орган. В нем коллегия из шести дворянских, городских и сельских заседателей (по два человека от сословия) под председательством совестного судьи разбирала дела не только по закону, но и на основе «естественной справедливости», «следуя моральным правилам „человеколюбия“ вообще», «почтения к особе ближнего», «отвращения от угнетения»347. Историки спорят о том, откуда Екатерина черпала вдохновение для учреждения Совестного суда, однако чаще всего склоняются к английским образцам348. Данный тип суда рассматривал преступления, не представлявшие серьезной опасности или требовавшие, ввиду особых обстоятельств, отхода от применения уголовного закона. К ним относились, например, преступные действия детей против родителей, несправедливые разделы имущества и т. п.

Впервые в истории российского права Совестному суду были даны полномочия рассматривать правомерность предварительного ареста подследственного или обвиняемого. Основываясь на требовании гарантий «личной безопасности каждого верноподданного» (ст. 395), Екатерина предписывала именно этому всесословному суду проверять обоснованность заключения под стражу в случае апелляции арестованного349. Если заключенному в течение трех дней не было предъявлено обвинение, Совестный суд обязывал тюремную администрацию доставить содержащегося под стражей в суд. В случае отсутствия оснований для предъявления обвинений в оскорблении монарха, государственной измене, тяжких уголовных преступлениях Совестный суд обязывал отпускать заключенного на поруки с препровождением дела для законного судебного разбирательства в обычные суды. За невыполнение решений Совестного суда на администрацию тюрем налагались значительные денежные штрафы (ст. 401).

Конечно, реализация таких серьезных полномочий на практике зависела от конкретных обстоятельств в каждой отдельной губернии350. Определяющим фактором здесь была уверенность в собственных силах самих заседателей Совестного суда, в которых законодатель видел «людей добросовестных, законы знающих и учение имеющих». Как указывали исследователи, такие вряд ли могли найтись среди представителей низших сословий351, да и сам председатель такого суда должен был соединять в себе все эти качества в превосходной степени и быть облеченным доверием губернатора или наместника, который утверждал его и всех остальных председателей судов в должности.

Показательна попытка Екатерины подключить к суду по закону суд по совести и активно задействовать сословный корпоративный интерес. Приглашение подданных судить, опираясь на свою совесть, и на законном основании вступаться за неправомерно помещенных под арест отчасти являлось признанием невозможности эффективно контролировать деятельность судейских чиновников. Многочисленные отчетные ведомости и книги, которые надлежало заполнять судейским служителям, не способствовали качественному отправлению правосудия352