Читать книгу Что сказал Бенедикто. Роман-метафора. Часть 3—4 - Татьяна Витальевна Соловьева - Страница 11

Гейнц вошел, удивленно улыбнулся Венцелю, вопросительно посмотрел на Вебера. Глаза его странно блестели.

– Извините, что помешал. Не знал, что у тебя гости, Вебер.

– Гейнц, ты что, пьян?

– Пара бокалов сухого еще никого не сделали пьяным, Вебер. Вы куда-то собрались?

– Я поехал заниматься.

– С Венцелем?

– Гейнц, если ты после каждого концерта будешь так ужинать, то к приезду Аланда ты сопьешься.

– Вебер, хоть тебе и поручено меня воспитывать, но лучше не пытайся. Ты зря уехал. Мне предложили такие контракты – могу составить протекцию и тебе.

– Какие еще контракты, Гейнц?

– То, что Ленц и обещал. Там сегодня был один дирижер – итальянец. Короче, через четыре дня я уезжаю в Рим. Приеду не скоро, успеешь от меня отдохнуть.

– Гейнц, Аланд запретил тебе это делать.

– Он мне не запретил, он мне не советовал. Это не одно и то же.

– Гейнц, поговорим об этом завтра, ляг проспись.

– Я трезв. А этого ты зачем сюда притащил? Он теперь твой приятель – или что-то еще?

– Клаус, поезжай на такси. Сегодня, я так понимаю, все отменяется. Я не могу его одного оставить. Сейчас машину вызову.

– Ты можешь проваливать со своим Венцелем. Я подписал потрясающие контракты, а ты нет чтоб порадоваться, готов представить меня пьяным дураком.

– Гейнц, говорить будем утром. Иди, умой себя холодной водой – и ляг спать. Клаус, сейчас, машина быстро придет.

Гейнц пошел на кухню, сел за стол, уже нахмуренный и сердитый.

– Венцель, иди сюда, – требовательно сказал он.

Венцель вопросительно взглянул на Вебера, набиравшего номер в телефоне, но пошел.

– Сядь. Что ты сюда приперся?

– Я просил господина Вебера позаниматься со мной. Он, правда, сказал, что не занимается преподаванием, и сказал, чтобы я с вами договаривался, но раз вы уезжаете…

Гейнц врезал ладонью по столу, Венцель вздрогнул всем телом.

– Ты в двенадцать ночи надумал прийти договариваться?

– Нет, мы с концерта вместе пошли… то есть поехали…

Ладонь Гейнца еще раз врезалась в крышку стола.

– Не блей, овца. Что тебе от Вебера надо?

– Я же вам ответил… Ничего, мы просто разговаривали.

– Вебер, значит, остаться с нами поговорить – у тебя не было времени, а с этой овцой ты пробеседовал вечер и тебе не жаль твоего драгоценного времени.

Вебер вызвал такси и пришел на кухню.

– Клаус, идем вниз. Не обращай внимания. Я впервые вижу его таким. Жаль, что это произошло при тебе.

– Я тебе задал вопрос, Вебер, – настаивал Гейнц.

– Ну, и черт с твоим вопросом, Гейнц. Пошли, Клаус, я тебя до машины провожу. Правда, не обращай внимания. И не говори никому – его бесы дерут. Видишь, он уже в Рим собрался – ему плевать, что у него через неделю следующий концерт.

– У меня был заявлен Корелли – вот с этим плешивым придурком, а ты просил тебя больше по поводу совместных выступлений не беспокоить. Так что концерта по-любому не будет. И сонаты Баха я с ним тоже играть бы не стал. Я ничего и никогда с этим клоуном играть не буду. Будь он ассистентом хоть самого черта. И вот такие, Вебер, преподают в их вшивой Школе Музыки – якобы высшей.

– Я уволился сегодня, господин Хорн, – ответил Клаус. – Окончательно. Я не ассистент профессора. Я там больше никто.

Гейнц усмехнулся, глаза его блестели холодным, металлическим блеском.

– Ты сам по себе никто – и не только там. Но то, что ты это понимаешь, конечно, говорит в твою пользу.

– Клаус, так ты официально уволился? Это правда? – спросил Вебер. – Ты мне не говорил.

– А что об этом говорить? Это естественно.

Гейнц поднялся, видимо, для того, чтобы с одобрением похлопать Венцеля по плечу. Вебер встал между ними.

– Гейнц, я сейчас вернусь, мы обо всем поговорим, – сказал он Гейнцу, лихорадочно отыскивал в сознании слова для Клауса. Но Гейнц непременно хотел дотянуться до Венцеля.

– Гейнц, пожалуйста, оставь его в покое. Мы сейчас обо всем с тобой поговорим.

Вебер почти выпихнул Венцеля на лестницу, чувствуя, что одним покровительственным похлопыванием по плечу может дело не кончиться. Клаус вспылит – он уже готов взорваться, давить на него больше нельзя.

Гейнц вышел на площадку и крикнул им вдогонку.

– Когда я вернусь, Венцель, я тебя научу играть. Приходи. Правда, не на рояле. На губной гармошке. Это немного проще. У тебя непременно получится.

Клаус вскинул голову, чтобы что-то ответить Гейнцу, но Вебер просто силком потащил Клауса вниз.

– Клаус, он пьян. Он завтра сам будет стыдиться себя. Я никогда его таким не видел. Никогда не слушай пьяных дураков.

– Кто пьяный дурак, Вебер? Сходи сам напейся, чтоб это был ты. Тогда я, может быть, тебя не побью, – Гейнц, разумеется, с его слухом не мог не услышать слов Вебера. Но думал Вебер сейчас не про Гейнца, под руками он чувствовал, как подрагивают напряженные плечи Клауса.

– Клаус, утром я все равно сбирался заехать в вашу Школу Музыки договориться насчет органа, и надо аннулировать твое необдуманное решение. Тебе нельзя пока оттуда уходить. Потомя поеду в Потсдам, там великолепный орган, поедем вместе. Адрес говори, я за тобой заеду.

– Ничего не надо, Рудольф. Я не подумал, что у тебя из-за меня будут неприятности.

– Это не из-за тебя. Аланда нет – его некому выдрать, хоть он и напился. Он никогда не напивался. Я никогда его таким не видел. И ехать ему никуда нельзя. Клаус, дай мне слово, что ты сейчас вернешься домой и ляжешь спать. Я не могу укараулить вас обоих. Утром все будет выглядеть иначе.

– Рудольф, спасибо тебе. Я не думал, что у Аланда учатся люди. Думал, такие же, как он – или вроде твоего Гейнца Хорна.

– Гейнц не такой, завтра он сам перед тобой извинится. И уволился ты зря. Завтра мы все отыграем назад, Клаус. Ты должен мне пообещать, что утром мы поговорим и решим, что делать. Адрес говори.

Венцель сказал адрес таксисту, упрямо отворачивался от Вебера – опять на него накатило отчаянье. Вебер пытался увидеть его глаза, соображал, что сказать, как заставить его до утра ничего не натворить?

И Гейнца оставлять нельзя. Потому что пил он не сухое вино, а коньяк – и немало.

– Клаус, я привезу завтра ноты двойных фортепианных концертов. Гейнц играть не будет, а мы через неделю сыграем.

– Вы так думаете?

– Я знаю, Клаус. И завтра ты вернешься в свою Школу. С утра я приеду. Ляг и спи.

– Хорошо.

Машина уехала. Странно, что Гейнц доехал до дома без приключений – пьян он крепко. Впрочем, его машина поцарапана, на каком-то из поворотов он уже искру для себя высекал. Вебер перевел дух и побежал наверх. Гейнц мрачно сидел за столом. Бледный, серый. Круги под глазами быстро очерчивались.

– Вытер ему сопли?

– Вытер. Гейнц, лежачих не бьют, их поднимают. В Корпусе это всегда было так. Тебе плохо?

– Чепуха. Выпил лишку. Не рассчитал. Не смотри на меня.

Гейнц, тяжело упираясь в стол, с трудом поднялся и пошел в комнату.

– Я у тебя лягу?

– Ложись. Подожди, я тебе постелю. Гейнц, Венцель был в отчаянье. Я не мог пройти мимо.

– Мне-то какое дело? Укрой меня чем-нибудь. Что-то мне плохо, фенрих. Поезжай. Занимайся. Слово даю – буду спать.

– Спи. Завтра все будет хорошо. День какой-то чертов…

– Ты меня выручил сегодня. Хорошо сыграли. А в Италию и по Европе дальше я все-таки поеду. Ты уж извини.

– Хорошо, хорошо, завтра расскажешь.

Гейнц не спал, Вебер слышал, как тот ворочается, как он несколько раз вставал пить и укладывался снова. Вебер прислушивался к звукам в комнате, ничем не мог заняться. Он перебирал ноты на полке, откладывая фортепианные дуэты.

Начало светать. Гейнц, бледный и измученный, появился на пороге.

– Фенрих, что-то не то, – сказал он. – Сердце не ворочает… У тебя ничего нет для такого случая?

«Не то» было до такой степени, что у него забирало дыхание, и черты лица его заострились, как у мертвеца. Он напряженно держался за оба косяка и всё равно еле стоял на ногах.

– Гейнц, осторожно ляг, – Вебер переложил его руку себе на шею, помог ему лечь, наклонился к его груди. – Лежи, я послушаю…

Вебер никак не думал, что врачебные инструкции Аланда понадобятся так скоро.

«И в Берлине – никого. Даже Агнес – Бог знает где», – Вебера охватила паника.

– Сейчас, Гейнц.

– Повыше меня подними. Фенрих, опять эта ерунда?

– Она, Гейнцек – молниеносно пошло. Ночь – и тебя развезло. Надо было сразу сказать, что тебе плохо с сердцем. Лежи, будем лечиться. Аланд мне все сказал.

– Я вчера сразу понял, что перебрал, поехал сначала на озеро, думал, в воде сойдет. Поплавал. С ними-то я был всего час – бутылка коньяка на троих. Они-то с Ленцем пьют, как так и надо, еще заказали, старики молодцы – что Ленц, что этот итальянец.

– Ты еще и в ледяной воде наплавался?

– Ну, я же понимал, что от тебя мне влетит, если я такой красавец явлюсь. И к себе… Правильно понял, что не стоит от тебя пока уезжать. А тут этот слизняк…

– Гейнц, если бы сердце в воде встало? И машина у тебя разбита.

– Поцарапана. Я видел.

– Гейнц, лежи, не разговаривай, что Аланд сказал, то я и буду делать. Хоть бы Агнес была здесь…

– Извини, Вебер. Что-то я, в самом деле, взялся тебе мешать с твоими концертами…

– О чем ты, Гейнц? Провались они все эти концерты.

– Зачем тебе Венцель, нужен – так я ни слова ему не скажу.

– Мне нужно, чтобы он себя не прикончил после всех его вчерашних потрясений. Я тебе потом расскажу, он не просто так около нас оказался. Я еще толком не понял, зачем… Рукав поднимай, руку я привяжу – вдруг заснешь, чтобы не сдвинул иглу.

– Что за дрянь?

Дышал он все хуже.

Вебер вышел, вроде как за препаратом, и молча замер, призывая все силы себе помочь, – состояние Гейнца ухудшалось на глазах.

Все, что могло произойти сегодня с Гейнцем – и каким-то чудом его обошло, выступило новым оскалом смерти. Он ненавидел Ленца, делового итальянца. Он ненавидел себя за то, что оставил Гейнца, что за несколько часов он ни разу не зашел проверить его состояние. Как теперь все поправить?

К Венцелю не заехать утром он тоже не может. Ничего утром для Венцеля не изменится, если Вебер без объяснений просто не заедет. Венцель не знает, что с Гейнцем, для него все это будет выглядеть как обыкновенная вежливая ложь.

Антибиотики Вебер вводил осторожно, Гейнц через какое-то время задышал ровнее и заснул. Вебер позвонил Клеменсу. Ничего не объясняя, просил на час заехать. Тот удивился, но согласился, если Вебер пришлет за ним машину. Такси Вебер отправил. Гейнц спал. Все, что Вебер просил, приглянуть за капельницами и последить за состоянием. Клеменс состояние Гейнца сразу определил как полностью безнадежное – максимум сутки это сердце, может, еще и протянет, но больше никак. И с удовольствием расположился рассматривать «экстренный чемоданчик», который Аланд собственноручно собрал.

Вебер погнал к Венцелю. Тот открыл тоже весь разбитый, вряд ли он спал.

– Клаус, быстро собирайся и поехали. Гейнцу очень плохо, я не могу его оставить, у нас полчаса, скорее!

– Так я-то зачем?

– Поехали, ты поможешь мне, ты все равно уволился, тебе никуда не надо. Я не могу отойти от него, а может потребоваться.

Венцель без возражений и энтузиазма пошел за Вебером.

– Он меня не выгонит? —уточнил он в машине.

– Он без сознания.

– Так плохо?

– Хуже некуда, Клаус. То, что ты вчера видел, – это и был не Гейнц. Ему было плохо, а он пытался из себя героя строить… Всем может быть плохо, Клаус, это все только повод выкарабкаться. Главное, в дерьмо по уши не зарываться, во всяком случае, самому и целенаправленно. Помоги мне сейчас. Гейнц, очнется, поправится – и ты увидишь, что он совсем не тот, кто тебе в нем померещился.

– Да я рад тебе помочь, Рудольф, только вот лечить не умею.

– Я тоже.

– И как ты тогда его будешь вытягивать?

– Откуда я знаю – как.

Венцель взглянул на Гейнца и не узнал его. Вышел в другую комнату и наткнулся на стопку отложенных двойных фортепианных концертов.

– Что это? – спросил он у Вебера.

– Это я нам отложил ночью. Пока все это не началось. Можешь посмотреть – это то, что тут оказалось. Я пока буду у Гейнца. Ты можешь закрыться, заниматься, там почти не слышно.

– Так ты вчера не шутил?

– Клаус, где вчера – где сегодня. Какие шутки? Но вот как все получается…

Клеменса с его принципиальным ничегонеделаньем и его прогнозами пришлось еще чуть ли не выгонять, так ему хотелось обо всем, что он обнаружил у Вебера из медикаментов, расспросить. Вебер, прикрываясь словами безмерной благодарности, вытолкал его вон.

Вебер менял флаконы. Смелее вводил антибиотик, держал руку на пульсе Гейнца, так и не приходившего в себя, и перебирал в уме все события последних дней. И все получалось одно к одному – виной всему была только его мягкотелость. Он не смог категорично ответит «нет» Гейнцу – пошел с ним играть. Гейнц мог повозмущаться, но к концертам он всегда относился слишком серьезно, чтобы его сорвать, тем более Клаус был готов – и это бы непременно выяснилось, если бы репетиция возобновилась. Потом он сам отнес Гейнцу ключи от машины, хотя понимал, что Гейнц едет в ресторан, что вряд ли там не выпьет вина (про то, что Гейнц напьется по-настоящему, он не мог и подумать – такого не бывало). Он не смог забрать у друга его машину, а стоило, доехал бы на такси он, а не Вебер. Видно было, что Гейнца повело, что он делает совершенно не то, что нужно, но Вебер не вмешивался. И то, что Гейнц не разбился, не утонул, – чудо, а то, что с ним творится теперь, – факт. И очевидно, что Вебер бессилен перед его недугом. Он не может ничего, кроме того, чтобы по часам вводить лекарство, чтобы делать вливания, ухаживать за телом, горящим в жару. Он ничего не может.

Всего-навсего – не смог сказать «нет».

В дверь позвонили вечером. Вебер, сам держась за стену от отчаянья, гнувшего его к земле, пошел открывать, не в силах предположить, кого там принесло.