Читать книгу Что сказал Бенедикто. Роман-метафора. Часть 3—4 - Татьяна Витальевна Соловьева - Страница 18

Вебер был удивлен, когда Анечка, вся в смятении, вдруг вбежала в комнату, стала приподнимать подушки, спешно причесывать Вебера, уносить из комнаты лишнее, распахивать окна – к Веберу ехал Гаусгоффер.

– Зачем?

– Я не знаю, Агнес позвонила, сказала, что он едет тебя проведать. Кажется, с кем-то еще.

– С Клеменсом?

– Кажется, да.

– Я-то им зачем?

– Я не знаю, Рудик.

Гаусгоффер вошел истинным генералом, расположился в кресле, поблагодарил Анечку за поданный кофе, кивнул Клеменсу на кресло рядом и попросил Аню оставить их ненадолго.

– Что, Вебер? Хорошо устроился? Не понимаю, кто кого тогда ударил. Твой Венцель бегает, а лежишь почему-то ты. У него был инсульт, а ты парализован, тебе не кажется странным такое распределение ролей?

– Я не знаю, что вам ответить, господин генерал. Я не понимаю, что со мной.

– Что-то Аланд и ваш хваленый доктор Абель не торопятся тебе помочь.

– У них работа, она важнее.

– Я не думаю, что она важнее, во всяком случае, для них. Я про тебя почему-то вспомнил, и пришел к странному выводу, что если бы они могли тебе помочь, они бы давно приехали. А если они не едут, то либо дело твое дрянь, либо ты симулянт. Я хорошо знаю Аланда, и знаю, что на вас он помешан. Он бы тебя не оставил будь ты по-настоящему в беде. Скажи мне, чем ты целые дни занимаешься?

– Я ничем не могу заниматься. Я ничего не могу, я не понимаю, что со мной. Только эти бесконечные мысли…

– О чем ты думаешь, Вебер? Клеменс, посмотри его. Что с ним?

– … Мышцы в порядке. Вебер, вы чувствуете уколы?

– Да.

– Везде, где я касаюсь иглой?

– Да.

– Ну, так а чего ты, спрашивается, лежишь? Бока не отлежал? – это вставил уже Гаусгоффер.

Вебер смотрел на него и не понимал, никогда не видел такой подчеркнуто вежливой насмешки в лице Гаусгоффера.

– Мне руки не поднять, я словно забыл, как это делается… Господин генерал, если бы я мог… Я пытаюсь – ничего не выходит.

– Все понятно, Вебер. Лежи. Належишься, позвони мне. Работа есть. Играть-то, не знаю, наверное, ты разучился. Цифры хоть не забыл?

– Зачем вы так говорите? Зачем вы приехали?!

– Напомнили мне про тебя, дурака. Я снов, Вебер, не вижу. У меня с психикой полный порядок. Но тут приснился Аланд – где-то мы с ним, как в молодости, ночуем в джунглях у костра, и он мне про тебя говорит, что ты бездельник. Сказал – сходи, пни его с постели, а то, и правда, ходить разучится. Может, попробуем, Клеменс? Не будешь возражать, Вебер, если я выполню просьбу твоего генерала?

– Что вы делаете?!

Гаусгоффер под мышки потянул Вебера с постели.

– Хуже не будет, Вебер, ты не переживай – повалишься, поднимем. Упирайся ногами, сейчас отпущу. Тяжелый, как бронепоезд. Стой, тебе говорят. Я сейчас, как мессия, тебе матрасом по башке, и иди, куда хочется.

– Господин генерал! Да что вы делаете?! Перестаньте!

– Клеменс, подстрахуй, я его отпускаю.

– Да подождите же вы… Я не могу упереться! Я же не стою.

– А ты стой.

– У меня голова кружится…

– Сейчас кофейку попьешь. Когда до кресла доползешь. Отпускаю, Вебер. Я серьезно тебе говорю. Лучше стой. Как ты это делал раньше, забыл – вспоминай. Ты ж без ног не то что ходил – ты еще и по полигону бегал, барьеры брал. Лупил всех направо и налево своими бесчувственными ногами. Я бы сам не стал над тобой это творить, – но если старый друг о чем-то впервые в жизни меня попросил —надо сделать. Разве не так? До трех считаем – или сразу отпускать? У меня руки отвалятся – тебя держать…

Гаусгоффер отвел руки без всякого счета, Вебер как ни ловил равновесие – ноги под ним просто сложились, он только зажмурился, не в силах просчитать падение.

– Ну, видишь, Клеменс, на полу-то он сидит? – удовлетворенно констатировал Гаусгоффер. – Говорю, симулянт. Аланд зря не скажет. Покурим, пока он решит – встать ему или лечь. Руками-то уперся? Спина держит. Ползи к креслу. Будем, как люди, сидя разговаривать. Покурить хочешь, Вебер?

Вебер молчал, его мотало, словно он летел с головокружительной высоты. От напряжения дрожали спина и руки, но почему-то от этой дрожи и напряжения силы не уходили, а прибывали.

– Вебер, опомнись, ты слышишь меня?

Он не понимал, кого он слышит, чей это голос. Вроде бы, Клеменса или Гаусгоффера – так должно быть, а вроде бы, это кто-то другой его настойчиво окликает.

– Вебер, что ты сидишь? Сейчас войдет жена или сын – а ты тут расселся… И перед генералом в таком виде на полу сидеть не полагается. Ползи в кресло, давай, не дрожи. Клеменс, посмотри, что его так затрясло? Я снам никогда не верил, может, черти на старости начали меня морочить… Живой он там? Вебер, хоть слово скажи.

– Господин генерал, не трогайте меня…

– Ну, не трогать – так не трогать. Пей кофе, Клеменс. Отлично сварен.

Его пытались поднять, посадить – и все-таки вернули на постель.

– Я тебе привет от Аланда передал, а ты – как знаешь.

Ушли, переговариваясь, пожимая плечами. Простились с Анечкой. Она села рядом, встревоженная. Спрашивала, о чем они говорили. Вебер вообще не был уверен, что они приходили, что все это не было сном. Только в теле все клокотало, бурлило, и трясло его по-настоящему.

– Тебе плохо, Рудик? Агнес позвать?

– Нет, никого, ничего не нужно. Мне надо побыть одному, Аня. Не пускай никого. Я тебя очень прошу, никого!

– Почему ты дрожишь?

– Не спрашивай меня ни о чем! Не пускай никого! Ко мне нельзя входить!

Он почти закричал на нее. Аня попятилась к двери, выскочила из дома, побежала звонить Агнес.

– Фрау Агнес… Я не знаю, что делать, я не знаю, что с ним сделал этот ужасный генерал! Он опять не в себе, он закричал на меня… Его трясет – и лежал он не так, как я его оставила!

– Деточка, успокойся сама. Он не на тебя, он на себя раскричался. Сама не паникуй. Ты хочешь, чтобы он поднялся? Попроси немедленно Клауса перезвонить мне, иди домой и ни о чем не тревожься. Клаус придет, сделает все, что нужно, твоя задача – делать всё, что Клаус скажет тебе. Улыбайся, оставайся совершенно спокойной. Ты меня поняла?

– Рудольф сможет подняться?

– Если ты не будешь противоречить Клаусу.

– Я не буду.

– Ни единого возражения.

– Да, фрау Агнес.

– Иди, позови Клауса, зайди к Гейнцу, забери Альберта и Гейнца попроси, чтобы он к вам пока не заходил.

– Фрау Агнес…

– Не начинай возражать.

Аня, все больше поддаваясь тревоге, зашла к Клаусу, к Гейнцу. Привела Альку домой и скорее отвела его в детскую. В спальной, где лежал Вебер, она слышала надломленный, перемешанный с каким-то странным стоном, голос Вебера, говорящего с самим собой.

– …Как ты это делал, черт! Как?!

Она, чтоб самой не вскрикнуть, прикрыла себе рот ладонью, смогла улыбнуться сыну, вытащила его любимый ящик с конструктором, что не так давно Гейнц привез Альке с гастролей. У самой руки подрагивали, но она заставляла себя улыбаться, начала строить с Алькой остов какой-то машинки. Алька вопросительно смотрел на нее, взял из ее рук детали, уселся на полу перед ящиком, словно давал ей разрешение выйти.

– Ты сам? – она спросила его как взрослого, с надеждой.

Он не ответил, но начал что-то искать в коробке.

Она вышла и опять приникла к дверям спальной.

– Ну что ты тогда сделал со мной, Абель? Это ты, ты посмотрел на меня – и все пошло к черту! Но ты же можешь все вернуть! Как я тогда это вспомнил? Почему я лежу – если все в порядке? Как упереться в эти чертовы руки, ноги?? Абель, я же вижу тебя. Я найду тебя, жив ты или мертв. Я не знаю, что я с тобой сделаю! Какого черта ты мне улыбаешься, пошутить захотел? Я же тебе поверил! Зачем ты сказал мне туда идти? Зачем – раз ты знал? Чтобы я вот таким дерьмом лежал?? Я тебя все равно найду – я тебя прикончу, Абель!

И все это смешивалось со стоном, каким-то коротким, придушенным рычанием. Словно Вебер с кем-то невероятно сильным сцепился в смертельной схватке. Аня закрывала глаза, уши. Рудольф сошел с ума. Это все, что она понимала.

И как ей остаться спокойной? Он говорит с Фердинандом, которого здесь нет, он не говорит, он хрипит, стонет, в голос бранится с ним, он что-то делает с собой – потому что что-то летит с тумбочки, звякнула чашка или что-то еще из посуды, и тумбочка, грохоча об пол, поехала в стену.

«Боже мой… Боже мой…» – она мысленно твердила одно и то же. «Только не это…»

Венцель вошел, коснулся ее плеч, тоже прислушался, чуть отвел ее от дверей и заговорил с ней шепотом.

– Анечка, быстро приоденься – как для выхода, сделай вид, что ты собираешься на концерт, и Альберта одень нарядно.

– Что такое, Клаус?

– Анечка, делай то, что я говорю. Это сказала Агнес. Я сейчас к нему зайду.

– Клаус, он сошел с ума.

– Ничего подобного. Он ругается с Абелем, он пытается встать. Сейчас мы ему вдохновения добавим. Ты собираешься на концерт со мной и с Альбертом. Альберт будет капризничать – и чем громче, тем лучше.

– Клаус, что ты говоришь? Он и так рычит, как зверь. Ты хочешь его добить?

– Пусть прорычится. Аня, не надо спорить.

Венцель толкнул дверь, Вебер смолк и уткнулся в подушку лицом.

– Ты пытаешься приподняться? Тебе помочь?

– Нет, Клаус. Уйди, пожалуйста. И скажи Ане, чтобы они не приходили пока сюда, если они дома.

– Значит, ты не будешь против, если мы сходим к Гейнцу на концерт. И Альберта возьмем, он хорошо музыку слушает. А то что-то мы все концерты Гейнца пропустили, он сегодня в Берлине играет.

Вебер вжался лицом в подушку. Хорошо, что он оказался на этот момент вниз лицом.

– Тебе принести что-нибудь? Мы часа на три. Ань, собери Альберта, мы тут с Рудольфом пока свои дела сделаем…

Вебер видел вполглаза, как Венцель держал ее за плечи, вел к дверям, опять наклонился к ее волосам, опять он щекой касается ее волос, склонился к самому уху, улыбается – как последняя дрянь, что-то шепчет ей на ухо. Прикрыл за собой дверь, вытаскивает эти поганые судна. Так бы и пнул его в его улыбающуюся морду.

– Уйди, Клаус.

– Не хочешь? Нас часа три не будет… Ну, я поближе поставлю, ты сам сумеешь дотянуться?

– Уйди!

– Ладно. Ты хотел повернуться? Давай, поверну.

– Уйди, чёрт!!

– Ну, я пошел. Помогу им собраться…

Дверь оставил открытой. Венцель держит хнычущего Альку в руках. Аня пытается натянуть на Альберта какую-то пижонскую курточку, тот извивается угрем, выворачивается из их рук, разревелся – а они продолжают его наряжать.

Через мозг словно методично пропускали молнию за молнией, даже искрило в глазах. Вебер, стиснув зубы, вжимался щекой в подушку. И при этом он первый раз так ясно и хорошо видел Абеля, спокойно прогуливающимся – не в облаках, не в плаще, а в белом халате по какому-то кабинету. И кабинет его видел.

«Я тебя найду, Абель. Я сейчас встану – я им устрою концерт Гейнца – и всё на свете, а потом я найду тебя – и я тебя разорву на части. Теперь я тебя вижу – и я тебя найду, где б ты ни был! Мой сын не хочет с ними идти. Он не хочет, а они его, как куклу, рядят и волокут! И она так лживо, так вымученно улыбается! Ничего, пусть вернутся. Я как раз встану. Я все равно сейчас встану. Я ей напомню, кто ее муж. Это ты довел до того, что они меня не стесняются. Что со мной считаться? Этот ублюдок будет мне судна подавать – благородный. И при мне будет лапать мою жену, мучить сына, а я буду лежать бревном и утираться, да, Абель?! А я тебе верил. Я сделал то, что сказал ты, – я послушался тебя, а не Аланда». И поймал ироничный взгляд, спокойную улыбку Абеля – прямо в глаза, словно они в одной комнате.

«А почему ты послушался меня, а не Аланда?»

«А зачем ты это сказал?!»

«Мало ли, какой дурак, что сказал, фенрих. Ты же так устал, у тебя не было отдыха – ты работал один за всех. Ты хотел отдохнуть – что хотел, то и получил. Аланд, кстати, не возражал, чтобы ты выбрал и другой путь. Анна-Мария тебе дала очень дельный совет. И Агнес тоже тебя предупреждала. Ты выбрал сам, ты решил отдохнуть. Надеюсь, теперь ты наотдыхался так, что еще лет триста не захочешь».

Абель улыбается.

Альку одели, Анечка тоже сменила наряд, они собрались. Она даже не зашла, Альку тоже не пустили.

– Ну? Мы ушли, Рудольф. Точно ничего не надо? – только Венцель, сияя, заглянул через порог.

Как Вебер ненавидел сейчас этот голос, эту улыбку. Ничего не ответил, но слушал, содрогаясь, как они уходят.

Стоны и рев возобновились и усилились, едва дверь за ними закрылась. Вебер, кажется, должен был надорвать все мышцы. Как он пытался упереться этими бескостными тряпками руками-ногами. В спине и груди мышцы ходили ходуном – как ходуном ходит земля при землетрясении. В мозгу так и полыхало, комнату то и дело высвечивало такими цветами, словно он в жерле вулкана.

«Абель, ну как?» Он затих, надорвав в себе все. «Ведь тогда как-то очень легко – тело просто все вспомнило. Вы с Аландом – вообще сидели и покуривали на твоем столе, а я просто шел по лугу. Я помню, помню, что я даже чувствовал запах травы и реки – как?»

«Успокойся. Закрой глаза и смотри на меня. Мне в глаза, Вебер. Не превращай себя в камень. Расслабь тело – иначе будет очень болеть. Перетягиваешь мышцы». Но Вебер почувствовал, что ногой он уперся в стену, теперь надо сильно толкнуть себя – и он окажется на полу. Покосился на пол, кровать высокая, загремит всеми костями. Ну и черт с ним. Попытался отдышаться, расслабить тело, окаменевшее от чрезмерных усилий.

«Я смогу тебе помочь, только когда ты успокоишься, расслабишься и именно попытаешься вспомнить, как ты движешься. Тело все помнит. Ты ему очень мешаешь – просто изо всех сил ты себе не даешь подняться. Даже дураку Клеменсу было совершенно ясно, что все у тебя в полном порядке. Это твои перегоревшие мозги тебе мешают. Им, и правда, не помешало бы отдохнуть. Давай-давай, успокаивайся. Аня и Венцель пошли на концерт, а ты абсолютно спокоен».

– Абель, ты соображаешь, что ты несешь?

Вебер подтянул руки – пошло легче, уперся ими в постель. Даже чуть оторвал грудь от постели, засмеялся.

– Вот видишь. Только падай поаккуратнее, – переломаешься – эффект будет не тот. Поднимайся, не напрягай тело, это не требует таких усилий. Как ты по утрам вставал с постели – ты же не изображал Геркулеса? Встал, почувствовал, какой ты славный парень, как у тебя все прекрасно сложено, – жена так бы и любовалась. А ты бы ее так и обнял, сам почувствуй, какой ты сильный, как твои руки – играя, сейчас ее всю к себе приберут… Ну, давай, Вебер, вспоминай. Она придет, никуда не денется, а ты такой красавец – прямо к ней. Женщине приятно, когда такая мощь перед ней собирается облаком нежности. Расслабься еще раз. Полежи и встань. Можно и на пол не валиться нарочно. Ты же не встаешь по утрам – сбрасывая тело на пол нелепым толчком о стену? Вспоминай, вот ты встал, жена у тебя умница, вам с ней так хорошо было обниматься, но надо вставать.